Кремлевский фантомас - Кассирова Елена Леонидовна (серия книг txt) 📗
От Оружейки до Кутафьей башни минут семь бегу. Но по Кремлю не побежишь. И то, спасибо свободе. Раньше не погулял бы с руками в карманах. Пятнадцать минут ходьбы.
Прозевала ли милиция? Вряд ли. Фантомас ждал в зале, когда отвлекутся на игрушечную фекалию. Итальянцы подошли к перначу минуты через четыре. Плюс оповещение – две-три. Оповещение троицких караульных – секунд пять. Куда же Фантомас делся?
Бронированное витринное стекло прожжено сильнейшей кислотой, не плавиковой, не серной. Это какая-то адская смесь. О составе ее то ли не знали, то ли молчали.
21
ВОЛКИ ИЛИ ОВЦЫ
Ответственного по связям с прессой дирекция кремлевских музеев, разумеется, не имела. В музеях всё и так напоказ. К позорной дырке в витрине журналистов не подпустили.
Впрочем, витрину-то прятали недолго. Через неделю Оружейку снова открыли для публики.
Витрина сияла свежим стеклом, на месте пернача лежала ендова.
Однако главного оружейника, Евгения Борисовича Францева, Костя долго не мог добиться.
«И зачем тебе о-о-он, – пела Виктория, выдыхая кольцами дым. – Он тебе не ну-у-ужен».
Костя знал, что не нужен. Но нужна видимость интервью. Нужна широта охвата. Объективность. С одной стороны – грабитель, с другой – хранитель. И поле для обозрения именно между Фантомасом и Францевым.
Костю кремлемузейщики боялись и шугали. Совершенно неожиданно помог советский блат. Старик Брюханов. Маняща, убираясь у него, рассказала ему о Костиных делах. Старик, благодарный Маняше, Францева припомнил.
В шестидесятых, до отъезда в свои страны, Брюханов преподавал в МГИМО и приметил студента Францева за безродность. При распределении комиссия спросила, куда Францев хочет. Иногородний Францев стыдливо сказал – в «Союзпушнину». «Пушнинки захотелось?» – захохотала комиссия.
Но Брюханов вдруг расчувствовался. Он, преподаватель истории совдипломатии, но уже тогда коллекционер хрусталя и соболей, устроил себе Францева в «Ювелирэкспорт».
С тех пор Францев ходил к нему. Ходил по сей день.
Жена и дети у Брюханова умерли. Остался внук Саша. Но – «Сашке, негодяю, – говорил старик, – на деда насрать».
Поговаривали, что Францев зарится на брюхановское наследство. Но скорее всего Брюханову он был просто предан и никогда не забывал его помощи.
Францев уважил старика и согласился встретиться с Костей. Но в Кремле принять Касаткина он не пожелал, а пришел на встречу с ним в последнее июльское воскресенье к Брюханову.
Костя лежал, как бабушка, глядя в потолок. К старику вызвала его Маняша. Она устроила на массивном брюхановском столе водку с черным хлебом и шпротами и чай в золоченых чашках, подаренных Брюхану Гомулкой.
Костя подсел к столу.
Евгений Борисович Костю по фото в «Плейбое» узнал сразу. Никакой радости от знакомства он, правда, не выразил. Он просто мотнул головой, вздохнул и чокнулся за знакомство.
Францев был крупный и гладкий, то ли хорошо кормленный, то ли сильно обласканный.
Костя ждал, что Францев заговорит.
– Да, – скрипнул Брюханов, – вот так вот.
– Да, так, – отозвался Францев.
Костя раскрыл рот и приготовился задать вопрос.
Но тут Францев понял, что лучше говорить самому, чем отвечать, и затараторил.
Директор ГОП стал хвалиться музейной работой, будто ничего не случилось. Будто не был он опозорен на весь мир.
Фантомасовой кражей занялось чуть ли не всё МВД, а Францев нагло бахвалится. Как бывший советский чиновник, он втирает Касаткину очки.
Все у нас замечательно. И люди замечательные. Криминал был в двадцатых-тридцатых. ГОПом ведали коновалы и мясники. Дмитрий Дмитриевич, последний приличный директор, застрелился. Остальных спецов еще до войны скормили комарам на Соловках. Грабарь с Кориным уцелели, счастливое исключение. А музея, собственно, не было. Был склад. И брал со склада кто хотел и кому хотел. Анатолий Васильевич – себе. Местное начальство просто сбагривало сокровища курсантам в подвалы. А в историческом, друг мой, пространстве, не Палата была Оружейная, а палатка, походная. Катали добро и в 812-ом, и в первую мировую, и в нашу всё в тех же зеленых ящиках. Лучше б не распаковывали вовсе. Правда, в июне 41-го дали новые короба для тронов и карет. Освободили помещение для ремонта – к двадцать второму числу. Вот ведь как вовремя. Войну объявили – ГОП эвакуировали на Урал. Двести восемьдесят шесть багажных мест покатили в мои родные края. Я тогда, правда, под стол пешком ходил.
– А контроль в то время был? – спросил Костя.
– Если вы о народном – был, но плохой, – сказал Францев и посмотрел на старшего товарища. – Зато сейчас хороший.
– В каком смысле?
– Сами себе хозяева.
– А средств нет? – Костя ожидал ответа, что «нет, потому и охрана плохая».
– Средства есть, охрана на высшем уровне.
– Выходит, украл кто-то свой?
– Свой себе не враг. А украл враг.
– ЦРУ, – пояснил Брюханов. – Их работа. Францев молчал согласно.
– Но зачем ЦРУ – Оружейка?
– Затем, что в Оружейке лучшие в мире сокровища. А ЦРУ хочет быть хозяином всего лучшего. И заодно показать налогоплательщикам, что существует оно на их деньги не зря. А то с арабами сплошные проколы. Нужен реванш.
– Но…
– Никаких «но».
– Выходит, скоро мы останемся без сокровищ?
– Не бойтесь, Константин Константинович. – Францев тряхнул седой волной волос. – У нас в запасных сундуках скатерть-самобранка и ковер-самолет. Правда, товарищ Брюханов?
Брюханов хрипло захихикал.
«Всюду им мерещится ЦРУ, – думал, уходя, Костя. – Старые волки! Не волки, а бараны, старые козлы! Самое смешное, если они правы. Что ж тогда правда? Волки они или овцы?»
– Сами они ЦРУ, – шепнула Маняша в прихожей, высунув голову в дверь вслед за Костей.
22
ХЮ-ХЮ-ХЮ
Итак, Францев не раскололся. Никаких нынешних секретов Оружейки Касаткину он не выдал. Придется идти к Паниной начальнице Вере Константиновне.
Скромная сотрудница будет говорить еще меньше.
Но Касаткин влез в дело по уши.
А других источников информации не наблюдалось.
В последний день июля, воскресный, Вера Константиновна Крутикова была тут как тут. Предупредил ли ее Францев, нет ли – неизвестно. Но Костя пришел, увидел, победил. Его любили все женщины, включая старушек.
Костя остановился у входа в зал. Оружейница сидела у двери на стуле. Седоватые кудряшки, восковое лицо. Губы сложены сердечком и похожи на куриную гузку. Сидит она прямо, ноги поджаты. Блузочка и вязаный самодельный жилет. Костя наклонился к ее уху и сказал:
– Я от Фантомаса.
Вера Константиновна прижала руки к груди и посмотрела взглядом больной козы.
– Костенька!
Вера Константиновна видела Костю впервые. Но покойная няня Паня годами рассказывала Вере про Дом на набережной и его высокопоставленных жильцов. Касаткин-внук был ей известен, еще не родившись. А теперь он к тому же красовался на первой странице
«Культуры в Москве» у Веры Константиновны в служебной комнате.
Вера Константиновна вызвала на стул Ирочку и повела Костю к себе. Она поставила перед ним полосатую кружку с почерневшей от заварки трещинкой, налила чаю.
Было уютно и по-свойски, как во всех маленьких казенных помещениях. Учрежденческий столик боком к высокому окну, на окне столетники, за окном бесконечная желтая стена и одинокая старенькая черная «Волга».
Получилась чайная болтовня, но Костя не расстроился. Он так и знал. Ненужного должно быть много.
Крутикова, словно подчиняясь местной дисциплине, хвалилась не хуже Францева.
«Кремль их, что ли, дисциплинирует?» – мысленно удивился Костя.
Вера вообще оказалась словоохотлива.
– Бедная Панечка, – сокрушалась она, – молодчина была, умела держать язык за зубами, а ведь как любила посплетничать. Иришкины хахали названивают, а сниму я трубку – молчат. Я ему: что вы молчите и дышите? Вам Ирочку? Гудки. Духота у нас и влажность. И тут вдруг премия, ни с того ни с сего и, как назло, перед этим ужасным делом. – Вера опустила глаза и покраснела.
