Взломщики — народ без претензий - Блок Лоуренс (книги онлайн читать бесплатно txt) 📗

Его рука замерла над желтой стрелкой, как колибри над цветком; потом таксист отвел руку и удивленно повернулся ко мне:

— В Нижний Манхэттен?

— Ну да!

— Разонравился этот дом?

— Я его другим помню.

В глазах таксиста появилось особое, настороженное выражение, свойственное ньюйоркцу, когда человек понимает, что имеет дело с психом.

— Вот оно что!.. — пробормотал он.

— Теперь ничего нельзя узнать, — уверенно вошел я в роль. — А этот квартал вообще довели до ручки.

— Господи! — выдохнул успокоившийся таксист, выруливая на авеню. — Я тебе вот что скажу: у вас еще ничего. Посмотрел бы ты на дом, где я живу. Это в Верхнем Бронксе, не бывал там? Вот где целую округу до ручки довели...

Об этом он мне и рассказывал, пока машина катила на юг по западному краю Манхэттена, — как разрушаются и приходят в запустение жилые дома. Самое интересное в таком разговоре — это то, что ты заранее знаешь, что тебе скажут, и потому не слушаешь собеседника. Я думал о своем и лишь иногда поддакивал, похмыкивал или цокал языком — в зависимости от того, что требовалось в данную минуту.

Я мысленно обозревал редкие ряды так называемых друзей. Двигатели деревяшек, которых я обыгрывал в шахматы, картежники, обдиравшие меня в покер, спортивные болельщики-фанаты, собутыльники. Удручающе немногочисленный перечень молодых дам, с которыми едва поддерживал отношения последнее время.

Погоди, погоди... Может, Родни Харт?

Точно, Родни Харт!

Это имя возникло из глубины сознания, как голова пловца после прыжка с десятиметровой вышки. Приличного роста, худощавый, лицо с выпуклыми надбровьями и длинноватым носом. Ноздри у Родни хищно раздувались, как только ему начинала идти карта и на руках оказывалось нечто более стоящее, чем две пары. Первый раз я встретил его года полтора назад в одной покерной компании и с тех пор видал его не за карточным столом ровно два раза: один раз мы столкнулись нос к носу в Гринвич-Виллидж, или попросту говоря — Деревне, и посидели за парой банок пива, другой раз, когда он получил вторую роль во внебродвейском спектакле (не выдержавшем и дюжины представлений), и я зашел к нему за кулисы, чтобы произвести впечатление на некую молодую леди. (Не получилось.)

Старик Родни Харт — вот кто!

Конечно, вы можете спросить, почему я все-таки остановился на Родни. Отвечаю. Как мне случайно стало известно, он живет один — это во-первых. Во-вторых — и это гораздо существеннее, — сейчас его не было в городе и не будет еще пару месяцев. Как раз на прошлой неделе он объявил за картами, что прощается с нами. Подписал контракт на гастрольную поездку — будет играть в спектакле «Два, если морем»; труппа исколесит вдоль и поперек наши славные Соединенные Штаты, неся бродвейское понимание культуры отсталым провинциалам. Он даже поделился с нами бесплатной информацией, что не сдаст свою квартиру на время отсутствия.

— Себе дороже, — заявил Родни. — Сколько лет в ней живу и все те же девяносто в месяц выкладываю. Хозяин не повышает аренду, хотя давно мог бы это сделать. Вы не поверите, любит нашего брата — актера. Сцена, кулисы, грим для него — сплошной восторг... Нет, я и сотню отдам, лишь бы только какой-нибудь сукин сын не вонял в моем туалете и не валялся в моей постели.

Ха-ха!..

Откуда ему было знать, что один сукин сын все-таки будет восседать на его стульчаке и нежиться на его простынях, и этим сукиным сыном будет не кто иной, как Бернард Роденбарр. Причем я даже не заплачу ему девяносто долларов за такие удобства.

Все это замечательно, но я даже не знаю, где эта квартира. Я смутно припоминал, что Родни живет где-то в Деревне. И то хорошо на данный момент, когда я сижу в этой тачке. Шофер, ясное дело, запомнит такого чудака, очень скоро газеты запестрят моим изображением, и, может быть, первый раз в своей тоскливой и нерадостной жизни его озарит свыше.

— Притормози здесь, — сказал я.

— Здесь?

Мы были где-то на Седьмой авеню, в паре кварталов от площади Шеридан.

— Останавливай, — повторил я.

— Дело хозяйское, — пожал плечами таксист, пользуясь тем оборотом, который, как мне всегда казалось, является архивежливой формой выражения крайнего презрения.

Я вытащил бумажник и заплатил по счетчику плюс чаевые — как раз в таком размере, чтобы не поколебать его презрения. Отсчитывая деньги, я начал горько сожалеть об отданной Рэю и Лорену тысяче. Самое неудачное капиталовложение в моей жизни. Будь у меня эта тысяча, я располагал бы куда большей свободой передвижения. Сейчас же, после расчета с таксистом, в кармане у меня оставалось семьдесят долларов с мелочью. Не густо. И непохоже, чтобы старик Род принадлежал к тому сорту людей, которые оставляют крупные суммы в пустой квартире.

Но где ее искать, эту квартиру?

Ответ я нашел в толстенной телефонной книге. Листая ее, я возносил молитвы Всевышнему за то, что он сделал Родни Харта актером.

Вообще мои знакомые не стремятся попасть в справочники, но актеры — особая порода, они только что не пишут своих телефонов на стенах общественных сортиров. (Некоторые, однако, и это делают.) Старина Род должен непременно значиться в телефонной книге. Фамилия Харт встречается сравнительно часто, зато Родни — сравнительно редкое имя. Вот он, слава тебе, Господи, вот его адрес — на Бетьюн-стрит, где-то в западных дебрях Деревни. Тихая, затерявшаяся среди других улочка, куда не ступает нога туриста. Что может быть лучше?

В телефонной книге был указан не только адрес Родни, но, как положено, и телефон. Я опустил десятицентовую монету и набрал номер. (Перед ограблением всегда так делается.) Обычно достаточно выждать семь гудков, но я человек обстоятельный и, прежде чем обчистить квартиру, терпеливо жду долгих двенадцать. Я слушал, пока не прогудело семь раз, но вдруг кто-то взял трубку. Я едва удержался на ногах.

— Семьдесят четыре девятнадцать, — пропел приятный женский голос.

Мой страх схлынул. Я понял, в чем дело. Актеры не только помещают номера своих телефонов в указатели, но и записываются на информационное обслуживание. Голос в трубке принадлежал кому-то вроде телефонного секретаря, а названный ею номер был не что иное, как четыре последние цифры телефона Родни Харта.

Я откашлялся и спросил, когда вернется Родни. Сладкий голос услужливо сообщил, что он будет на гастролях еще три с половиной месяца, что в настоящее время он находится в Сент-Луисе, что мне могут дать его номер в отеле, если я пожелаю. Я вежливо отказался, огромным усилием воли подавил ребячье желание оставить ему шутливое послание и повесил трубку.

Я едва не запутался в лабиринте улочек, но в конце концов обнаружил Бетьюн-стрит и пошел по ней, высматривая дом Родни. Дом стоял в полуквартале от улицы Вашингтона. Пятиэтажное кирпичное здание, бедноватое на вид и не претендующее на шик, отличимое от своих жилых собратьев и складов по обе стороны улицы разве что ржавой железной табличкой с номером на входных дверях. Я постоял на тротуаре пару секунд, убедился, что за мной никто не следит, и вошел в подъезд.

Я пробежал глазами ряд кнопок на домофоне, ожидая увидеть под ними имена знаменитостей и звезд, но Хелен Хейес там не было и Лантов тоже. Род, однако, был, имя было написано чернилами на бумажке; он значился как Р. Харт, проживающий в квартире 5-Т. Поскольку дом пятиэтажный и на каждом этаже помещаются две квартиры, 5-Т означает, что он занимает на верхнем этаже тыльную квартиру, то есть выходящую во двор.

Старые привычки живучи. Я крепко нажал на кнопку 5-Т и стал ждать, не отзовется ли кто-нибудь по домофону. Никто не отозвался. Потом я подумал, не нажать ли еще одну кнопку. Наугад. Всегда так на работе делаю. Люди не боятся из своей квартиры отпереть наружную дверь. Если же кто-нибудь потом высунется на лестницу посмотреть, кто идет, ты улыбаешься виноватой улыбкой и говоришь, что забыл ключ. Действует безотказно. Однако Род живет на самом верху, значит, придется топать четыре этажа, и если кто-нибудь меня сейчас заметит, может узнать потом, когда газеты напечатают мой портрет. Тогда мне отсюда не выбраться...