Невезуха на все сто - Яковлева Елена Викторовна (электронная книга TXT) 📗
— Все много раз проверено, ошибки быть не может, — терпеливо вдалбливал мне в голову Отто. — Дело в том, что наше родство — по линии Кетлингов, выходцев из Швеции. Долгое время считалось, что из Кетлингов никого не осталось. Да так оно и было, в Европе не осталось, а о тех, что в России, никто ничего не знал. Полагали, что все они погибли во время революции. А они уцелели, потому что сменили фамилии. Даже дети не знали, кто их родители на самом деле, что уж говорить о внуках и правнуках!
Я кивала головой, как кукла с батарейкой в животе: мол, мне понятно, а на самом деле все, как и прежде, плавало в тумане. На кой черт, к примеру, Отто нас с Ингой разыскивал? Не проще ли ему, с его американскими нравами, было прикарманить все наследство, а не делиться с какими-то сомнительными родственницами по отцовской линии, к тому же затерянными на бескрайних и диких просторах России? Однако и этому, представьте себе, нашлось объяснение. Оказывается, долгожительница тетя Люба, царство ей небесное, составила завещание необычайно изощренным образом.
Предсмертная воля хитрой старушенции, как я поняла из заумных объяснений Отто, состояла в следующем. Отто получал пятьдесят процентов несметных сокровищ Тизенгаузенов-Кетлингов только при условии, что вторая половина наследства будет по-братски разделена между российскими потомками старинного баронского рода. В противном же случае ему причитался сущий мизер: пара отелей на Канарах, поместье в Ирландии, персональный «Боинг» и еще что-то по мелочи. Остальное, включая и нашу с Ингой долю, жертвовалось на благотворительность.
Так что у бескорыстной на первый взгляд самоотверженности кузена Отто была очень даже корыстная подоплека. На том же, собственно, зиждились и все его родственные чувства, включающие поразительную сентиментальность и невообразимые переживания за нашу с Ингой судьбу. Страшно подумать, что с ним творилось, когда он узнал о нависшей над нами опасности! Наверное, это ужасно — видеть, как громадное состояние медленно и торжественно уплывает у тебя из-под носа в самый последний момент. Я говорю «наверное», потому что мне подобные сильные чувства, к великому сожалению, неведомы. Даже теперь, после того, как я с помощью Отто вступила в права наследования.
Что касается Инги, то ее финт с нежданным богатством, свалившимся на голову, нисколечко не удивил: дескать, одним наследством больше, одним меньше. Впрочем, резкие, как виражи истребителя, повороты судьбы — это в ее стиле, чего не скажешь обо мне. Для меня вот так вот, в одночасье, без всякой подготовки сменить Виллабаджо на Виллариба — серьезное испытание, я даже боялась, что мой ослабленный испытаниями организм не выдержит перегрузок.
Начнем с того, что я понятия не имела, куда девать такую прорву денег. У меня-то, в отличие от Инги, потребностей с гулькин нос. Ну, купила Петьке фирменные ролики, ну, квартиру трехкомнатную приобрела (а старую, из-за которой мы долго судились, щедро отписала бывшему мужу Генке), ну, кое-что из тряпок, как же без этого, а потом враз выдохлась, фантазия иссякла.
Не знаю, что бы я делала без Инги, которая легко и беззаботно упорхнула с Сережей в Париж. Через неделю, скупив на корню содержимое половины парижских бутиков, она вдруг заскучала и позвонила мне.
— Приезжай, — медовым голосом улещала она меня с Эйфелевой башни, — снимем апартаменты на Лазурном берегу… Приезжай, а, Танюха, а то с этими французами от тоски завоешь.
— С тобой свяжись, сразу приключения на голову посыпятся, — вяло отбивалась я, с тихим ужасом осознавая, что без приключений я уже вроде и не я.
Дальше можно и не рассказывать. Все случилось как-то само собой. Проснулась я утром, огляделась по сторонам и все разом решила.
Инга встречала нас с Петькой в парижском аэропорту с цветами. Я растрогалась до слез и долго висела у нее на плече, уткнувшись мокрым носом в воротник ее шикарного пальто. Разумеется, первую неделю на гостеприимной французской земле я, как и полагается интеллигентке в первом поколении (если не брать в расчет предков-баронов), посвятила культурной программе. Таскалась по достопримечательностям, прихватив с собой Ингу, которая спеклась буквально на второй день в Лувре. Пока я, позорно поддавшись массовому психозу (эх, до чего же слаба природа человеческая!), тупо пялилась на Мону Лизу, Инга, дожидаясь меня, сидела в подземном ресторане и потягивала коктейли с крюшонами. Счастливая и не отягощенная комплексами, она не любила музеи, зато любила магазины, особенно теперь, когда они по первому требованию и без малейших колебаний отвечали ей взаимностью.
В результате, еще немного поупиравшись для порядка, я присоединилась к Инге. Неделю или около того мы на пару опустошали парижские бутики, после чего на паях воплотили в жизнь Ингину мечту о Лазурном побережье. При этом не стали скупиться и, проявив истинно русскую широту, на паях купили виллу с бассейном, садом и прочими причиндалами буржуазной жизни. Потом как-то незаметно обзавелись шофером, кухаркой и горничной, а также завели себе привычку шляться в казино и потихоньку просаживать дармовые баронские денежки.
Короче, самое время пришло испытывать райское наслаждение, да только, чувствую, не получается у меня — и все тут. Мало этого, взялась меня тоска глодать, и гложет, и гложет… И не простая тоска, а самая настоящая ностальгия. От нее-то я в эпистолярный жанр и ударилась. Стала слать на родину пространные письма.
Сначала-то я большей частью бомбардировала корреспонденцией родимый Котов, а в конце концов, вы не поверите, дело дошло даже до бывшего мужа Генки, соседки Раисы и дворничихи Кипарисовны. Да что там Генка с Раисой, я даже злокозненной редакционной выскочке цидулю настрочила! И каждое мое послание начиналось традиционно и незамысловато: «Привет из солнечного Виллариба!» Увы, ответы мне шли только из Котова, от мамы. Из всех прочих только Генка сподобился на разъединое короткое письмецо, в котором он жаловался на затянувшийся ремонт в подаренной мной квартире. Вот зануда, знала бы — не дарила.
Месяца через два такой-то жизни нас с Ингой практически одномоментно одолела охота к перемене мест. Жаль только, тянуло нас в разные стороны. Меня — в Испанию, к тамошним мачо; Ингу — на остров Бали, за экзотикой. Поскольку к консенсусу мы так и не пришли, каждая из нас самостоятельно отправилась навстречу своей мечте.
Уж не знаю, каково было Инге на острове Бали, а я недолго услаждала слух полнозвучной испанской речью. Пока не попала на корриду. Я-то ждала, что жгучий взгляд первого же тореро с красным полотнищем в руках избавит меня от томительной меланхолии, однако ничего подобного не случилось. Нет, они ничего, эти испанские мачо, только не совсем такие, какими я их представляла заочно. А что самое обидное, знаете? А то, что не одному из них мне не хотелось сказать заветное «абрасса мэ».
А на французской вилле меня ждал сюрприз. С острова Бали Инга вернулась не одна, а со златокудрым красавцем Томми. Томми ни бельмеса не понимал по-русски и целыми днями либо плескался в бассейне, либо расхаживал по вилле, завернувшись в махровую простыню. А еще исподтишка следил за мной взглядом злобного пса: и укусил бы, да намордник мешает. Что до Инги, то она была так поглощена своим новым счастьем, что ничего не замечала. Любвеобильная наша.
Как ни странно, я не только не огорчилась, а даже, напротив, почувствовала облегчение. Спокойно собрала тряпки из парижских бутиков и отбыла на историческую родину, напоследок по-дружески посоветовав Инге не упоминать Томми в своем завещании.
Историческая родина встретила нас с Петькой слякотной весенней распутицей. По московским улицам, сметая все на своем пути, неслись мутные потоки, в то время как на обочинах все еще дожидались своего часа утрамбованные и засыпанные мусором сугробы. Первая же проезжающая мимо иномарка, благополучно перекочевавшая на российские просторы с парижской свалки, обдала меня грязью, а ее хозяин — отборным матом. Ах, какие мелочи, зато здесь все свое, родное!
