Роковой обет - Питерс Эллис (бесплатные онлайн книги читаем полные версии txt) 📗
— Видишь ли, брат, — доверительно пояснила она, — все дело в моем племяннике. Это сынок моей сестрицы, которая по дурости выскочила за какого-то беспутного валлийца из Билта. Нынче он помер, а следом за ним и она, бедняжка, отдала Богу душу. Двое ее детишек остались сиротами, и на всем белом свете некому, кроме меня, о них позаботиться. А я и сама мужа схоронила и унаследовала его ремесло, только вот ребятишек мне в утешение Бог не послал. Не скажу, чтобы я не могла управляться с работой или с работниками, — за двадцать лет замужества я не худо выучилась ткацкому ремеслу, но, конечно, если бы мне сын помогал, дело бы ладилось лучше. Но, видать, Господь судил иначе, да и племянник, сестрицын сынишка, радует мне душу. Ей-Богу, брат, здоровый или больной, по мне, он самый славный, милый паренек, какого только свет видел. А уж какой терпеливый — ты только подумай, брат, такую боль сносит и вовсе не жалуется. А у меня сердце кровью обливается. Потому-то я к тебе и пришла.
Кадфаэль уловил момент, когда говорливая гостья остановилась, чтобы перевести дух, и торопливо промолвил:
— Добро пожаловать, достойная госпожа. Заходи. Поведай, какой недуг мучает твоего парнишку, и поверь: все, что можно для него сделать, будет сделано. Но все же мне не помешает встретиться с ним — кто лучше его самого сможет рассказать о его болезни. Ну а пока присаживайся поудобнее и говори — я тебя слушаю.
Гостья уверенно ступила через порог и уселась на лавку возле стены, широко раскинув свои пышные юбки. Взгляд ее обежал полки, уставленные горшочками и флягами, развешенные гирлянды трав, жаровню, бутылки и склянки. судя по выражению лица, увиденное, несомненно, ее заинтересовало, однако она ничуть не была заворожена ни этими таинственными предметами, ни самим их владельцем.
— Я родом из-под Кэмпдена, брат, а весь тамошний народ промышляет ткачеством — так уж повелось. Муж мой был ткачом, и отец его, и дед, и даже кличут их Виверы, что на нашем саксонском наречии и значит — ткачи. Потому и меня зовут Элис Вивер, и нынче я тружусь в мастерской покойного мужа точно так же, как раньше он. Ну а сестрица моя младшая — я ее уже поминала — сбежала с тем непутевым валлийцем, да оба они и преставились. Я как прознала про это, тут же послала за детишками — пусть, думаю, со мной живут, как-никак родня. Старшенькой нынче уж восемнадцать — девушка славная, работящая, и я, брат, так тебе скажу: все сделаю, чтобы подыскать ей доброго жениха, хотя и то правда, что жаль будет лишиться такой помощницы. Уж больно она ловкая, сноровистая, ну и понятное дело, крепкая да здоровая — не то что парнишка. Всем хороша девчонка, только вот окрестили ее в честь какой-то никому неведомой валлийской святой — Мелангель. Слыхал ты когда-нибудь хоть что-то подобное?
— Так ведь я и сам валлиец, — добродушно отозвался Кадфаэль, — и знаю, что вам, англичанам, непросто выговорить наши имена.
— Ну да ладно, зато у мальца имечко коротенькое и простое — Рун, вот как его назвали. Ему сейчас шестнадцать лет, на два годочка моложе сестры, да здоровья ему Бог не дал. И росточку-то он подходящего, и с лица пригож, но вот беда: еще с малолетства не заладилось у него что-то с правой ногой. Ступня у него скрючена, да и вся нога такая слабая, что он не то что ходить, но и стоять на ней не может. Чуть обопрется на ступню, она и подворачивается — вот он и волочит ногу. Приходится ходить на костылях. Я привела его к вам в надежде, что добрая святая что-нибудь для него сделает. Но ему стоило больших трудов добраться досюда, хоть мы и пустились в дорогу три недели назад и то и дело останавливались на отдых.
— Неужели он всю дорогу прошел пешком? — удивился монах.
— А как же иначе? Я не настолько богата, чтобы держать больше одной лошади, а та, что есть, нужна дома в хозяйстве. Слава Богу, по пути попадались добрые люди, пару раз возчики его подвозили, ну а остальной путь пришлось парнишке тащиться на костылях. Но что поделаешь, брат, верно, и другим калекам не легче было добираться до вашей обители. Теперь-то, слава Богу, он здесь, благополучно устроен в странноприимном доме и, ежели моя молитва будет услышана, вернется домой на своих ногах. Но пока здесь он страдает не меньше, чем дома.
— Тебе надо привести его ко мне, — сказал Кадфаэль. — Нужно выяснить, в чем причина его боли. Больно ли ему только при ходьбе или в покое тоже? Кости у него ноют, суставы или что другое?
— Хуже всего бывает ему ночью. Дома я частенько слышу, как он стонет от боли, правда, тихонько, потому как старается нас не тревожить. Спит он плохо, а бывает, что всю ночь промается, да так глаз и не сомкнет. Кости у него ноют — это верно, но беда в том, что в икре-то ну ровно узлы завязаны. Они-то вроде бы и болят больше всего.
— Сдается мне, — рассудил Кадфаэль, — что этому горю можно как-то помочь. Попробовать стоит, хуже-то не будет. И на худой конец у меня есть питье, которое приглушает боль и помогает заснуть.
— Ты только не подумай, брат, что я не доверяю святой, — забеспокоилась госпожа Вивер, — но ведь парнишка совсем изведется, пока будет дожидаться от нее чуда. Я так скажу: почему болезному пареньку, пока суд да дело, не попросить помощи у простого смертного, ежели тот, как, к примеру, ты, добрый христианин, у которого и знания есть, и вера?
— Почему бы и нет, — охотно согласился Кадфаэль. — Самый малый из нас по воле Божьей может снискать благодать, даже если не достоин такой милости. А парнишке скажи: пусть придет ко мне. Нам надо с ним потолковать с глазу на глаз. В странноприимном доме, известное дело, шум да толкотня, а здесь нам никто не помешает.
Госпожа Вивер выяснила все, что хотела, и поднялась, собираясь уходить, однако, как видно, она еще не наговорилась, а потому завела разговор о трудном путешествии, добрых попутчиках и о нагонявших их по дороге паломниках.
— Там, — сказала она, указывая на видневшуюся за изгородью стену странноприимного дома, — не одному Руну потребуется твоя помощь. Несколько дней назад мы повстречались с двумя молодыми людьми и дальше добирались вместе, потому как шли они так же медленно, как и мы. И вот ведь какое дело: один из этих парней вполне бодр и здоров, но не мог обогнать своего приятеля, а тот, бедолага, отшагал босиком, почитай, еще больше миль, чем мой Рун на костылях. А уж ноги-то разбил — глянешь, и жалость берет. Нет бы ему хоть тряпицами обвязать. Но куда там — ни в какую! Я, говорит, принес обет пройти босым весь путь паломничества. И, мало того, на шее у него висит здоровенный железный крест, такой тяжелый, что и шею, и грудь бедняге натерло до крови, но он и его никогда не снимает, потому что это тоже часть данного обета. Я-то, грешным делом, никак в толк не возьму, зачем приличному с виду юноше эдак себя мучить, но сам знаешь, брат, люди порой и не такое способны учудить. Небось этот парень рассчитывает таким образом заслужить себе великую милость. Ну а пока он здесь, в обители, ты мог бы дать ему какую-нибудь мазь для ног — уж это-то, наверное, обет не запрещает. Может, послать его к тебе, а? Дружок-то его, Мэтью, выручил мою девочку, когда какие-то сумасбродные всадники, что неслись по дороге сломя голову, чуть не сшибли в канаву, а потом всю дорогу тащил ее узлы, а она была здорово нагружена, потому как я помогала идти Руну.
По правде говоря, брат, сдается мне, этому малому приглянулась наша Мелангель: уж больно он был внимателен к ней, пока мы шли вместе. Пожалуй, что не меньше, чем к своему другу, хотя, надо признать, от того все же не отходил ни на шаг. Обет есть обет — тут уж ничего не попишешь, и, ежели кому втемяшилось истерзать себя по доброй воле, разве другой может ему помешать? Этот Мэтью — верный друг и надежный спутник и приятеля своего никогда не покидает.
Мистрисс Вивер уже ступила за порог и вдохнула пьянящий аромат напоенных солнцем трав, но тут обернулась и добавила:
— Там, в странноприимном доме, разный люд собрался: иные называют себя паломниками и корчат из себя святош, но я бы им нипочем не доверилась — от таких лучше держаться подальше. Правда, мошенники куда угодно пролезут, хоть в святую обитель.
