Принц и Нищин - Жмуриков Кондратий (читать книги бесплатно полностью TXT) 📗
– А с нами за столиком сидел начальник Октябрьского РОВД, в который вас потом забрали, – сказал Фирсов, – он и сказал по рации, чтобы вас перехватили, пока не поздно.
– Начальник Октябрьского РОВД?
– А что тут удивительного? Мы с ним давно знакомы, – сообщил Фирсов, – учились вместе.
– Значит, когда мы были в отделении… вы тоже там были?
– Мы с вами даже разговаривали, дурни, – ответил Романов. – Ты еще сказал, что я похож на филина, а твой дружок по этому поводу цитировал какую-то скороговорку: типа каждый охотник желает знать, где сидит фазан.
– А мне сказал, что ваш «Запорожец» – это новое слово в автомобилестроении, а я вылитый Франкенштейн, – угрюмо сообщил Фирсов. – Другой бы по морде дал – дескать, евреем обозвали, а я вот образованный попался – знаю, что это за штука такая.
– Когда это я такое говорил? – сконфуженно промямлил Сережа. – Чего-то я не помню…
– Конечно, не помнишь. Ты же на ногах не стоял. Мы тогда тебя и приметили. Надо было тогда тебя прямо там подписать, да не хотелось милицию впутывать.
– На что… подписать?
– Ну уж не на полное собрание сочинений Толстого. На сотрудничество. Решили повременить. А в ту ночь только сделали копию с твоих ключей.
Сережа махнул рукой:
– Но зачем понадобились вам ключи? Ничего не понимаю. Только еще больше запутали.
– Мы сделали копию, потому что к тому времени приняли решение задействовать в роли Аскольда именно тебя, – пояснил Фирсов, – а ключи… ключи мы тебе вернем, когда закончим работу. Да… и найдем Аскольда с Мыскиным.
– Ах, да! – Сергей схватился руками за голову, очевидно, только сейчас воскресив в памяти слова о том, что Алик похищен вместе с Аскольдом. Очевидно, он тогда просто не осознал этого. – Но кто… может быть, те из казино, которые…
– Да нет, – мягко сказал Фирсов, – те из казино просто выполняли мой заказ. И Юджин тоже. Все было разыграно с начала и до конца. Иначе бы ты не согласился. А может, и согласился бы, но так было вернее. Ты уж извини, что мы так жестко.
Сергей пробормотал глухое, но вполне внятное ругательство, неловко качнувшись в кресле.
– Да вы что, в натуре, с ума посходили? – наконец медленно проговорил он. – Совсем берегов не чуете? Да есть же в самом деле, какие-то понятия, чтобы…
– Да, мы играем в жестокие игры! – резко сказал Фирсов. – Куда более жестокие, чем ты думаешь. Но вот то, что произошло на концерте, не поддается моему осмыслению. Чушь, нелепость, феерия какая-то, блина! И, главное, все остались целы – вот что удивительно!
– Значит, вы сожалеете о том, что меня не убили и вы не выловили через это убийцу на месте преступления? – холодно спросил Сережа, и его всегда доброжелательное лицо стало суровым и колючим, а глаза недобро заострились. – Да?
– Ты все не так понял, – невозмутимо сказал Фирсов. – Сергей Борисович говорил совсем не о том. Дело в том, что мы не знаем, кто подстроил срыв концерта в «Белой ночи». Не исключено, что тот, кто сделал это, и киллер, которого мы ищем – один и тот же человек. Но я твердо уверен в одном – это кто-то из своих! Взорвать колонки, нанять людей для инициирования всего этого безобразия…
– Что?!
Алексей посмотрел на исказившееся лицо Сережи и пожал атлетическими плечами:
– А что? Разве не так? Разве не понятно, что те ублюдки, что полезли на сцену и начали крушить аппаратуру, заранее знали, для чего именно они идут в «Белую ночь»? Это как обструкция в парламенте. И ведь вырубил же кто-то свет во всем корпусе, в конце концов!
– Но как же… ведь есть охрана, администрация клуба… еще…
– Вот я и говорю – это был кто-то из своих, – отчеканил Фирсов. – А мы сработали из рук вон плохо, и теперь если мы не найдем в самое ближайшее время Аскольда, мне можно будет смело топиться в Волге-матушке около той самой «Белой ночи»! А пока мы не нашли Аскольда настоящего, то этим Аскольдом – в том числе и в Москве – будешь ты!
И на этой великолепной фразе в номере внезапно зазвонил телефон. Романов вздрогнул и машинально посмотрел на часы. Было половина первого ночи.
Когда Мыскин очнулся – в который раз за последние несколько дней именно очнулся, а не законопослушно перешел из бессознательного в сознательное, бодрствующее состояние! – он тут же понял, что находится в совершенно незнакомом месте.
По крайней мере, ни в одной из квартир, которые ему приходилось посещать, не было таких отвратительных уныло-серых обоев, заляпанных жирными пятнами, кое-где отставших от стены, протершихся или же просто оборванных. Да и потолок, откровенно говоря, был не ахти – грязный, в змеистых трещинах, по углам затянутый паутиной – дополнял впечатление неприкрытой прозы жизни. Натурализм… Эмиль Золя, как сказал бы начитанный и любящий цитировать классиков Сергей Григорич Воронцов.
Скрипнула дверь, и в комнату вошел мужичок «синенького вида», с пропитой харей и роскошными зубами через один. Уже от двери от него потянуло сивушным перегаром. Лицо его показалось Алику смутно знакомым.
– На муромской дорожке стояли три сосны… – вздохнул синемор песню из скорого репертуара Аскольда и, подойдя к Алику, поправил туго затянутые веревки на его руках и ногах. Пристально осмотрел. Алик Иваныч поднял голову и только тут заметил, что на дрянном скрипучем диванчике, пропахшем нафталином, рядом с ним лежит еще один человек. И тоже крепко связанный.
И тут Мыскин все вспомнил.
– Эй, мужик, – прохрипел он, глядя на алкаша, – где это я?
– Там же, где и я, – немедленно последовал ответ.
– Это понятно… но где?…
– В Караганде, – перебил его тот и, некоторое время подумав, прибавил еще и грубую брань. – Не велено мне тут с тобой языком трепать. А особенно… которо… с этим твоим… соседом…
И синемор, мерзко захихикав, вышел из комнаты, напоследок обдав многострадального Мыскина волной все того же бактерицидного перегара.
…Не исключено, что и на самом деле в Караганде, тревожно подумал Алик. По всей видимости, за них взялись серьезные люди, так что авиа – или железнодорожный билет до Караганды (благо до Казахстана тут ели не рукой подать, то уж и не далеко, по российским меркам, по крайней мере), а также поездка на автомобиле по тому же маршруту – для них не проблема.
Не без труда Александру удалось перевернуться на другой бок, и он оказался нос к носу с тем самым соседом, с которым «не велено трепать языком». Гладко выбритый синеватый череп с багровой ссадиной под левым ухом, смутно знакомое лицо, распухшее почти до неузнаваемости. Одно веко чуть приоткрыто, и видна узкая полоска глазного яблока.
И воспоминание опустилось на Алика Мыскина, как нимб на голову святого.
Это он! Это он, Аскольд, совершенно непостижимым образом попавший в его, Мыскина, квартиру, а теперь лежащий рядом с ним на одном диване, связанный, без сознания. И в самом деле похож на Сережу Воронцова!
Мыскин пошевелился и задел чуть отведенным от тела локтем неподвижную «звезду». Тот глубоко, чуть с хрипотцой, вздохнул, и на его изукрашенном кровоподтеками лице проклюнулся сначала один – совершенно мутный, – а потом и второй – налившийся кровью, – глаз.
– Че за… отстой? – проскрежетал он.
– Не знаю, сам ничего не пойму… захомутали нас, Андрюха, как последних лохов педальных, – ответил Алик, подумав, что нечасто приходится фамильярничать с кумиром миллионов.
Аскольд посмотрел на него совершенно отсутствующим слепым взглядом и вдруг начал ругаться. Ругался он долго, витиевато и с наслаждением, вкладывая всю снедавшую его ярость в этот совершенно невероятный винегрет из отборного русского мата, английского сленга, отрывистых немецко-еврейских проклятий (если кому не известно, корни немецкой брани идут из языка верхненемецких евреев, более известного как идиш) и почему-то однообразного польского восклицания «Пся крев!!», что примерно соответствует русскому «твою мать».
Сдобрив всю эту лингвистическую мешанину сочным плевком в стену, любимец публики снова повернулся к Алику Иванычу и спросил:
