Следствие ведут дураки - Жмуриков Кондратий (книги читать бесплатно без регистрации .TXT) 📗
– Се-е-ейф… – простонал Гарпагин. – Швейцарский, мне его подарили… он один стоит несколько тысяч долларов!..
– Да чаво о тыщах кипешиться, коли «лимоны» увели! – возмутился Осип. – Беги, Ванька, вызывай полицию! Ах, да! – спохватился он. – Ты же по-хранцузски только свой «катр, сис» знаешь! А я по-хранцузски и того хуже – только «Гитлер капут»!
Степан Семенович попытался выпрямить спину. Казалось, он постарел лет на двадцать и из вполне приличного пожилого мужчины, пусть даже несколько запущенного вида, превратился в дряхлого старика. Сразу бросались в глаза и морщинистая шея, и тусклый оловянный взгляд, и тощие сутулые плечи, и отсутствие двух передних зубов, что в Западной Европе вообще нонсенс.
– Я сам позвоню… – надтреснутым голосом, как будто-то расщепляющим гортань, произнес он.
Комиссар Руж, невысокий круглый толстяк с добродушной физиономией любителя хорошо покушать и запить все это добротным вином, вкатился в подвал и тут же, как горох, рассыпал длинные трескучие фразы на быстром парижском диалекте, который с трудом понимали даже жители южных департаментов Франции, а не то что гости из России, вооруженные разве что сакраментальным «шершеляфамом» и упомянутым «катр-сисом». Вместе с комиссаром в подвал вошли два рослых полицейских-ажана и два сотрудника медицинской службы в белых комбинезонах и почему-то бородатых, как Карл Маркс и Фридрих Энгельс.
Обилие растительности на лицах не помешало им за несколько секунд констатировать смерть несчастного Жака от черепно-мозговой травмы, «не совместимой с жизнью», как о том пишется в отчетах судмедэкспертизы.
– Месье Гарпагин, – залопотал комиссар Руж, – сейчас вы и эти люди, – он указал на Осипа и Астахова, – проедемте с нами, составим протокол об убийстве и краже. Ведь имела место кража?
– Лучше бы меня убили вместе с ним, – трагическим голосом выговорил Гарпагин.
Комиссар Руж не понял ни слова, потому что эта фраза была сказана на русском языке, но сопровождавшая эти слова гримаса на лице Степана Семеновича была столь красноречива, что он незамедлительно выразил свое сожаление и готовность приложить все свои скромные силы к расследованию этого преступления.
Впрочем, в участок не поехали: Гарпагина охватила слабость, и комиссар Руж, как видно, человек жалостливый, предложил почтенному рантье выполнить все официальные процедуры дачи показаний на дому.
Так и сделали. Поднялись наверх, в гостиную. Пока Лиза и один из медицинских Карлов Марксов хлопотали над полубессознательным Степан Семенычем Гарпагиным, комиссар Руж уселся напротив бледного, как полотно, Ивана Саныча и начал что-то быстро говорить. Из речи комиссара Ружа Астахов понял только слово «труа». Потом негромко кашлянул и проговорил по-английски:
– Господин полицейский, я не владею французским языком. Если возможно, я мог бы говорить с вами по-английски.
Комиссар Руж выпрямился. В его лице появился интерес, в сытых отлакированных глазках мелькнули искорки.
– А кто месье по национальности? – спросил он по-английски с сильным акцентом.
– Russian, – ответил Иван Саныч. – Из Петербурга. Слыхали, наверно, про такой город?
– О, Russian! – воскликнул тот. – Мой дед был русский. Из Одессы. Это ведь русский город, да? Его звали Яков Либерзон. Это хорошо. А где ваши документы? Разрешите на них взглянуть.
– Чаво он грит? – вклеился Осип, владевший английским еще хуже, чем французским (на коем он, как известно, знал только «Гитлер капут»).
– Документы просит, – хмуро сказал Ваня, вставая. – Щас увидит мою рожу и ФИО «Хлестова Жанна Николаевна», и вот тогда посмотрим.
– А ты говори, что ты ентот… транс-сек-суал, – сподобился выговорить Осип, который, как известно, был подкован в теории половых отклонений. – Что ты приехал до городу Парижу, чтобы перекроиться в бабу. У них же так можно, я читал. По пачпорту баба, а по херу – мужик. Тем более что в пачпорте фотка-от твоя, и все. Так что не журись, Саныч – прорвемся!
Осип оказался прав: комиссар Руж в самом деле нисколько не удивился тому, что у Астахова был женский паспорт. Или не выказал удивления, а только тонко улыбнулся. Он даже не стал уточнять, кто Ваня по своей половой ориентации.
Париж всегда был городом вольных нравов.
С каждым сказанным комиссару Ружу словом Ваня успокаивался; он чувствовал, что принятая на себя роль потенциального транссексуала избавляет его от необходимости быть самим собой, и потому начинал дурачиться и – для большей правдоподобности в плане продекларированных нетрадиционных сексульных наклонностей – жеманничать и пожимать плечами.
Хмель расползался по телу. Ограбленный ночной подвал с трупом Жака отступил куда-то в прошлое вместе с черными крыльями ночи, разлетевшимися от дыхания восхода. Занималась заря, в бокале еще оставался коньяк, и Ваня залечивал свои издерганные за ночь нервы.
Комиссар Руж, казалось бы, и не обращал внимания на нервные смешки русского, на то, как тот перекидывал ногу на ногу и, морщась, пил коньяк. Комиссар Руж полагал, что гостя (или гостью, пусть сам разбирается со своей половой принадлежностью) из России можно понять.
За плечом Вани торчал психоаналитик, который перед этим тормошил расчувствовавшегося Гарпагина, и время от времени пел, чтобы комиссар Руж приумерил темп и интенсивность взимания показаний, чтобы не оказать негативного воздействия на «психику клиента».
Ничего не понимавший Ваня только хмыкал.
Самое интересное последовало позже, когда комиссар Руж перекинулся на Степана Семеновича. Многострадальный хозяин дома некоторое время пучил глазки на представителя власти, спросившего, не замечалось ли за месье Дюгарри (такова была фамилия Жака) в последнее время чего-либо странного и непривычного, а потом разинул щербатый рот и заорал так, что месье комиссар вздрогнул:
– Да как же не замечалось, черррт побери! Еще как замечалось! Например, не далее как три дня назад я поручил ему купить три галлона бензина, а он, стервец этакий, половину перелил в свою канистру и снес своему братцу-клошару! Настоящий стервец!
Слово «стервец» было элегантным русизмом, венчавшим монолог – оно так и было произнесено месье Гарпагиным: «stervets».
Комиссар поморщился и заметил, что не надо говорить так громко, со слухом у него все в порядке, а о покойном Жаке все-таки следует отзываться более лояльно. И даже привел соответствующее латинское изречение. Гарпагин не обратил на это никакого внимания и пустился перечислять все мыслимые прегрешения Жака, и перечислял бы Бог весть сколько, если бы Лиза не перебила его:
– Папа, ты о главном забыл упомянуть. Ведь вчера взорвался мобильный телефон Жака. А ты про какие-то галлоны, якобы украденные!..
Комиссар обратился в слух.
– Ну, ну, мадемуазель, – выговорил он, – рассказывайте.
– А что тут рассказывать? Кто-то подложил взрывчатку в мобильный телефон Жака, и он взорвался. Папа, да и все мы, уцелели только чудом.
И она вкратце пересказала происшествие. Комиссар выслушал ее, а потом проговорил:
– Так, вот это уже что-то. Мне приходилось на моей практике сталкиваться с подобным техническими камуфлетами, но на территории вверенного мне участка это первый раз. В всем Сен-Дени, если мне изменяет память, такого не было никогда. Вот в позапрошлом году в Париже, на бульваре Гренель, прямо с Марсовым полем, было что-то наподобие. Подорвали какого-то арабского шейха, и тоже направленным точечным взрывом мобильника. Та-а-ак! Нужно установить номер, с которого звонили месье Жаку Дюгарри.
– Какой он там месье… – хмуро, но в целом беззлобно булькнул Степан Семенович.
– Я свяжусь с телефонной компанией, услугами которой он пользовался, и мы установим номер, – расхаживая по комнате, говорил комиссар Руж, а потом отдал резкое отрывистое приказания одному из ажанов, которое не разобрал не то что Астахов с его «катр-сисом», но даже и Гарпагин.
– А теперь, господа, конкретно по убийству… – повернулся к ним комиссар. – Как вы полагаете, месье Гарпагин, убийца имел представление о планировке вашего дома?…
