О мертвых — ни слова - Клюева Варвара (лучшие книги онлайн .txt) 📗
Я поспешно набила рот печеньем.
— Ты, конечно, права. Я убил Мефодия не только из-за денег. Слышала бы ты, как он орал на меня по телефону, когда узнал об уловке с ремонтом! Я пытался оправдаться, объяснить ему свои мотивы, но он попросту исходил злобой. «Хоть на брюхе, — говорит, — ползай, ничего не получишь!» Я ему: «Ты ведь не только меня, ты всех наших ребят наказываешь. Они тебя кормили и поили, давали кров, сносили твои закидоны…» «А потом гнали, как собаку! — орет он. — Плевать я на них хотел!» Тут уж взбесился я, припомнил ему Мищенко, Кондратьева…
Помнишь Сашку Кондратьева? Он пригрел у себя Мефодия лет пять назад, еще когда работал в институте. Зарплата — мизерная, жена сидит в отпуске за свой счет с младенцем, старшая дочь постоянно хворает, на одни лекарства сколько денег уходит, а тут — новый нахлебник. Сашка терпел, пока сил хватало. Кормил Мефодия и словом его не попрекнул. А потом Мефодий получил из дома перевод. Накупил себе видеокассет, компьютерных игр и всяких вкусностей. Пришел к Сашке, в одиночку все сожрал у телевизора в своей комнате, ни кусочка никому не оставил. Девчонка Сашкина, Аленка, увидела красивые бумажки и в рев: «Хочу конфетку, хочу колбаску!» Жена тоже не выдержала, расплакалась. Сашка зашел к Мефодию, закрыл за собой дверь и говорит: «Что же ты, такой-сякой, ни с кем не поделился? Мы тебя кормим, ничего для тебя не жалеем, а ты?» «Ну забылся я, что тут такого? — отвечает Мефодий. — И вообще, не так уж хорошо вы меня кормите».
Короче говоря, припомнил я ему все обиды наших сокурсников и то, как он подставил мою фирму на переговорах с американцами… Я рассказывал? Из-за его дурацкого гонора и хамства я потерял десятки тысяч, и это накануне кризиса! Одним словом, проняло меня до печенок. В глазах потемнело. Убью гада, думаю, раздавлю, как клопа. А тут Мефодий, как нарочно, проговорился, что живет у Лёнича. В пример мне его ставил. Дескать, Лёнич — это человек, а я — поганый Иуда.
Серж закрыл глаза и надолго замолчал. Я не стала его теребить.
— Хочешь еще кофе? — спросил он, опомнившись. — Или, может, выпьем по маленькой?
— Вообще-то я на машине. Но если тебе будет легче говорить, давай выпьем. Только мне много не наливай.
Серж ушел и скоро вернулся с целой охапкой бутылок.
— Тебе чего? Водки, коньяку, рома, мартини?
— Водки. Граммов пятьдесят, не больше.
Он поставил на стол стопки и разлил водку.
— За самую удивительную женщину на свете! За тебя, солнышко!
— Не подлизывайся. Все равно мое к тебе отношение роли не играет.
— Для меня — играет. Может быть, больше, чем все остальное. Скажи, ты меня осуждаешь?
— Не знаю. Нет, наверное. Я всегда придавала слишком большое значение формуле: «Не судите, да не судимы будете». Кто я такая, чтобы судить? Сама я из-за денег убивать не стала бы, но мне на них вообще наплевать. Много ли стоит целомудрие импотента? Зато я вполне могла прикончить того же Мефодия из-за Марка, которого он третировал. Или из-за себя, если бы Мефодий нашел способ вселиться ко мне в квартиру, а я не нашла бы другого способа от него избавиться.
— Ты проливаешь бальзам на израненную душу. Меньше всего на свете мне хотелось бы увидеть в твоих жарких глазах холодное презрение.
— Не отвлекайся.
— Хорошо, моя радость. Возвращаюсь к своему чистосердечному признанию. Не знаю, как участь, а душу оно мне облегчает, точно. Стало быть, я подумал об убийстве. Сначала вроде бы не всерьез, но нет-нет да и ловлю себя на мысли о том, как его осуществить. Еще когда Мефодий упомянул Великовича, я подумал о Генрихе. Только он один из всех моих знакомых общается с Лёничем. Однако с другой стороны, видятся они только у себя в институте, в гости друг к другу не ходят, а мне нужно было как-то заманить Мефодия в дом, куда я мог бы наведаться сам. Здесь очень кстати оказалось бы какое-нибудь торжество, куда Генрих позвал бы всех-всех-всех. И тогда я вспомнил один разговор. Генрих обмолвился, что они стоят в очереди на квартиру уже лет тринадцать. Это показалось мне странным. Семья у Генриха многодетная, таким обычно дают квартиру куда быстрее.
Вот тогда и родился мой план. Первым делом я нанял старичка — профессионального гримера на пенсии, который живет здесь, в этом доме. Он здорово поработал над моей внешностью — я сам себя не узнал в зеркале. В новом обличье я отправился в отдел учета и распределения жилплощади того района, где прописаны Луцы, и там при помощи кнута и пряника заставил дамочку-секретаря снять дело Генриха с полки и стряхнуть с него пыль. Как я и предполагал, долгое ожидание квартиры объяснялось весьма прозаически: другие очередники совали дамочке коробки конфет с конвертами, начиненными долларами, а Генрих, святая простота, честно ждал своей очереди. Я вручил взяточнице мзду, пригрозил напустить на нее проверяющих, и она пообещала уладить дело с квартирой в течение двух недель.
— Значит, квартирой Генрих обязан тебе?
— Да. Только, пожалуйста, не проговорись ему об этом. У него хватит благородства отказаться.
— Не волнуйся, не проговорюсь.
— Да я не волнуюсь. Просто предупредил на всякий случай. Следующим шагом был выбор орудия убийства. Я сразу решил, что воспользуюсь ядом. Но, честное слово, я не знал, что жена Великовича — окулист.
— А почему ты выбрал атропин?
— Грэм Грин. «Ведомство страха». Там жена главного героя умирает от рака; герой не в силах выносить ее страданий и поэтому поит умирающую чаем с атропином. Я решил, что вряд ли такой сострадательный человек воспользовался бы негуманным ядом. При всей своей злости на Мефодия я не хотел, чтобы он умирал в мучениях. Кроме того, по замыслу, его смерть должны были списать на самоубийство, а самоубийца не станет выбирать яд, гарантирующий ему долгую агонию.
— На самоубийство? — переспросила я.
— Да, именно на самоубийство. И если бы не ваше вмешательство, в милиции обязательно пришли бы к такому выводу. Но вы вывезли тело, и все пошло наперекосяк. Нет, конечно, я сам дурак! Мог бы и догадаться, что вы непременно выкинете что-нибудь эдакое. Нормальные люди вызвали бы «скорую», и медики, возможно, даже не стали бы утруждать себя вскрытием. А если бы и стали — не беда. Дело передали бы в местное отделение, участковый милиционер быстро установил бы, что у покойного имелись основания покончить с собой, запросил бы поликлиники его района на предмет пропажи атропина, выяснил бы, что в одной из них ночью произошла кража, а накануне Мефодий ходил в обворованный кабинет жаловаться на боль в глазах…
— Мефодий ходил к глазному врачу? — перебила я Сержа.
— Нет, конечно, — устало ответил он. — К врачу ходил один тип из театрального училища, загримированный под Мефодия. Он получил баснословно высокий гонорар за свою в общем-то несложную роль: прийти в поликлинику, назваться Кириллом Подкопаевым, заплатить деньги, взять талончик к врачу и пожаловаться на быструю утомляемость и резь в глазах. Если бы врачу могли потом предъявить живого Подкопаева, он, возможно, и усомнился бы, тот ли человек к нему приходил, но милиция-то показала бы фотографии! А старичок гример — настоящий мастер своего дела.
— А кража? Ты лично постарался или опять наемников привлек?
— Лично. Специально выбрал глазную поликлинику на первом этаже. Тип из театрального училища назвал мне номер кабинета, куда его направили, я определил окно, ночью подцепил хиленькую решеточку машинным тросом с крюком, и готово дело. Там даже шкафчик стеклянный с медикаментами стоял открытый, но я все равно разбил дверцу, чтобы кражу заметили.
— Основательно ты подготовился.
— Вот именно! И вы все испортили! Знай я, что вы сами возьметесь за расследование, ни за что бы в убийцы не подался.
— И правильно. А уж травить Мефодия у Генриха — просто низость.
— Да, тут я, конечно, маху дал. Но кто же знал, что его Машенька должна была приехать туда с детьми на следующий день?
— Должен был знать, раз так тщательно готовился. Кстати, а если бы после всех твоих усилий Лёнич не принял бы приглашения? Или не рассказал бы о нем Мефодию?
