Фанера над Парижем - Милевская Людмила Ивановна (список книг .txt) 📗

— Мне это невыгодно, — ответила я.

— Если я умру, ваши читатели такое узнают, — захрипел Турянский.

Дальше я ему говорить не дала и закричала Равилю:

— Глупый, не того душишь, Леля хотела засадить за решетку и тебя.

И Равиль тут же переключился на Лелю. А Турянский и Перцев взялись за меня. Я сражалась как пантера, как львица…

До тех пор, пока не треснуло мое новое платье — старых я не ношу. Как только платье треснуло, я сказала:

— Стоп!

И все (просто чудо!) остановились.

— Теперь, когда мы выяснили отношения, — сказала я, — можно и договориться. Я согласна на пятьсот. Мое молчание стоит и подороже, но и эта сумма хороша.

— Пятьсот чего? — деловито осведомился Турянский. — Рублей?

— Не смешите меня, — разгневалась я, — тысяч.

Турянский схватился за голову и воскликнул:

— Пятьсот тысяч рублей?! Вы сошли с ума!

— Это вы сошли с ума, — парировала я, — не рублей, а долларов. Нынче не в моде рубли.

— Пятьсот тысяч долларов?! — взвыл Турянский. — Да за эти деньги я лучше от клаустрофобии умру!

— Хорошо, — сжалилась я, — назовите свою сумму, и, если она меня устроит, я в тот же миг отчалю домой и не буду в ближайшие лет сорок о вас вспоминать. Разбирайтесь между собой как хотите.

Турянский задумался.

— Сто тысяч вас устроят? — нервно спросил он.

— Вы безнравственный тип! — гневно воскликнула я.

— Но у меня ровно столько на пластиковой карте! — рассердился он, доставая из кармана пиджака бумажник.

— На меня несколько раз покушались! — возмутилась я.

— Больше у меня с собой нет ни копейки, — потрясая бумажником, сообщил Турянский.

— Меня душил в подвале Равиль! — напомнила я. — А потом и вы!

— Вас же не устроят более щедрые, но обещания, а платиновую карту я даю вам сразу же, сейчас.

— Ладно, давайте, — согласилась я, и он действительно протянул мне карту.

Какой-нибудь умный человек на моем месте тут же и удалился бы, но я осталась. Задержалась буквально на пять секунд — ровно столько мне понадобилось, чтобы ненадежней спрятать карту — и снова угодила в неприятности. Леля, Перцев и Равиль, с интересом наблюдавшие за нашим с Турянским торгом, вдруг как с цепи сорвались, едва у меня в руках оказалась эта злополучная карта.

— Ты дал ей сто тысяч? — завопила Леля.

— Раздаешь наше добро?! — взревел Перцев. Равиль молчал, но жестикулировал красноречивей всех.

— Да ее убить легче! — наконец сказал он, и вся свора набросилась на меня.

Мне же пришлось особенно нелегко, потому что одно дело — защищать себя, а другое — платиновую карту, пусть и с какими-то жалкими ста тысячами долларов. Эти варвары, конечно, договорятся, и каждый урвет себе какой-нибудь приличный кусок, а как же я? Что же я, за так страдала?

Эта мысль буквально сводила меня с ума, можно представить, как уцепилась я за эту карту, мою же шею на этот раз душили сразу шесть рук. Кто это выдержит?

Я не выдержала. Сознание начало уплывать и…

ГЛАВА 37

И вот тут-то появился Евгений со своими друзьями. Не могу сказать, что вовремя: поза у меня была неприглядная, да и платье помялось…

Однако этого никто не заметил. Турянского, Перцева, Равиля и Лелю скрутили и погрузили в фургон, я же не стала дожидаться конца этой истории, а быстро запрыгнула в «Мерседес», собираясь отбыть в Москву с максимальной скоростью. Евгений меня догнал, когда я уже яростно выжимала сцепление.

— Соня, ты жива? — спросил он.

— Некогда! Некогда, Женя, потом, — отмахнулась я от него. — Мне еще с десяток банков обежать придется.

— Зачем?

— За тем, что один банкомат сто тысяч не выдаст, а Турянский уже через час на свободу выйдет.

Я оказалась права, история эта закончилась несправедливо. Как ни хотелось бы мне сказать, что Турянского, Перцева, Лелю и Равиля сурово покарал закон, но врать не буду, да и не поверит никто. Богатые попадают за решётку надолго только из политических интересов. Чьих?

Нам, простым людям, это неинтересно. Мы живем своими мелкими радостями. Вот я, например, купила новый парик и везу его стричь к Кольке Косому, сыну Тайки Костлявой, ну к своему стилисту. Жалко, конечно, парик, красивый он пока, густой, но что поделаешь, если я обожаю стричься, а свои волосы доверить стилисту страшно. Мои волосы…

Ой, простите, кто-то звонит.

— Мама, ты невозможная! Ты хоть знаешь, что сегодня выпустили Турянского со всей его сворой? Эх, Мама, креста на тебе нет — таких хороших людей уконопатила.

Интересно, кто Тамарке подруга: я или Турянский со всей его сворой?

— Тома, о чем речь? Уконопатила называется — каких-то пятнадцать суток и посидел человек за мелкое хулиганство. Это я-то мелкое хулиганство? Да за меня ему как минимум вышку должны были дать! У меня вместо шеи теперь синяк! Эх, нет на земле справедливости.

— Мама, ты невозможная! Вечно ты не довольна!

— Я не довольна? Очень довольна! Всех разоблачила! Турянский-то думал, что я не разгадаю его интригу, я же мастерски до самой сути дошла.

— Да-а, Мама, — согласилась Тамарка. — Видно, не солгала народная мудрость: на хитрую жопу всегда найдется этот, как его, ну тот, что с винтом.

— А на этот, что с винтом, всегда найдется жопа с лабиринтами, не сочти за грубость народную мудрость, — ответила я.

— Какая уж тут грубость, когда это истинная правда, — признала Тамарка и философски заключила:

— А ради чего эта суета, когда все в землю ляжем и все прахом будет? Не жить ли нам миром и не довольствоваться ли малым?

Я ее мысль одобрила и сразу посоветовала:

— Вот прямо с себя и начни. — Тамарке тема не понравилась.

— Эх, Мама, — зловредно сообщила она, — вот чует моя душа, что не Турянский зачинщик этой интриги, а кто-то и им воспользовался.

— Да кто же? — опешила я. — Ведь количество участников ограничено.

— Вот ты, Мама, и думай, ведь ты же у нас самая умная, — порадовала меня Тамарка и тут же огорчила, продолжив:

— Ты самая умная, если тебя послушать. Короче, думай, а я выгодный кредит вырывать бегу.

И она убежала, омрачив мою жизнь в одно мгновение.

«Как же так? — расстроилась я. — Неужели и в самом деле эту интригу затеял Коровин? А я-то думала, что он просто Турянскому помогал. Хотя, почему бы все это и не затеять Коровину? Он-то ничем не рисковал. Турянского к праотцам бы отправил, капиталы бы унаследовал и жил бы поживал с Равилем… Эх, как есть хочется. Убьет меня эта диета. Когда-нибудь точно слюной захлебнусь…»

С этой мыслью я достала из сумочки пакетик жевательной резинки и, мысленно поблагодарив Марусю, положила ароматную пластинку в рот.

«Кстати, надо бы позвонить Марусе…»

Мой «Мерседес» тем временем, тихо урча мотором, выкатился на проспект. Светофор показал красный свет, и я затормозила. От потока несущихся по перекрестку машин рябило в глазах. Красный свет сменился на желтый, а следом и на зеленый.

Я уже собралась ехать, но вдруг мое внимание привлекло необычное, чарующее зрелище: из-за серого монументального здания сталинской постройки выплыла и повисла над проспектом аквариумная рыбка. Большая такая рыбка, красная с хвостом, напоминающим алую вуаль. Жабры ее ритмично вздрагивали, вуалеобразный хвост плавно шевелился, а толстые насмешливые губы причмокивали, выпуская длинной вереницей пузырьки, медленно всплывающие в послеполуденное московское небо.

Боже, как красиво!

Сзади раздавались настойчивые сигналы, но я не могла двинуть автомобиль с места, зачарованно следя за рыбкой.

«Надо позвонить Марусе и рассказать про рыбку, — подумала я. — Правильно, я же собиралась позвонить Марусе».

А рыбка пухла, на глазах увеличиваясь в размерах, и бока ее уже касались зданий. Серый сталинский дом, не выдержав натиска ее плоти, стал трещать и разваливаться. Огромные его обломки, словно после взрыва, разлетелись в разные стороны. Один из них летел прямо на меня…