Универсальный солдатик - Ильин Андрей (книги онлайн .txt) 📗
— Или он хочет власть раскачать? — предположил худшее Петр Петрович.
Ну, в принципе, имея такие бабки... Имея такие бабки — можно. Тогда субсидирование политических течений становится более понятным. Правда, не ясно, чем его не устраивают нынешние порядки? С такими деньгами можно хорошо ужиться с кем угодно.
В любом случае этот Иванов не простак. И даже более того...
— Не исключено, что он таким образом расплачивается за полученную информацию... — продолжал рассуждать Петр Петрович.
— Не гадайте, — прервал его Большой Начальник. — Лучше сосредоточьтесь на поисках. Найдете его — спросите, зачем и кому он раздавал деньги. Если, конечно, найдете...
— Найдем, — уверенно заявил Петр Петрович. — Обязательно найдем! С такими деньгами исчезнуть затруднительно.
Найдем и доставим... Живым или мертвым!..
Глава 4
Будильник почему-то не прозвонил, но следователь Старков проснулся сам. Проснулся ровно пять минут восьмого, как раз, чтобы успеть умыться, побриться, поджарить яичницу, проверить и сунуть в подмышечную кобуру “макара” и добежать до автобуса.
Он проснулся, вскочил и тут только сообразил, почему будильник не прозвонил. Будильник не прозвонил, потому что он его не завел. А не завел, потому что спешить ему было некуда. Он уже не работал следователем. С шестого числа не работал.
Бывший старший следователь, а теперь рядовой пенсионер Старков упал обратно на постель, натянул на голову одеяло и попытался уснуть.
Но уснуть не мог. На улице рычали и сигналили машины, оглушительно бухали подъездные двери, ревели дети, на которых орали их мамаши...
Бардак!..
Старков в отчаянии сел на кровати и сидел почти до восьми часов. Как это ужасно, когда спешить некуда...
Потом он поджарил и съел яичницу и включил телевизор, где симпатичные дикторы бархатными голосами рассказывали об очередной кровавой разборке. На экране мелькали знакомые лица соседей по этажу и общим оперативкам, толкущиеся возле трупа и гоняющие чересчур назойливых телевизионщиков.
“Надо во двор, что справа, кинологов запустить, — автоматически подумал Старков, — он проходной...”
Но тут же одернул себя. Какой к черту двор... Пенсионер он...
И переключил канал.
Но там тоже показывали трупы и милицейские машины.
Ну жизнь... Что дома, что на работе...
Старков плюнул и выключил телевизор. И взял в руки газету.
Так, а что у нас там хорошего?
Ничего хорошего.
Под колонной наших войск рванул мощный фугас. За что наши ошибочно отбомбились по ближайшей деревне. По поводу чего ближайший блокпост подвергся нападению неизвестных. И пришлось проводить масштабную зачистку.
Н-да...
А что в частной жизни?
Этого пристрелили, того взорвали, тех посадили, потом выпустили, после чего все равно пристрелили.
Остается культура.
Первую премию получил боевик...
Грустно.
Старков бросил газету и вышел на балкон понаблюдать за жизнью двора, потому что раньше ее не видел. Не до того было.
Ту иномарку наверняка угонят, слишком она неудачно стоит. А если кто-нибудь надумает прихлопнуть кого-нибудь из живущих вон в том подъезде, то он наверняка встанет вон в ту нишу справа от двери...
Просто понаблюдать за жизнью тоже не получалось.
Тоска...
Потом зазвонил телефон.
— Старков?
— Я! — обрадовался Старков, узнав голос своего непосредственного начальника. То есть бывшего начальника.
— Слушай, Старков, не в службу, а в дружбу...
Может, дело какое... Хоть даже изнасилование на бытовой почве...
— Тут такое дело... Журналюги меня достали. Вконец. Желают материал о сыскарях сделать. Позабористей. Вот я и подумал — может, ты им на это дело сгодишься?
— Так ведь я уже не работаю.
— В том-то и дело. Я тех, что работают, светить не могу. Сам понимаешь, им это ни к чему. А тебе терять нечего, ты не у дел. Встретишься, расскажешь им что-нибудь из своей богатой практики. Ну что, выручишь?
Журналистов Старков, как и все сыскари, не жаловал. Вечно они суют свои носы в чужие дела.
— Может, лучше Егорова попросить?
— Нет, Егоров не подойдет. Он без бутылки говорить не станет. А после бутылки не сможет. Давай, выручай, Федорович, на тебя вся надежда!
Пришлось выручить.
Журналист оказался очень даже ничего, потому что оказался не журналистом, а молоденькой и очень симпатичной журналисткой.
— А вы действительно известный сыщик? — с порога уточнила она.
— Я?.. Ну, не то, чтобы...
— А полковник сравнил вас с Шерлоком Холмсом.
— Меня? — поразился Старков.
— Вас.
— Ну, не знаю...
Ну, полковник, ну, удружил!
— Вы, наверное, неправильно его поняли. Он, наверное, имел в виду, что со времен Конан Дойла методы ведения следствия сильно изменились и сегодня Шерлок Холмс вряд ли бы смог работать даже рядовым опером.
Оживившаяся журналистка стала что-то быстро записывать в блокнот.
— Что вы пишете?
— Про Шерлока Холмса. Ваше утверждение, что он не дотягивает до современного рядового опера, будет интересно читателю.
— Погодите, это я сказал так, в целом...
— Но ведь вы действительно считаете, что герой Конан Дойла безнадежно устарел и вряд ли бы мог противостоять современному криминальному беспределу?
Старков совершенно растерялся. Черт его дернул ляпнуть про Шерлока Холмса...
— Я не это хотел сказать... Я хотел сказать... Вот что, вы лучше задавайте мне вопросы, а я буду на них отвечать, — предложил следователь перейти на более привычный ему стиль общения.
— Тогда я попрошу рассказать о каком-нибудь деле из вашей практики. О самом трудном деле.
Старков задумался. Самым трудным в его практике делом было расследование аморального поведения кандидата в члены партии старшего лейтенанта Гришуткина по поручению секретаря первичной парторганизации шестнадцатого ОВД в семьдесят пятом году. Но это читателю будет вряд ли интересно.
— Может быть, про Чикатило? Я участвовал в разработке одного из эпизодов этого дела. Журналистка поморщилась.
— Мне кажется, тема Чикатило исчерпала себя. Если только подать материал в неожиданном ракурсе. Например, что вы сомневаетесь, что все эти преступления совершил он, и считаете, что следствие заставили пойти по ложному пути, чтобы сокрыть истинного преступника.
— Зачем сокрыть? — поразился Старков.
— Ну, например, затем, что он был сыном одного из тогдашних руководителей области. А Чикатило не более чем жертва заговора высокопоставленных чиновников и руководства МВД. Такой поворот может быть интересен...
— Нет, нет, я ничего такого не считаю, — испуганно пробормотал Старков.
И стал лихорадочно соображать, что бы такое могло устроить дотошную журналистку.
— Может быть, Солоник? Я работал с ним...
— Ну, не знаю... О Солонике уже столько писали. Разве только дать развернутый портрет его богатого внутреннего мира...
— Я не знаю про его внутренний мир, — открестился Старков.
Журналистка в упор, выжидающе занеся перо над бумагой, смотрела на следователя.
— Вы бы хоть подсказали, что может быть интересно читателю, — взмолился Старков.
— Нашего читателя интересуют масштабные преступления, с максимально большим числом жертв, желательно убитых с особой жестокостью и впоследствии расчлененных. Это будоражит воображение, позволяет отвлечься от серых будней и несет некий социальный позитив, так как убеждает рядового гражданина, что его жизнь не настолько плоха, как ему кажется.
Может быть, у вас есть у вас что-нибудь подобное? Желательно из свеженького.
Самым свеженьким было дело гражданина Иванова. Там трупов хватало.
— Ну, не знаю, может быть, вас устроит Иванов?..
— Какой Иванов?
— Убийца.
— А сколько он убил?
— В общей сложности три десятка потерпевших.
— Да вы что? Три десятка?! — обрадовалась журналистка. — Ой как хорошо!
