Старшая правнучка - Хмелевская Иоанна (читаем книги бесплатно .TXT) 📗
Сразу же после бабкиных похорон Матильда поссорилась с мужем, который намеревался немедленно увезти жену домой, и без того она пробыла в отсутствии несколько месяцев, ухаживая за умирающей. Но той уезжать никак было нельзя, ведь в соответствии с бабкиными заветами следовало сделать кое-какие перестройки в доме, чтобы перепрятать драгоценности, а говорить об этом даже Матеушу запрещалось. И как Матеуш ни злился, пришлось одному возвращаться в Глухов, надо же было кому-то за хозяйством присматривать…
…чем я была весьма довольна. Неправду ему пришлось сказать, пообещалась через два дня домой возвратиться, сама же почитай с месяц провела в Блендове. Сделав необходимое, домой вернулась, и по возвращении большой скандал меня ожидал, признаться, пламенно завершенный, как между супругами водится.
А я хоть и сделала все в Блендове как следует, но все же лучше бы мне там пребывать, сердце неспокойно, не стряслось ли чего. Прислугу, правда, я чуть не всю рассчитала, кроме самых доверенных, да и панне Доминике присматривать наказала. А ключи на одном кольце уже здесь заклепать велела.
И еще себя ругаю, зачем забрала из Блендова сервиз серебряный, камнями драгоценными изобильно изукрашенный, но уж больно опасно было оставлять его там. Сервиз этот никоим образом с Наполеоном не связан, лет на сто постарее будет, бабка его «ренессансным» окрестила. А и без императора свою ценность имеет, одни рубины да изумруды кого хочешь соблазнят. Сдается мне, нет подобного на свете, не стану же я его в буфете выставлять? Вот и думаю – не следовало его сюда везти, бед бы не натворил.
И опять Юстина не получила четкого ответа: так что же все-таки с этими драгоценностями?
…совсем плохие времена настали, шляхетский гонор уже в полный упадок пришел, дочерей за кого ни попадя замуж выдают и женятся на первой встречной. Молодой пан Вальдецкий купчиху себе приглядел, купецкую дочь, все наши от него отвернулись и поклялись ни за что их у себя не принимать, крик на весь уезд стоял, но они не слышали, ибо в Варшаве венчались. И чем же дело кончилось? Дворец восстановлен, семейство Вальдецких долги выплатило и к светской жизни обратилось, а как молодые из свадебного путешествия из Парижа вернулись, так весь уезд в заново отремонтированный дворец с визитами поспешил. Я же более всего тем потешалась, что рядом с купчихой наши дамы да девицы ровно мужики выглядели, всем их обошла – и платьем, и манерами, и обхождением, ну что принцесса крови. Панна Потоцкая у нее в лучших подружках состоит. А сама купчиха наружности, прямо скажем, средней, ничего особенного, но уж больно сильно позолочена и в высшем свете вращалась намного поболе нашего. И признать следует, большого ума и учености.
А у Зени пани Липовичовая тоже себе поклонника нашла. В ее-то года, ведь поболе сорока будет. Правда, сама только в тридцати четырех признается, ну да она, по моим подсчетам, этих тридцати четырех уже лет десять держится. Ничего не скажу, лицо у нее совсем гладкое, без морщин, и хоть весьма фигура обильна, однако же свою прелесть имеет.
А все через Зосеньку мою приключилось, ведь Зося сама к Зене своего управителя послала, когда я ей о новом поместье Зениного супруга пана Ростоцкого сообщила и о намерении пана Ростоцкого это разоренное имение в настоящий вид привести, для чего хороший управитель нужен. Ну и Зосин управитель к пану Ростоцкому приехал. В доме ни его, ни Зени не застав, уже собрался уезжать, да пани Липовичовая, увидав в окно того управителя, решила его принять в отсутствие господ. И беседой до их прибытия развлекала. Зосин управитель с ходу насмерть в пани Липовичовую влюбился, теперь целыми часами у нее просиживает, а и она не против. Известно, что управитель этот у Зоей многим чем разжился, только ждать остается, как эти двое тоже, обвенчаются, небось пани Липовичовой давно охота быть хозяйкою в собственном доме.
И еще одна история приключилась, какой свет дотоле не видывал. На ночь глядя громкий стук всполошил всех в нашем доме, кто-то в двери колотил, а поскольку в ту пору все уже были дома, не больно напугались. Открывать пошел Тымек, сильнейший из лакеев, а при нем Вавжинец с ружьем. В двери, однако, не злоумышленник колотил, а Веся Шелижанка. Темной ночью одна-одинешенька чуть жива прибежала к нам! В ноги мне повалилась, слезами горючими заливаясь, слова не в силах вымолвить. Что за беда у них случилась? Много мы с Матеушем, Кларчей моей да с другими горничными хлопотали, никак Веся в себя не приходила, так что Матеуш уже велел за доктором посылать. Веся, о докторе услыхав, «нет!» вскричала, на то Матеуш в сердцах чуть не силою в нее изрядную рюмку старки влил, и помогло. Веся тотчас дрожать перестала и речь связную повела.
Я сразу поняла – не для ушей холопских те речи, и прислугу из кабинета удалила. Слезами горючими заливаясь, несчастная поведала нам с Матеушем, что наслышаны все о моем сострадании к Зениным несчастьям, как не однажды ко мне за помощью прибегала. Вот и она, Веся, ко мне со своими горестями явилась, да и соседи мы им самые ближние. Выслушав Весю, мы с Матеушем еще раз посетовали о повсеместном падении нравов шляхетских. А уж Веся себе и вовсе неизвестно что избрала – не обедневшего шляхтича даже, а управителя сахарной фабрикой в нашем уезде. Этот управитель у отца Веси земли под фабрику покупал, и так они с Весей познакомились. Без памяти Веся в того управителя влюбилась, и он в нее, у отца Весиного ее руки просил, старый же Шелига с сердцем отвечал – раньше кактус у него на ладони вырастет, нежели дочь родную за голодранца выдаст. Не дивилась я такому ответу, зная крутой нрав старого Шелиги. Хоть и вконец разоренный – высоко метит, сына на дочери Конецпольских женил, ради марьяжа с магнатами собственное поместье по ветру пустив и трех дочерей лишив всякого мало-мальски приличного приданого. Старшую успел еще до сына за графа Струминского выдать, так ради нее имение заложил. Сейчас у них в разоренном поместье нищета страшная, один шляхетский гонор остался. Мы с Матеушем в один голос Весе советовали смириться, но родителя не осуждать, тот вправе дочь родную навеки в девках оставить, но абы какому холопу не отдать. На что Веся, с гневом великим на ноги вскочивши, «ничего подобного»вскричала, ее избранник пан Потыра вовсе не холоп и не голодранец, а старого шляхетского рода, человек ученый, науки проходил в Берлине да в Вене, свой пай в той сахарной фабрике имеет, и немалый, будет им с чего жить безбедно. И без приданого ее с великой охотою берет, потому что полюбил великой любовью и без нее ему свет белый не мил.
Услышав это, вспомнила я еще о трех бесприданных дочерях Щелиги, ведь им мужей не „ найти, ибо ради старшей да сына Шелига всего имения лишился. А известно ли ее батюшке, что пан Потыра и без приданого брать согласный? – спросила я. Веся ответила: когда пан Потыра в их дом сватать ее явился, батюшка после первых же слов сразу за саблю схватился, так что до приданого дело не дошло, ибо пан Потыра счел за лучшее в бегство обратиться. Ведь откуда ему знать, что не сабля на стене батюшкиного кабинета почитай от полувека красуется, а пустые ножны на ковре висят. Весе давно известно, что на приданое никакой надежды не имеет и ради батюшкиных шляхетских амбиций старой девой останется, а теперь появился достойный жених, так и его прогнали. Другой-то не скоро сыщется, и, коли замуж за пана Потыру не пойдет, придется ей дни свои влачить из милости приживалкой в доме старшей сестры или брата, тогда уж лучше сразу в монастырь идти. Но она несогласная и пойдет за пана Потыру хоть вопреки отцовской воле.
Очень огорчила меня Весина исповедь, жаль девушку, тем более что пригожеством бедняжка не блещет, равно как и младшие сестры, да и старшая, что за графа Струминского выдана, страшна была как смерть, граф на приданое польстился, что старый Шелига с трудом великим наскреб для нее с обидою для остальных.
