Взломщик, который изучал Спинозу - Блок Лоуренс (читаем книги .txt) 📗

– В другом месте мне ничего не нужно. Сколько у меня еще времени?

– Лучше особо не задерживаться. На маленьких собак это снотворное дольше действует, а Астрид не какая-нибудь моська.

– Шутишь? Да она настоящая собака Баскервилей!

– Ну и давай в темпе. Второй шприц может ее погубить, а может и не подействовать, не знаю.

Потом я позвонил в кафе «Сквирс». Подошедшую к автомату женщину я попросил позвать мистера Мэдисона, объяснив, что он должен сидеть за дальним столиком.

– Ну, где вы? – спросил он через полминуты.

– Я звоню из автомата, тоже из кафе. И обойдемся без имен, хорошо? Не хочу, чтобы нас подслушали.

– Тогда почему не пришли сюда, как было условлено?

– Побаиваюсь я вас, вот почему. Вы обо мне, видать, все знаете, а я о вас ничего. Говорят, вы крутой мужик, я не хочу рисковать.

– Монета при вас?

– Утром ее достал. Но при себе нету: не хочу, говорю, рисковать. Теперь она в надежном месте, в любую минуту можно забрать. Я, собственно, и звоню, чтобы договориться об условиях.

– Назовите цену.

– Сколько можете дать?

– Так у нас дело не пойдет, дражайший. – Голос у него звучал сейчас уверенно, как будто он всю жизнь только тем и занимался, что торговался. – Говорите, какую хотите цену, а я скажу «да» или «нет».

– Пятьдесят тысяч.

– Нет.

– Нет?

– Газеты пишут, что там убили женщину.

– Да, но никто не знает, что там была похищена монета. Никто, кроме вас, меня, ну и, конечно, мужа убитой.

– Верно. Плачу десять тысяч. Не люблю торговаться.

– Я тоже. Двадцать.

– Невозможно.

В конце концов мы сошлись на двенадцати. Я мог бы выговорить и больше, но мои таланты в части выгодной купли-продажи сильно проигрывали от сознания того, что никакого никеля у меня не было. А коли так, чего из кожи лезть? Мой покупатель согласился вручить мне деньги сотенными купюрами, не больше, и чтобы номера шли не по порядку. Не знаю, где он раздобудет такие бумажки: банки уже закрылись, – очевидно, займет у приятеля или извлечет из загашника, поскольку в сейфе наличности не было. Не могу сказать, что я прочесал весь дом, как я это сделал у Абеля. Лежавшая внизу в отключке Астрид не оставляла мне много времени.

– Обмен мы произведем завтра, – сказал я. – Тут на днях у меня приятель отдал Богу душу, и в воскресенье в Бруклине устраивают панихиду. Это очень удобно. Меня там никто не знает, да и вас, думаю, тоже. Конечно, стопроцентной уверенности у меня нет, потому как я и сам вас не знаю. У вас много знакомых на Булыжном Холме?

– Не очень.

– Тогда порядок. Панихида состоится завтра в два тридцать дня в церкви Христа Спасителя. Это на улице Генри, между улицами Конгресса и Согласия, знаете? Как туда добираться, я и сам не представляю. Монету я положу в конверт, и вы деньги положите в конверт. Так будет удобно. Зайдем в сортир – в церкви обычно бывает сортир, и я вам никель, а вы мне деньги. Там и проверить можно, чтобы все было в ажуре.

– Я все-таки не понимаю, почему нужно тащиться в Бруклин?

– Потому что мне так и так туда тащиться, и потому что я монету возьму только по пути. И еще потому, что я хочу, чтобы мы встретились в людном месте, но, ясно, не на виду у полиции. Если вас это не устраивает, я ведь могу плюнуть на все. И вообще, двенадцать косых – разве это деньги? Особенно за вещь, которая, может быть, миллион стоит? Да я лучше спущу этот паршивый никель в автомат со жвачкой! Или мы делаем, как я говорю, или кончен разговор. – Я умолк, давая ему возможность сказать, чтобы я не заводился. Я человек отходчивый, тем более что завелся я самую малость, можно сказать, понарошку. Но он молчал. Тогда я продолжал как ни в чем не бывало: – Постой, постой, а как мы узнаем друг друга?

– Я вас узнаю. Видел фотографию.

Видел он не только мою фотографию. Он видел и меня самого сквозь так называемое зеркало, и я его тоже видел, о чем он и не подозревал. Посему я повел игру дальше, заявив, что на карточках я совсем иначе выгляжу и что я тоже хочу узнать его. Что, если нам обоим вдеть в петлицу по красной гвоздике? Он согласился, и я посоветовал ему купить цветок сегодня же, поскольку в воскресенье цветочные магазины, как правило, закрыты.

На протяжении всей этой болтовни я внимательно прислушивался, не очнулась ли Астрид. А то заявится как снег на голову, чтобы продемонстрировать свои сторожевые качества.

– Значит, до завтра, – сказал он. – До двух тридцати. Поскорей бы покончить с этим делом, Р-р... Черт, чуть было не назвал вас.

– Ничего.

– Надеюсь, что завтра все кончится.

Он был не единственным, кто на это надеялся.

Я проверил, вставлен ли в пистолет пластиковый шприц, сбежал по лестнице и подошел к Астрид. Она лежала, как и прежде, на боку и тяжело дышала. Пока я стоял над ней, собака тихонько взвизгнула и дернула передними лапами. Рядом валялся использованный шприц. Я поднял его и сунул в дипломат.

Мне надо было позвонить множеству людей, но, снова взбежав наверх, я ограничился тремя междугородными звонками. Ни один разговор не затянулся, и через несколько минут я окончательно спустился вниз. Астрид почти пришла в себя, но на лапы еще не могла подняться. Она смотрела на меня мутным и печальным взглядом. Однако я не мог забыть ее бешеный лай и несостоявшийся прыжок.

К приходу хозяина она опять будет на стреме, как и положено сторожевой собаке.

Я вышел из дома, аккуратно запер за собой дверь и пошел по плиточной дорожке, опять гадая, водится в фонтанчике рыба или нет. Потом я оглядел клумбы в тщетной надежде увидеть гвоздику, хотя бы даже не красную. Вот досада, надо было условиться о тюльпанах.

И что это мне взбрело в голову насчет гвоздик? Правдоподобие – вещь замечательная, но теперь оно добавляло мне хлопот. Надо было купить гвоздику до закрытия лавок. Дело, понятно, не хитрое, но ведь это только одно из великого множества неотложных дел, которые мне еще предстояли. И на все у меня оставалось меньше двадцати четырех часов.

Не мешкай, Роденбарр!

Я прошел под аркой, приблизился к воротам, посмотрел налево, потом направо, открыл дверцу, вышел.

Дел, дел невпроворот!..

Глава 19

– Не знаю, Берни, не знаю... Похоже, опять ты что-то сложное затеваешь.

– Ты же сам этого хотел. Прекрасно знаешь, что я не имею никакого касательства ни к ограблению Колкэннона, ни к смерти Абеля Крау, и тем не менее ходишь, что-то вынюхиваешь.

– Не имеешь касательства? Да ты по уши в обоих делах, только я об этом ничего не знаю, вот и все.

У Рэя Киршмана был выходной день, и по этому случаю он вырядился в бежевые габардиновые брюки и спортивную хлопчатобумажную рубашку. Сзади брюки у него висели мешком, а на поясе едва сходились. Что до рубашки, то это была светло-зеленая корейская тряпка с темно-зеленым воротником и такой же накладкой на кармане. Жаль, что он не берет с собой жену, когда отправляется покупать себе одежду.

– Что тут знать, Рэй? – продолжал я. – Я даю тебе шанс загрести парочку преступников, прояснить кое-какие старые, нераскрытые дела и положить в карман приличную сумму долларов. Что тебе еще нужно? Поразить дракона и уделать принцессу?

– Драконы меня не интересуют, Берни.

– И от принцесс никакого удовольствия! Они от одной-единственной горошины под матрацем всю ночь динамо крутят.

– Знаю я эту сказочку. Ты мне лучше про приличную сумму долларов, которые я должен положить в карман.

– Один человек разыскивает свою вещь и готов заплатить хорошее вознаграждение.

– Какой человек?

– Ты его завтра увидишь.

– А какую вещь?

– Тоже завтра узнаешь.

– И как я ее возвращу – тоже завтра узнаю? Знаешь, что все это напоминает? Старые радиопередачи о Джеке Крепкая Рука. «Настройте завтра свои приемники на нашу волну, и вы узнаете, что произошло с Джеком Крепкая Рука, настоящим американцем!» Помнишь Джека Крепкая Рука, Берни? И что с ним все-таки случилось?