Пять рассерженных мужей - Милевская Людмила Ивановна (онлайн книги бесплатно полные TXT) 📗
— Глаза закройте!
Он послушно закрыл.
— Крабле! Крибле! Бумс! — пришлось ударить вилкой по хрустальному бокалу. — Открывайте глаза!
Мишель озадаченно уставился на меня, я же грациозно развела руками и представилась:
— Софья Адамовна Мархалева собственной персоной!
— Вы? Вы?!
И он онемел. Пришлось поспешить с доказательствами:
— Могу свой паспорт показать.
Мишель быстро оправился от неожиданности и уже глядел на меня совсем другими глазами — глазами полными любви.
— Не надо паспорт, — вдохновенно воскликнул он. — Вы сами не знаете какой груз с моего сердца только что сняли. С того момента, как встретил вас, только над этой проблемой голову и ломал.
Я удивилась:
— Над какой проблемой?
— Как душу надвое разделить.
— Зачем же делить?
— Судите сами: из далёкой Франции приехал, чтобы найти ту, которая лишила покоя. Скучными зимними вечерами в своём замке…
— Под Парижем, — вставила я.
— Да, — подтвердил Мишель, — под Парижем у камина от одиночества я страдал-страдал… до тех пор, пока одно из ваших чудных творений не попало мне в руки.
Я встрепенулась:
— Какое же?
— «Путы тоски»!
— Это вещь!
— Да! Да! Софи! С первых страниц этой книги я ощутил, что женщина, описавшая столь сильные чувства, рождена для меня. Только для меня!
— Да! Да! — восхитилась я.
Бедные китайцы. Они понять ничего не могли — благочинные европейцы вдруг на такие восторженные ноты перешли. Подумали, верно, что мы объелись лягушек.
— И вот однажды, — продолжил Мишель, — когда я в сотый раз ваш роман перечитал, когда сердце моё зашлось от одиночества и горя…
— Какого горя? — опешила я.
Мишел закатил глаза:
— Ну как же? Горевал, что нет вас у меня.
— Ах, да, -наконец поняла я, устыдившись своей бестолковости.
— Когда сердце моё зашлось от горя и не было уже сил терпеть эту глухую заунывную тоску…
«Ах, как он говорит! — восхитилась я. — Как он говорит! Хоть бери и записывай.»
А Мишель продолжал, продолжал:
— Когда душу сковал лёд одиночества и не было сил бороться за жизнь…
— Вот до чего даже дошло! — испугалась я, радуясь, что не испытала подобных ужасов со своим Евгением.
— Дошло! Дошло! — подтвердил Мишель. — Хуже скажу: руки хотел на себя наложить! И наложил бы, если бы не подвернулись вы…
— Моя книга, хотели вы сказать.
— Конечно, конечно. Ваша книга от смерти меня спасла, увела с края пропасти, вырвала из чрева преисподней… И ожил я тогда и подумал: отправлюсь в Россию и эту женщину чудную разыщу.
Заворожённая, я слушала его как Маруся: открыв рот. В волнении и трепете следила за его мыслью и, апогея с ним вместе достигнув, восторженной радостью зажглась и закричала:
— Конечно! Конечно! В Россию! Сюда! Сюда! Ко мне! Ведь нет же ничего проще!
— Э-э, нет, — охладил мой пыл Мишель. — Вот тут-то и начались настоящие сложности.
— Сложности? — встревожилась я.
— Ещё какие! Оказалось, что вас совершенно нереально найти.
— Что вы говорите?
— И утром и вечером коврик под вашей дверью топтал, надоел соседям, но ту, к которой стремился, так и не нашёл.
«О! Ужас! — подумала я. — Ужас!»
Женщины! Сидите дома! Иначе не найдёт вас парижский граф!
Глянула на француза своего: красавец, мэн, граф — не меньше. И, счастливой почувствовав себя, восторженно закричала:
— Мишель, все чудесно устроилось! Вы нашли! Меня нашли!
И тут я вспомнила, что он про рвущуюся надвое душу мне что-то говорил. Сразу недоброе заподозрила и спросила:
— А от чего же рвалась надвое ваша душа?
— Ах, Софи, ну как же, искал Мархалеву, а нашёл вас, умную, неотразимую и с первого мгновения понял, что влюбился. Растерялся. С одной стороны ваша душа, известная мне по книжным страницам, с другой стороны ваше милое, нежное лицо…
— Да, — согласилась я, — сама недовольна фотографией на обложке. Эти фотографы хуже художников. У армянина снимусь — похожа на армянку, у татарина — на татарку, у еврея — на еврейку, а если у русского снимусь… Неприлично сказать на кого похожа. Где бы ни снималась, ни разу ещё не походила на себя, но и в этом знак свыше вижу.
Мишель явно не понял в чем знак, в ожидании уставился на меня. Я с радостью пояснила:
— В меня одну вы дважды влюбились.
Он оживился:
— Влюбился бы трижды! Сорок! Сто раз!
«Какое счастье, что меня он нашёл,» — подумала я.
Женщины, сидите дома.
Почаще дома сидите!
А Мишель мой, между тем, с восторгом продолжал подсчитывать сколько раз он влюбился бы в меня.
— Все впереди, впереди, — успокоила я его. — Уж теперь, когда мы, преодолев все трудности, встретились, когда от одиночества настрадавшись друг друга нашли…
Мишель, слушавший меня с непередаваемым восхищением, продолжил мысль:
— Уж теперь, Софи, я тебя никому не отдам! Прямо здесь упаду к твоим ногам и, как верный пёс, с любовью и преданностью буду смотреть в твои прекрасные очи.
Он и в самом деле вскочил и, едва ли не опрокидывая столик, бросился к моим ногам.
— Зачем же здесь, Мишель, — пытаясь поднять его, прошептала я. — Зачем же здесь? Уж поедемте под Париж, в замок, к камину.
Зачем я сказала это? Тут же пожалела сама, но и не подозревала, что такую бурную радость вызову.
— Ты согласна? Софи! Софи! — возликовал мой француз. — Я от счастья умру! Ты согласна!
От счастья и сама едва не умерла.
Ах, женщины, сидите дома!
Глава 31.
Птицелов
Вашингтон.
Бюро разведки и исследований
Государственного департамента США.
Группа специальных исследований.
Руководитель группы специальных исследований бюро разведки Государственного департамента США Лоуэлл Понт страдал мучительным комплексом неполноценности.
Его непосредственный шеф по глубочайшему убеждению Лоуэлла уродился редкостным тупицей. Тем ни менее именно он, а не Лоуэлл, возглавлял бюро разведки Государственного департамента США. Именно он давал оценку аналитической и исследовательской работе группы, возглавляемой Понтом.
Лоуэлл Понт искренне считал, что сам он руководил бы бюро куда как эффективнее своего шефа.
Если бы эта жизненная несправедливость оказалась единственной, Лоуэлл Понт, возможно, пережил бы её. Но ведь была и ещё одна, ранящая не менее больно. Он был всего лишь координатором. Кто-то работал: разведывал, следил, добывал информацию, организовывал диверсии, наконец, а Лоуэлл лишь анализировал, контролировал и пересылал бумаги.
Из перелопаченных им в результате профессиональной деятельности бумаг можно было сложить Эверест.
В мире разведки реальным уважением пользовались те, у кого имелись реальные возможности: техника и крепкие парни, способные на все. Лоуэлл же распоряжался лишь бумагами и жалким штатом сотрудников, из которых почти половина — женщины.
От осознания такой несправедливости комплекс неполноценности Лоуэлла Понта креп и углублялся. Где-то и когда-то это должно было проявиться.
В руки Лоуэлла попал проект специальной операции, планируемой ОНЕ. Операцию назвали «Хищная птица». На взгляд Лоуэлла разработку выполнили вполне профессионально, но ОНЕ честно признавалось в том, что установить личности оставшихся в живых русских офицеров, обладающих ценной информацией об эксперименте «Аист», затрудняется.
ОНЕ (Управление национальных оценок ЦРУ) просило помощи у всего «разведывательного сообщества». Им известен был лишь один из русских офицеров, выживших в том эксперименте. Однако где и как начать его поиск в ОНЕ даже предположить не смогли. Не было полной уверенности и в том, что он ещё жив. Не прослеживались связи этого офицера с другими выжившими участниками эксперимента. Имелись лишь имя и фамилия. Даже причастность офицера к эксперименту толком не была определена. Предположительно он имел отношение к блокам частотной генерации русской установки «Аист».
