Жвачка и спагетти - Эксбрайя Шарль (книги онлайн бесплатно без регистрации полностью .txt) 📗

– Ну что, видели? Теперь верите в бессмертие Ромео и Джульетты в Вероне?

– Loathsome! Scandalous! [4] – Да нет же, нет... Это естественно и угодно Богу!

Buona sera, signore! A rivederci...

Едва добравшись до своей комнаты, прежде даже, чем принять спасительный бикарбонат, Сайрус А. Вильям написал длинное письмо Валерии Пирсон, чтобы излить ей свое негодование по поводу веронских нравов и свое беспокойство о судьбе континента, погрязшего в такой испорченности. В нескольких словах он разделался с синьором Тарчинини, описав его как бездарного шута, которого в Бостоне не взяли бы и в ночные сторожа. Он заключил заверением, что ждет не дождется возвращения в благопристойную Америку и больше уж оттуда ни ногой, потому что Европа ему на всю жизнь опротивела. Более того, он предполагал, что возвращение его не задержится, ибо если вся итальянская полиция похожа на веронскую, у него нет ни малейшего желания продолжать свое изучение, хотя, представься случай, он не прочь дать урок этим паяцам и показать, как в Бостоне разделываются с нарушителями общественного порядка. Он чуть не написал под конец, что целует Валерию, но воспоминание об обнявшихся парочках, ничуть не смущенных его появлением, показалось оскорбительным для добродетели дочери Мэтью Д. Овид Пирсона, и он удовольствовался почтительным заверением своей нежности.

Облегчив душу, он лег, ко прежде чем потушить лампу, пробормотал краткую молитву, благодаря Бога за то, что родился по другую сторону Атлантического океана, а потом – по школьной привычке, от которой не мог избавиться, несмотря на ее вульгарность – сунул в рот две плитки жевательной резинки и долго пережевывал в темноте свою жвачку и свое возмущение.

Телефонный звонок вырвал Лекока из мирного сна, в котором он давал юридические консультации в своей роскошной Бостонской конторе. Такое резкое пробуждение с самого начала привело его в раздражение, а назойливый голос в трубке, медовый и полный любезности, резал ему ухо.

– Синьор Лекок... Тут полицейский просит разрешения повидать вас...

– Полицейский? В такую рань?

– Уже девять часов, синьор Лекок...

Ответ уязвил Сайруса А. Вильяма, и тот мысленно возложил на Тарчинини ответственность за это нарушение режима, предписывающего делать утреннюю гимнастику самое позднее в семь утра.

– Хорошо, пусть войдет!

– Grazie, signore! [5]

Лекок обулся, накинул халат, почистил зубы и как раз кончал причесываться, когда в дверь постучали, и появился молодой полицейский, казавшийся несколько взволнованным.

– Синьор Лекок?

– Да.

– Меня прислал комиссар Тарчинини передать вам, что один есть.

– Кто "один"?

– Труп.

– Кого-то убили этой ночью?

– Я, синьор Лекок, больше ничего не знаю. Комиссар Тарчинини сказал: "Эмилио, по дороге домой зайди в отель к американцу и передай, что я сейчас буду заниматься трупом. Если его это интересует, пусть подходит. Я буду ждать в конторе до десяти. Потом можешь идти домой". Ведь я, знаете, всю ночь дежурил, и если зашел сюда вместо того, чтобы отправиться прямо домой, то только по дружбе. Тем более что Бруна, моя жена – она меня так любит, что без меня, можно сказать, не дышит...

Мысль о жене вызвала слезы на глазах Эмилио, который, расчувствовавшись, забыл о субординации и, дружески хлопнув Сайруса А. Вильяма по плечу, доверительно добавил:

– Синьор, да пошлет вам Мадонна такую жену, как моя Бруна! Тогда вы будете счастливейшим человеком и всю жизнь будете благодарить небо. Arivederci, signore! [6]

Когда Эмилио вышел, Лекок опустился на кровать. Он не был уверен, что все это ему не приснилось. В самом деле: неужели полицейский в форме действительно входил в его комнату, чтобы поведать ему, в числе прочего, о своем семейном счастье? Неужели этот полицейский действительно хлопал его по плечу, как, бывало, товарищи по Гарварду, когда они встречались в светских гостиных? И неужели, неужели наяву тот позволил себе вмешиваться в его личную жизнь, давая советы?

Несомненно, возмущение Сайруса А. Вильяма перешло уже те границы, в которых его еще можно было бы выразить, а может быть, он еще не совсем проснулся? Но, бреясь, он представил себе физиономию Мэтью Д. Овид Пирсона, если бы тот, проснувшись, увидел у своей постели полисмена, явившегося взять его в наперсники своих любовных дел.

Несмотря на ранний (для Вероны) час, комиссар Тарчинини при всем параде, благоухающий духами, как и накануне, принял американца с энтузиазмом, видимо, вообще ему присущим. Но Лекок резко оборвал дружеские изъявления:

– Кажется, вы открываете следствие по поводу мертвого тела?

– Да... Это мой друг, комиссар Людовико Тарволи...

– О! Я не знал... I'm sorry. Примите мои соболезнования, синьор комиссар. Он пал при исполнении служебных обязанностей, не так ли?

По тому, как Ромео Тарчинини уставился на Сайруса А. Вильяма, тому показалось что комиссар принимает его за сумасшедшего или не понял ни единого слова из выраженных ему соболезнований. Вдруг лицо комиссара прояснилось, и он рассмеялся:

– Синьор Лекок, вы не поняли. Людовико Тарволи – комиссар полиции в квартале Сан Фермо Миноре, где нашли тело, и он обратился ко мне, потому что не очень полагается на собственное суждение.

– В каком отношении?

– Он не решается дать заключение о самоубийстве и не может достаточно уверенно утверждать, что это убийство. Поэтому он будет рад услышать мое мнение – и ваше, синьор, я уверен, когда я скажу ему, кто вы.

Сайрус А. Вильям понял, что это и есть случай, когда он сможет дать урок этим дилетантам-итальянцам, столь же невежественным в современной криминалистике, как шерифы из старых вестернов. Весь трепеща, он поднялся.

– Итак, мы идем?

– Идем, синьор.

Вопреки этому заверению, Ромео Тарчинини продолжал разбирать бумаги у себя на столе, не вставая с кресла. Раздраженный американец заговорил резче, чем это подобало:

– For God's sake! [7] Шевелитесь же!

Тарчинини, бесспорно, был не в состоянии усвоить заокеанский стиль.

– Что с вами, синьор?

– Но ведь каждая упущенная минута невосполнима!

– Для кого?

Ошеломленный такой безответственностью, Лекок не мог ответить, и комиссар развил свою мысль:

– Для мертвого? Что ему теперь минута... Я думаю, ему и на час глубоко наплевать...

– Но если это убийство, убийца может бежать!

– Я вам уже говорил, синьор, из Вероны не бегут. Если мы имеем дело с преступлением, причиной его не может не быть любовь, так что убийца останется тут, поближе к предмету своей любви, и я до него доберусь.

– А если причина – не любовь?

– Не может быть, синьор. Только не в Вероне!

Нервы Сайруса А. Вильяма были натянуты до предела. Садясь в машину комиссара, он не удержался и заметил своему спутнику:

– Я думаю, что никогда не смогу понять вас, итальянцев!

Вы совершенно не думаете о времени, которое для нас является важнейшим фактором.

– Потому что, синьор Лекок, привыкли к вечности.

Комиссар Людовико Тарволи принял своего коллегу с живейшими изъявлениями дружеских чувств. Двое мужчин пожимали друг другу руки, обнимались, целовались под возмущенным взглядом Сайруса А. Вильяма, который смотрел на них с омерзением английской старой девы, наблюдающей в зверинце Риджентс Парка за любовными играми обезьян. Представленный Тарволи, Лекок также стал объектом приветствий, которые разозлили его еще больше. Трое мужчин разместились в засаленных комиссариатских креслах, и Сайрус А. Вильям не замедлил обнаружить, что оба полицейских, погрузившись в общие воспоминания, как будто бы забыли о причине встречи.