Глаз Ночи (Король изумрудов) - Александрова Наталья Николаевна (читать книгу онлайн бесплатно без TXT) 📗
Собственными путевыми фотографиями, сделанными в самых разных концах земного шара, Афанасий Стрелкин потчевал каждого нового знакомого, которого ему удавалось заманить в свою роскошную квартиру, занимавшую целый этаж особняка на набережной Фонтанки.
– Вот это – я среди пигмеев Центральной Африки, – сообщал он, подкручивая ус, – я – тот, который выше всех. Ха-ха-ха. А вот это – я среди императорских пингвинов Западной Антарктиды. Я – тот, который самый представительный. Ха-ха. А вот – я среди семейства львов в Кении. Ну здесь вы сразу можете узнать меня по моим прекрасным усам… А вот это я с президентом Бушем… а это – с Харрисоном Фордом… а это – с Пеле… а это – с Папой Римским… А вот это…
– Неужели это он? – восклицал удивленный гость.
– Да, да, конечно, и апостолы, все двенадцать… меня вы, надеюсь, легко узнаете – у меня единственного на этой фотографии вокруг головы нет сияющего нимба.
Однажды с путешествиями Стрелкина произошла небольшая накладка. Все знали, что он отправился к индейцам Амазонки, чтобы изучить их кулинарные традиции и собрать материал для двух новых книг: «Кулинарное искусство и традиции людоедства среди индейцев пончуа» и «Как я искал Ливингстона». И надо же случиться, что в самый разгар его поездки известный телекомментатор Анвар Бутерброде встретил Стрелкина в китайском ресторане на улице Реомюр в Париже.
Увидев знакомого, Стрелкин попытался было скрыться в женском туалете, но он был уже занят парочкой наркоманов, и тогда Афанасий бросился навстречу Бутербродеру, распахнув объятия, и воскликнул:
– Как приятно вдали от родины встретить знакомого человека! А я вот, видишь ли, прилетел на два часа из Венесуэлы, захотелось поесть нормально, а то все человечина и человечина, видеть ее больше не могу!
Любовные похождения Стрелкина тоже выходили за пределы возможного. Ходили слухи о его романах с Патрисией Каас, принцессой Дианой, покойной Индирой Ганди, Ириной Мирошниченко, Катрин Денев, экс-президентом Пакистана Беназир Бхутто, женским коллективом «Стрелки» (по некоторым версиям не «Стрелки», а «Сливки», но это не играло роли, потому что их все равно никто не может отличить друг от друга).
Кое-кто, правда, утверждал, что Афанасий сам упорно раздувает эти слухи, но когда он как бы ненароком доставал из кармана золотую зажигалку и становился печален и задумчив, а после секундного молчания поднимал полные слез глаза и говорил:
– Ax, простите меня, это подарила мне на память Николь, – это производило впечатление.
Если при этом какой-нибудь неотесанный провинциал широко раскрывал глаза и говорил:
– Неужели Николь Кидман? – на него смотрели так, будто он сморозил немыслимую глупость, потому что, во-первых, какая же еще в его жизни могла быть Николь, во-вторых, Афанасий, как истинный джентльмен, никогда не назвал бы фамилию своей возлюбленной, а только имя, потому что Том Круз страшно ревнив, несмотря на то, что они с Николь давно в разводе, и в-третьих, разве можно неуместными вопросами прерывать сентиментальные раздумья маэстро?
Что касается умения продать любую картину за немыслимые деньги, то здесь Стрелкину действительно не было равных, и царь Мидас, превращавший в золото все, к чему он прикасался, был по сравнению с ним всего лишь жалким дилетантом. Однажды старый знакомый попросил Афанасия продать в своей галерее картину, которую прислал к нему, завернув в старую газету, запачканную масляной краской. Стрелкин развернул картину и отложил газету в сторону, и ее тут же схватил немецкий миллионер фон Брюк, закричав, что в жизни не видел такого блистательного образца концептуального искусства и покупает эту газету немедленно за любую сумму.
На фоне таких блестящих достоинств некоторые злопыхатели задавались совершенно праздным и неуместным вопросом – когда Афанасий, при такой своей немыслимой занятости, находит еще время для создания собственных картин?
Короче, способности Стрелкина были таковы, что даже в Москве кое-кто знал его имя, хотя Москва очень редко признает существование жизни за пределами Садового кольца, и если даже какой-нибудь спринтер из Петербурга или Саратова пробежит стометровку за семь секунд, побив все мыслимые и немыслимые рекорды, москвичи пожмут плечами и скажут: «Ну разве это бегун? Это жалкий провинциал».
Вот этот-то знаменитый Афанасий Стрелкин устраивал презентацию выставки картин детей своего друга, известного драматурга Мандаринова. Старшему из отпрысков Мандаринова исполнилось уже четыре года, младший же только начинал ходить.
На презентации ожидали весь цвет Петербурга, от известных модельеров и модных писателей, до владельцев популярных ресторанов и крупных банкиров. Вячеслав Ангелов тоже был в числе приглашенных.
Идти он не хотел, но жена его за две недели до замечательного события проела банкиру всю плешь, не слушая никаких отговорок, она повторяла, что такие светские мероприятия необходимо посещать.
И Ангелов смирился. Но после беседы с уволенной горничной у его жены Леры, как уже говорилось, осталось на лице неизгладимое напоминание о приятном разговоре.
Вместо того чтобы махнуть на синяк рукой и ждать, когда все само пройдет, либо же использовать проверенные временем народные средства вроде примочек из вареного картофеля или сырой говядины, которые настойчиво рекомендовала ей верная Луиза, Валерия Федоровна по рекомендации оч-чень дорогого врача применила бельгийскую мазь с длинным и выразительным латинским названием, в результате чего у нее возникла на эту мазь страшная аллергия, и щека хоть и потеряла свой изумительно живописный лиловый цвет, но зато разнесло ее так, что глаз совершенно заплыл и показаться на люди в таком виде не было никакой возможности.
Ангелов посочувствовал бы супруге, если бы она вела себя более-менее прилично, но Лерка совершенно озверела, и находиться с ней в одном доме стало невыносимо. Поэтому он решил отправиться на презентацию в одиночестве.
Войдя в ярко освещенную галерею, он наткнулся на Стрелкина, который, загнав в угол популярную журналистку Елизавету Соловей, рассказывал ей одну из своих душераздирающих историй:
– После этого шеф-повар вождя опустил меня в котел с кореньями, добавил по вкусу немного сельдерея, эстрагона, имбиря и базилика, посолил, поперчил…
В это время Афанасий боковым зрением заметил Ангелова и, выпустив Елизавету, которая тут же спаслась бегством, мертвой хваткой вцепился в банкира:
– Слава, ты правильно сделал, что пришел! Работы детей Мандаринова – это лучшее возможное вложение средств! За ними будущее! Со временем эти картины поднимутся в цене в десятки раз! Фома – старшенький – уже несколько утрачивает детскую непосредственность восприятия и свежесть взгляда, но младший – Еремей – еще необычайно ярок и свеж! Ведь он пока не может воплотить свои переживания в слова, и живопись – единственное доступное ему средство самовыражения.
Афанасий подвел Ангелова к заляпанному желтыми и зелеными пятнами куску картона, заключенному в массивную резную позолоченную раму, и, заложив правую руку за спину, прищурил левый глаз:
– А каковы цвета, каковы цвета! Изволь убедится, какая в нем ощущается экспрессия, какая первобытная неуемная энергия! Нет, такое не снилось никакому Сезанну, никакому Гогену! Бери, Слава, тебе как другу отдам по дешевке, всего за семьдесят тысяч!
– Долларов? – удивленно уточнил Ангелов.
– Конечно, – столь же удивленно подтвердил Стрелкин, недоумение которого было вызвано неуместным вопросом банкира, – не луидоров же, мон шер! Только умоляю, никому не говори, как дешево я тебе это продал, а то набегут сразу толпы, все захотят на халяву, а это – цена только для близких друзей…
– Я подумаю, – уклончиво ответил Ангелов, осторожно высвобождая свой рукав из железных пальцев Стрелкина.
Дело в том, что в другом конце галереи он увидел удивительно красивую девушку в потрясающем ярко-алом платье для коктейля от «Kenzo», чье лицо показалось ему смутно знакомым.
Неожиданно Ангелов испытал давно забытое пронзительное чувство свободы и раскованности. Сам себе удивляясь, он сообразил, что очень давно не появлялся в обществе без жены, а в ее присутствии ничего не могло его развеселить.
