Лев в долине - Питерс Элизабет (лучшие книги онлайн TXT) 📗
Завтра Дональду не избежать доброго совета. На мой взгляд (а он у меня наметанный, да и опыт немалый), ничто так не раздражает женщину, как раболепное обожание. Подобное отношение лишь способствует капризам. Ведь если перед вами вдруг кто-то станет ползать на коленях и молить, чтобы его как следует потоптали ногами, потребуется недюжинная воля, дабы отклонить это заманчивое предложение. По дороге к палатке я поделилась своими мудрыми наблюдениями с Эмерсоном. Вопреки моим ожиданиям, он не стал презрительно фыркать, а задумчиво ответил:
– Значит, по-твоему, лучше, когда мужчина походит на неандертальца?
– Нет, просто в супружестве нужно исповедовать равенство, как мы.
И я взяла его за руку. Пальцы Эмерсона сплелись с моими.
– Однако если тебя послушать, то мужчине все-таки приличествует некоторое физическое и моральное превосходство...
– Помнишь, как-то раз ты признался, что хотел бы закинуть меня в седло и увезти далеко-далеко в пустыню?
Я рассмеялась, но Эмерсон остался серьезен.
– Помню. Надо было так и поступить?
– Нет, я бы брыкалась изо всех сил, – ответила я весело. – Женщина вовсе не согласна, чтобы ее куда-то волокли против ее воли, просто ей хочется, чтобы у мужчины было такое желание. Конечно, со стороны столь почтенных супругов, как мы, это было бы неуместной эксцентричностью.
– Несомненно, – подтвердил Эмерсон обреченно.
– Компромисс между нежной преданностью и мужским напором достигается непросто, но Дональд слишком далеко зашел в своем обожании. В ближайшее время я намерена открыть ему на это глаза. Он боготворит Энид, и она, скорее всего, отвечает ему взаимностью или отвечала бы, если бы он вел себя нормально... Мисс Дебенхэм не стала бы говорить таких жестоких слов, если бы не...
Эмерсон оторвал меня от земли и втащил в палатку.
Глава девятая
I
Сон как-то не задался. Наверное, моя лекция произвела на Эмерсона глубокое впечатление, поскольку уже наступила глубокая ночь, а ему все не спалось. При малейшем звуке он вздрагивал, выскакивал из палатки и застывал во мраке с дубиной в руках.
Но все тревоги оказались ложными: то вой шакалов, то шорохи, издаваемые мелкими зверьками. Лично меня все это не беспокоило, я уже давно привыкла к ночной жизни пустыни. Но и мой сон нельзя было назвать безмятежным, давно меня не посещали в таком количестве яркие сновидения. Проснувшись, я не смогла вспомнить ни одного, осталась лишь смутная тревога.
Несмотря на ночные треволнения, утром Эмерсон был полон энергии и энтузиазма. Сначала он потягивался и зевал за палаткой, радуя мой взор своим чеканным силуэтом на фоне встающего солнца. Мы захватили из дома примус и кое-какую провизию, чтобы позавтракать вдвоем.
– Что-то ты всю ночь ворочалась, Пибоди.
– Ага, ты ведь будил меня каждые полчаса.
– Еще ты разговаривала во сне.
– Вздор! Я никогда не разговариваю во сне, это признак умственного расстройства. Я сказала что-то интересное?
– К сожалению, не разобрал.
Появление работников прервало наш разговор, и я сразу о нем забыла. Дональд, ни на шаг не отходивший от Рамсеса, заверил меня, что ночь прошла без происшествий.
– Не считая, – оговорился он, укоризненно косясь на Рамсеса, – полуночного появления моего юного подопечного на лестнице, ведущей на крышу. Он отказался объяснить, что ему там понадобилось.
– Просто дверь стерег Хасан.
Можно подумать, это достаточное основание для побега под покровом ночи.
– Неважно, – сказала я со вздохом. – Если я еще этого не говорила, то говорю теперь: тебе запрещено покидать ночью дом!
– При любых обстоятельствах? А если дом загорится, в него проникнут грабители или на меня вот-вот рухнет крыша?
– В подобных ситуациях мы полагаемся на твое благоразумие, – сказал Эмерсон.
Продолжать внушение не имело смысла, Рамсес всегда найдет лазейку. Если ему приспичит, он способен спалить дом дотла.
– Где Энид? – спросила я и тут же увидела девушку.
– Мисс Дебенхэм хотела остаться, – объяснил Дональд, – но я настоял, чтобы она пошла с нами.
– Правильно. Ее нельзя ни на минуту оставлять одну.
– И потом, у меня каждая пара рук на счету, – подхватил Эмерсон. – Слушайте все! Я собираюсь проработать без перерывов весь день, пусть даже все силы ада ополчатся против нас и затеют у меня под носом последнюю битву Армагеддона. Если кто-нибудь из вас окажется при смерти, пусть лучше отползет и мирно скончается в сторонке. Идем, Рамсес. Не отставайте, Фрейзер!
И Эмерсон припустил за Абдуллой.
– Сегодня он не в духе, – предупредила я Энид, поравнявшуюся со мной, – лучше ему не перечить. А у меня для вас сюрприз: мы начинаем обследовать пирамиду изнутри!
Я ожидала взрыва энтузиазма, а увидела вытянувшееся личико и потухший взор.
– Но Рамсес говорил...
– Надеюсь, вы не ожидаете от ребенка глубоких познаний в археологии, дорогая? Он мог пропустить что-то важное.
Землекопам поручили убрать обвалившиеся камни и расширить проход. Осмотрев потолок уходящего вниз коридора, я убедилась, что опасности нового обвала нет. Мы подперли тоннель бревнами, разобрали завал, после чего я доставила себе удовольствие – первой проникла внутрь пирамиды.
Писк летучих мышей и хлопанье крыльев – неизменное шумовое сопровождение в древнеегипетских постройках – так подействовали на Энид, что она отказалась меня сопровождать. Дальше я двинулась одна.
Миновав десяток коридоров, расположенных под разными углами друг к другу, но в целом идущих в одном направлении, я оказалась в пустом помещении площадью примерно семь с половиной квадратных футов. Пол покрывал ничем не примечательный сор. Для очистки совести я поручила Селиму покопаться в пыли, а сама поспешила обратно, на свежий воздух, героически скрывая разочарование.
Энид сидела сбоку от входа в пирамиду, подперев руками подбородок и наблюдая за египтянами, устроившими себе короткую передышку. Я подкралась к ней и как ни в чем не бывало сказала:
– Так не годится. Сколько можно чураться его, как прокаженного?
– Пока не опомнится и не расскажет всю правду!
– Он уже сознался в многочисленных грехах. Не могу представить, чтобы он скрывал что-то еще. Или вы считаете, что убийца – Дональд?
– Вовсе нет! – Энид обернулась. – Не он, а Рональд! А Дональд, как всегда, взял на себя его вину.
– И пожертвовал офицерским званием, честью, состоянием? Полно, Энид! Даже мужчины не бывают настолько глупы. Благородство и самопожертвование – это, конечно, наивысшие добродетели, но, доведенные до абсурда, они превращаются в самый настоящий идиотизм.
– Совершенно с вами согласна. – Энид горько усмехнулась. – Но вы не знаете Дональда. Назвать его донкихотом – значит ничего не сказать. Рональд – тот всегда был в семье любимчиком: он и младше, и меньше, и слабее...
– Вы правы, сколько раз я наблюдала, как мамаши пестуют в ущерб остальным детям самого маленького и жалкого! Чужая слабость будит в нас самые лучшие качества.
– Несомненно, если подходить абстрактно, то жалость – это очень благородно. Но в данном случае жалость причинила братьям огромный вред. Рональд никогда не бывал виноват, его никогда не наказывали. Вместо того чтобы восстать против такой несправедливости, Дональд пытался добиться материнского одобрения, предлагая себя на роль защитника Рональда и козла отпущения. Когда Рональд совершал очередную пакость, вину всегда брал на себя Дональд, ему доставалось и наказание. Рональд задирал главного соседского хулигана, а драться выходил Дональд. Последними словами матери, обращенными к Дональду, были «Береги брата». Так он и поступал.
– В детстве, наверное, так оно и было. Но почему вы уверены, что Дональд и сейчас взвалил на себя вину брата? Одно дело – затрещина, полагавшаяся другому, и совсем другое – долги, в которые влез не ты.
