Веселая поганка - Милевская Людмила Ивановна (книги онлайн .TXT) 📗
— Очень предаться Богу хочу, — для верности подтвердила я. — Скажите, пожалуйста, как это сделать?
— Хорошо, всего лишь надо произнести: Господь мой, люблю тебя и предаюсь воле твоей.
— И все? — изумилась я. — Этак любой предастся. Что же остальные, не знают? Вот глупые! — Я загоревала: — И в страданиях живут, когда все так просто.
— Просто, но не совсем, — возразил монах. — Предавшись Господу, теперь вы должны ему верно служить и выполнять аскезы: не есть мяса, молиться, славить имя Божье, ограничить себя в сексе, совершать лишь ту деятельность, которую можно Господу предложить с ее плодами, не оскорбляя Его. Вы должны жить во славу Господа.
Я пришла в ужас: чем занимаюсь? Что ни возьми, все стыдно предложить. Одни грехи! И это если брать только деятельность, а если взять мысли…
Тут уж и совсем плохо, тут и черту не предложишь, чтобы его не оскорбить, а Господу даже и намекнуть страшно, что творится в моей голове.
— Послушайте, — озабоченно воскликнула я, — а что же будет, если я Господу предамся, но не стану аскез выполнять и предлагать ему плоды своей, простите, деятельности?
— Предавшись Господу, вы предлагать плоды своей деятельности обязаны Ему. Должны выполнять и аскезы, в противном случае совершите еще большее падение и страшные несчастья постигнут вас.
Такое заявление испугало меня.
— Нет-нет, — закричала я, — какие несчастья? Какое падение? Вы свидетель: я еще не предавалась, а только разузнавала как это делается и что к чему. И вообще, решила пока ограничиться одним духовным ростом. К чему спешить? Зачем торопить события? Свято чту закон предков: тише едешь, дальше будешь.
— Хороший закон, — одобрил монах, — но только если едешь, вы же просто топчетесь на месте. Я бы посоветовал вам для начала предаться Господу, увидите, сразу станет легче.
Я пришла в ужас. Сколько проблем! Не есть мяса и ограничить общение с мужчинами еще как-то можно, потеря невелика, но отказаться от шляп? От нарядов? От косметики? От сплетен? Никогда!
— Не могу я так сразу предаться, — честно призналась я. — Вдруг предамся, а никакого Бога и нет. Кто даст гарантии? Никто. В этом мире так много прекрасного. Не для этого ли его создал Бог, чтобы мы наслаждались?
— И болели, и страдали, — горестно качая головой, продолжил монах. — Здесь все зыбко, все ненадежно. Взять хотя бы наше тело. Та оболочка, в которую заключена наша душа, первое, на что нельзя положиться. Все, чего хочет душа, не способна дать эта оболочка. Даже ваш разум входит в противоречие с телом. Постоянно. Болезнь и вовсе может человека в животное превратить. На что можно положиться в этом мире? Что есть прочное и неизменное? Только Бог!
Пришлось возразить.
— Это тело и говорит как раз о том, что Бога нет, — отрезала я. — Как мог он придумать такую несовершенную модель? Даже вы, его слуга, признаете это. Раз в этом мире не на что положиться, так зачем же было создавать такой неправильный мир?
— Это вопрос заключенного в тюрьму: зачем тюрьма, если там не дают ананасов? Ананасы дают в другом месте. Миров много, но предыдущими своими действиями мы заслужили именно такой мир. Этот мир отражение наших желаний, отражение нашей заболевшей души. Мы имеем такие качества, от которых можно избавиться только в этом мире. Мы хотим того, что нам вредно, и Бог выполняет наши желания, но при этом словно бы говорит: «Ты хочешь этого, хорошо, возьми, попробуй, но увидишь, что из этого получится.» И мы берем, хватаем, и узнаем, что все обман: любовь, дружба, служба, богатство, слава. Все невечно, с наслаждением все несет страдания, плоды любой деятельности разрушаются, следовательно — бессмысленны. И среди этого хаоса одна лишь истина…
— Знаю-знаю, — перебила я монаха. — Истина — Бог. Самая сомнительная, должна сказать, истина. Любовь бренна, согласна; деньги — тлен, безусловно; все в этом мире — прах, однозначно; но даже пирожное я могу съесть, если плюну на свою фигуру, а что же Бог? Только и слышу я о наслаждении, а где оно? В чем оно?
— В преданном служении Всевышнему.
— Почему это я должна ему служить?
— Потому что он служит нам.
— Плохо служит, — возмутилась я. — Вон бензин почти на нуле. Придется заправляться.
Монах сразу же ушел в молитву, а я начала поглядывать на дорожные указатели, в ожидании АЗС.
На въезде в город нас встретил сюрприз. Заезжая на заправочную станцию, я едва не столкнулась с джипом, за рулем которого сидел Колян. Каким-то чудом он меня не узнал, ловко объехал наш «Форд» и рванул в сторону Питера.
Наспех заправившись, мы поспешили за ним. На этот раз догнать Коляна оказалось непросто: за гонкой по трассе началась гонка по городу. Мы проскочили через весь Петербург, благо навигация еще не началась, и мосты не развели.
Монах мой снова взялся горевать о своем друге.
— Все время думаю о нем, — твердил он. — Ангира Муни, чистый преданный, санньяси, он обрил голову, надел шафрановые одежды, отрекся от всего чувственно— материального и предался чистому служению Господу. Ах, Ангира Муни! Сердце мое не на месте! Предчувствую страшную беду! Уже через несколько шагов мы узнаем ужасное, непоправимое! Ах, зачем вы на гибель послали его?
Не могу сказать, что такие упреки мне помогали. Я жутко нервничала. И Колян гнал машину так, словно преследовал его сам черт. Зато не нужно было скрываться: Колян ничего вокруг не замечал.
Наконец напротив ворот Выборгского рынка — ночного и безлюдного — джип Коляна резко затормозил. Колян выскочил и помчался к ларьку, работающему круглосуточно. На ходу он достал из кармана куртки сотовый и торопливо набрал номер. Разговор состоялся, видимо, уже в ларьке, дверь которого захлопнулась, скрыв от нас Коляна.
Из ларька он вышел уже изрядно успокоившись в сопровождении средних лет мужчины, высокого и элегантно одетого. Они остановились на тротуаре, оживленно беседуя. Вскоре рядом с ними резко затормозил роскошный спортивный «Ламбордини». Колян торопливо простился с элегантным мужчиной, рванул вверх дверцу маленькой страшно дорогой машины, ловко вбросил свое огромное тело на низкое сидение и растворился в предутреннем сумраке. Его собеседник внимательно оглядел улицу и вновь вошел в киоск.
На том все и закончилось. Джип остался стоять неподалеку от ларька.
Я с вопросом глянула на монаха. Он пребывал в какой-то странной задумчивости, похоже, даже растерянности, — что выглядело непривычно.
— Что с вами? — почуяв неладное, спросила я.
— Это невероятно, — рассеянно прошептал монах, — я увидел сейчас человека, слишком близкого к моему учителю.
— Господи, да сколько же их здесь, слишком близких к вашему учителю? — изумилась я.
— Речь идет все о том же, об Ангира Муни, — горестно поведал монах.
Я опешила:
— Он что же, этот ваш Муни, в ларьке что ли работает?
— Нет, он был за рулем «Ламбордини».
— «Ламбордини»? Это покруче, чем «Кадиллак» Доферти. Прям-таки патологическая тяга к роскоши у ваших друзей, не исключая и праведного Муни, который чистый преданный, санньяси, надел шафрановые одежды, обрил голову, отрекся от всего чувственно-материального и предался чистому служению…
И тут до меня, наконец, дошло, простите, если с запозданием. Что он говорит, этот монах? Откуда здесь взяться Муни? Я же его, чистого и преданного, отправила в логово к братве.
— Здесь что-то не так, — воскликнула я. — Не могли вы увидеть Муни. Здесь какая-то ошибка. Машина вихрем пронеслась, разглядеть тех, кто сидел в салоне, не было никакой возможности.
Монах рассердился:
— Проспект освещен, как днем. Я увидел его, когда он поравнялся с нашим автомобилем — стекла в «Ламбордини» были опущены. У меня зоркие глаза, к тому же я как раз о нем думал.
— Да знаю, вы всегда думаете о нем, — отмахнулась я, приходя к мысли что много думать вообще вредно: вон, у бедняги мозги набекрень уже съехали.
— Да, я думал о Муни, — тоном, не терпящим возражений, подтвердил монах. — Думал так напряженно, что в том странном доме, в том вертепе мелькнуло его прекрасное лицо. Мне так показалось, показалось, что мелькнуло оно рядом с ужасным лжепророком, а все потому, что я всячески размышлял об Ангире Муни, об этом чистом преданном Господу. Он санньяси, он надел шафрановые одежды, обрил голову, отрекся от всего чувственно-материального и предался чистому служению Богу.
