Пусти козла в огород - Милевская Людмила Ивановна (е книги txt) 📗
— Ты можешь вспомнить, какая ходила Фаня в тот год, когда ты получила первую анонимку? — поинтересовалась я.
Алиса отрицательно покачала головой.
— Но это ничего не доказывает и ничего не опровергает, — сказала она. — Я не помню, у меня была тогда не жизнь, а кошмар, а Нюрка помнит. Связала это событие с каким-то своим и запомнила. Такое возможно, это я тебе как психолог говорю.
Когда Алиска пытается казаться умней меня, это невыносимо. Я взбесилась:
— Что у вас с Розой за привычка? Она всю жизнь как гинеколог говорит, ты — как психолог. Глупое объяснение. Наверняка Нюрка не помнит — ходила Фаина счастливая или не ходила. Брякнула сгоряча, чтобы бросить на Фаню тень, потому что страшно была на нее зла. Еще бы, покусились на ее фигуру!
— И такое возможно, — согласилась Алиса. — И все же мне грустно, что это именно Нюра затеяла с Германом роман. Соня, а может, не она?
В глазах Алисы было столько надежды, что мне стало обидно, ишь, как за Нюрку свою переживает.
— Она-она, — заверила я. — Кстати, что там было в анонимках? Ты помнишь текст? Алиса задумалась:
— Нет, не помню. Да я их сейчас покажу. Они в моем сейфе, в мастерской.
Мы немедля поднялись в мастерскую. Пока Алиса перебирала бумаги, я, меряя бескрайнюю комнату шагами, строила логические цепи, с помощью которых Нюрка должна была угодить в мои сети. Строила, строила, да так увлеклась, что не заметила картин, стоящих изображением к стене, зацепила одну, остальные поехали за ней, я попыталась их остановить, но не удержала и закричала:
— Алька! Помогай!
Алиса пришла на помощь, но две картины успели упасть, рамки разбились. Чувствуя вину, я бросилась их поднимать, перевернула и ахнула:
— Рука мастера!
Необычный, фантастический пейзаж завораживал. Невозможно было оторвать от него глаза. Будто бы сверху, из поднебесья, я всматривалась в гармоничные, но совсем не свойственные этому миру линии. Казалось, смотришь сразу на все. И видишь сразу все. Одинаково отчетливо и ясно.
— Бесподобно! — воскликнула я. Алиса оживилась:
— Правда? Тебе нравится?
Не отвечая, я выдвинула другую картину, еще и еще. Все они были восхитительно прекрасны. Ни у кого не видела я такой редкостной манеры, такой легкости кисти. Словно в черном зеркале отразился, упав на полотна, неведомый мир. Картины притягивали. Темные, даже мрачные, они обладали невероятным очарованием. На них хотелось смотреть снова и снова.
Но все же я заставила себя оторвать от картин взгляд. Посмотрела на Алису и спросила:
— Что это? Откуда это у тебя?
— Это мои картины, — скромно призналась она.
Я перевела глаза на глупую пятнистую корову, на кособокий Казанский собор, потом снова взглянула на необычные пейзажи и онемела. Я была поражена.
— Мне кажется, что это слишком примитивно, — пропищала Алиса, кивая на пейзажи. — Никакой оригинальности, пишу себе и пишу, а где же мысли? Такое я могу писать столько, сколько захочу. Это и так живет внутри меня. А где же мысли?
— Алька! — закричала я. — Ты гений! Какие мысли? Тебе это не идет! У тебя потрясающе легкая рука и восхитительная фантазия! Ты должна писать только такие картины и выставлять только их! Это будет фурор!
— Ладно тебе, — отмахнулась она, — лучше посмотри на анонимки.
Анонимки и в самом деле оказались близнецами, из чего я сделала вывод, что писал их один человек, точнее не писал, а складывал из газетных букв. Содержание удивило меня.
«Рассказывать жене о похождениях мужа — бочка Данаид, и все же расскажу. Герман любит другую, хоть и читает на ночь сказки тебе», — гласила анонимка и подпись внизу: «Доброжелательница».
— Алька! — воскликнула я. — А ведь эту анонимку написала твоя подруга. Теперь в этом не может быть сомнений.
— Думаешь? — испугалась Алиса.
— Уверена! Откуда знает чужой человек, что Герман читает тебе на ночь сказки? Бедняжка схватилась за голову:
— Какой ужас! Ты права!
Еще бы. Я многократно перечитала обе анонимки и спросила:
— Кто-нибудь из твоих родственников или подруг употребляет выражение «бочка Данаид»? Алиса задумалась.
— Если честно. Соня, сама толком не знаю, что это за бочка, — призналась она. Я пояснила:
— Бочка Данаид — не имеющий конца труд, бесполезная работа, но кто из твоих подруг так говорит?
— Не припомню. По-моему, этим выражением не пользуется никто из моих знакомых. Впрочем, не исключено, что кто-то из подруг и употребляет это выражение.
— О чем ты говоришь? — не поняла я, Радуясь, что появилась возможность продемонстрировать свои знания, Алиса начала мне объяснять:
— Понимаешь, Соня, здесь дело в ролях, в социальных ролях. И Фаня, и Карина, и Нюрка, и Лора общаются со мной как с близким человеком, то есть запросто. Следовательно, у них задействован лишь тот лексикон, который не требует демонстрации ума, эрудиции, интеллигентности, поэтому я слышу от них упрощенные фразы, примитивные словечки, сленг, все то, что они не допускают в официальном общении. Там, где им надо показать себя совсем с другой стороны, вполне может появиться и «бочка Данаид», и многое другое. Пришлось возразить.
— Вполне допускаю, — сказала я, — что анонимку могла и Фаня написать, но трудно представить, что она способна на какие-то социальные роли. Фаня всегда одинакова, хоть с подругами, хоть с сослуживцами. Лепит, что в голову придет, и плевать ей на интеллигентность.
Пока я говорила, Алиса аж подпрыгивала от нетерпения, так хотелось ей поскорей убедить меня, что я не права.
— Нет-нет, Соня, — закричала она сразу же, как появилась у нее такая возможность, — речь любого человека, подчеркиваю, любого, без исключений, меняется в зависимости от обстановки и среды. Не только речь, но и поведение. В одном случае мы абсолютно нетерпимы, в другом способны проявить гибкость, здесь вежливы, там грубы, где-то выражаемся грамотно, едва ли не книжно, а где-то позволяем себе и нецензурные выражения и грубые ошибки. Уверяю тебя, Фаня не исключение. Некоторые люди, переходя от одной социальной роли к другой, становятся неузнаваемыми, одни меняются умеренно, другие — почти незаметно. Фаня относится к последним.
Мне было трудно представить Фаину другой, поэтому я буркнула:
— Вряд ли Фаня меняется, разве что только со своими психами.
— И все же, уверяю тебя, с посторонним человеком она совсем не так груба, как с тобой. И слова ей на ум приходят другие. Уверена, любая из моих подруг могла в официальной беседе сказать «бочка Данаид» или нечто подобное.
— Что-то не верится.
— Да-да, Соня, возможно, кто-то употребляет это выражение в официальной беседе, это я тебе как психолог говорю, — воскликнула Алиса и испуганно осеклась. — Ой, сейчас ты снова начнешь упрекать меня, что говорю как Роза, как Роза.
— Ладно, — успокоила я ее, — а как психолог ты мне не скажешь, могу ли я заставить автора анонимки проговориться? Могу заставить произнести при мне эту фразу, ну эту «бочку Данаид»?
— Конечно, можешь, если создашь видимость официальной беседы и вызовешь те ассоциации, которые склонят автора анонимки к употреблению этого выражения. При твоих упрямстве и изобретательности, думаю, это, не сложно, — заверила меня Алиса.
Польщенная похвалами, я вдохновилась:
— Завтра же утром этим и займусь. Вот только с кого начать?
— Начни с Карины, — посоветовала Алиса. Я удивилась:
— Думаешь, она автор?
— Нет, просто ее имя первое в алфавитном порядке. За ней идет Лора, потом Нюра, потом Фаина.
Подивившись странному образу мышления Алисы, я согласилась:
— Хорошо, начну с Карины. Отправлюсь к ней и замордую повторением одного и того же. Уж что-что, а толочь воду в ступе я умею. Если Карина писала анонимку, то рано или поздно помянет «бочку Данаид».
— Учитывая твои способности, и я так думаю, — согласилась Алиса.
ГЛАВА 17
— Присаживайся, Мигелито, — сердечно попросил пожилой банкир изящно одетого молодого человека.
