Почем фунт лиха - Милевская Людмила Ивановна (прочитать книгу TXT) 📗

Тут уж мое терпение лопнуло. Даже печенье в горле застряло.

— У Алисы, между прочим, есть и племянники, и муж. — напомнила я, — а лет ей это не добавило.

— Лет-то добавило, ума нет, — выразительно округлив глаза, отрезала Нина Аркадьевна. — А ведь тебе есть с кого брать пример. Вот я в ваши годы… (Не приведи господи!)

— …солидная достойная женщина, порядочная и хозяйственная…

(Со всеми признаками семейной жизни.)

— …уважаемая всеми и мужем. Если ты не возьмешься за ум — умрешь, как твоя бабушка…

(Только об этом и мечтаю: посредине праздника с пирожным во рту, окруженная поклонниками, подарками и любовью.)

— …без мужа и семьи. Знала бы покойница, как сложилась твоя никчемная жизнь… (Умерла бы от гордости.)

— …Знала бы, как мучаешься ты без нее, не стала бы баловать тебя в свое время. Как же! «Сонечка деточка! Сонечка внучечка!» — Нина Аркадьевна отвратительно передразнила мою любимую бабушку. — А теперь некому носиться с тобой, и ты затосковала, заскучала и запечалилась, взялась придумывать всякие истории.

— Ничего я не придумывала, — оскорбилась я, вытягивая из блюда сразу три печенья.

— Не перебивай аппетит, — сердито хлопнула меня по руке Нина Аркадьевна и, углубившись в чрево холодильника, уже оттуда продолжила:

— Зря ты меня не слушаешь, я плохого не подскажу.

— Я тебя слушаю, — заверила я, проследив глазами за тем, как ее голова вынырнула из холодильника и полезла в духовку.

— А если слушаешь, тогда вникай.

Нина Аркадьевна выпрямилась, повернулась к столу, еще раз хлопнула меня по руке, тянущейся за очередной порцией печенья, и строго сказала:

— Сейчас же убери со стула ноги. Что за привычка задирать их выше головы? Когда уже ты станешь воспитанной?

Я смотрела на Нину Аркадьевну, эту интеллигентную шестидесятилетнюю женщину, преподавателя музыки с консерваторским образованием, жену профессора и мать аспиранта. Я смотрела и сгорала от стыда, потому что понимала: плевать ей на мое воспитание, как и на всю мою жизнь, а просто жаль ей своего грязного стула и еще больше жаль песочного печенья, которое с таким аппетитом я истребляла.

Но больше всего Нине Аркадьевне жаль того наследства, которое мимо нее уплыло ко мне. И потому со всей страстностью, с которой она наслаждается Шопеном и Рахманиновым, она ненавидит меня, свою ни в чем не повинную сироту-родственницу. Мне стало мучительно стыдно за нее, и я съела еще одно печенье.

— Вот, — сказала Нина Аркадьевна, — в этом ты вся. Рыбу будешь?

Я была уверена, раз мне предлагают рыбу, значит, она с душком, а потому ответила:

— Нет, рыбу не буду.

— А что ты будешь?

— То, что будет дядя.

— Вячеслав давно на работе, — не без злорадства сообщила Нина Аркадьевна. Я несказанно удивилась.

— Как, уже? В семь утра?

— Не все же такие бездельники.

— Между прочим, я не спала всю ночь, а дядюшка, если память мне не изменяет, еще вчера лежал с высокой температурой.

Здесь Нине Аркадьевне смутиться бы, но она Рассердилась. Люди всегда сердятся, когда их ловят а лжи, видимо, именно от смущения.

— Мы не так богаты, чтобы болеть, — отрезала она, отправляя рыбу обратно в холодильник и доставая прошлогодние котлеты.

Я понимала, что охотней всего она накормила бы меня синильной кислотой, щедро сдобренной мышьяком и цианистым калием, а потому отрицательно покачала головой и в сторону котлет.

— Ну, тогда я не знаю, чем тебя угощать! — сердито заметила она и, накрыв блюдо с печеньем салфеткой, поспешно поставила его в буфет.

— Надо было идти к Алисе, уж она-то нашла бы что-нибудь на завтрак, — ковыряя пальцем несвежую скатерть, заметила я, после чего Нина Аркадьевна окончательно взвилась.

— Если хочешь знать, роль Алисы во всей этой истории мне очень подозрительна, — закричала она. — То она к нам носа не кажет, а то вдруг такое внимание. Почему она сейчас позвонила и рассказала мне весь этот бред?

— Почему?

— Да потому, что хочет заострить всеобщее внимание на том, что она твоя лучшая подруга, готовая по любому зову мчаться тебя спасать. Ведь если ты умрешь, подтвердить это будет некому.

Я поежилась, усиленно соображая, верит Нина Аркадьевна рассказу Алисы или нет. Если не верит, то вероломно пытается настроить меня против любимой подруги, которую ненавидит сразу по двум причинам: за красоту и за дружбу со мной.

Если же Нина Аркадьевна верит всему, что рассказала Алиса, то в ее словах должен быть какой-то подтекст.

— Почему это я должна умирать? — с вызовом спросила я.

Нина Аркадьевна смешалась.

— Мало ли почему, — сказала она. — Разве ты расскажешь, в какую очередную историю вляпалась на этот раз. Видела бы твоя бабушка…

— Ни во что я не вляпывалась, а лучше скажи мне, почему Алиса кажется тебе подозрительной.

— Скажу, — неожиданно пошла на откровенность Нина Аркадьевна. — Потому что не гак давно я видела ее на Фонтанке, садящейся в черный «Мерседес», а сегодня на мой вопрос, нет ли у нее знакомых, владеющих такой машиной, она без заминки сказала, что нет.

Я мгновенно вспомнила про радиотелефон, выпавший из сумочки Алисы, и почувствовала неприятный холодок под ложечкой.

— А зачем ей убивать меня? — спросила я упавшим голосом.

— Вот этого не знаю. Единственное могу сказать: рядом с Алисой ты будешь в большей безопасности, чем в нашем доме.

Я нервно рассмеялась.

— Прекрасный способ избавиться от моего присутствия, но не слишком-то оригинальный.

Нина Аркадьевна посмотрела на меня, как на дурочку.

— Вот она, благодарность, — с укором произнеcлa моя родственница. — Стоит только проявить заботу о ближнем, как тебя сразу обвинят в корысти. Да живи здесь, сколько хочешь, все равно мы весь день на работе. Мне ты не мешаешь, но тебе же надо давать на лето дом в Сестрорецке, а значит, придется выходить на улицу. Где гарантия, что этот подонок не выследит тебя?

— А где гарантия, что он не выследит меня у Алисы?

— Если Алиса к этому причастна, вряд ли ей выгодно быть свидетелем твоей смерти, следовательно, на текущий момент самое безопасное общество — это ее семья. Уж там-то тебя точно убивать не станут.

Нет, моя Нина Аркадьевна просто садистка какая-то. Видит же, как я коченею от каждого ее слова, а продолжает.

— В любом случае, раз ей хочется выглядеть сочувствующей, то пусть берет своего Германа и везет тебя в Сестрорецк, — заключила она.

— А мой родной дядюшка, значит, не хочет выглядеть таковым? — спросила я, намекая на его автомобиль.

— Твой дядюшка болен, стар и работает с утра до вечера. В конце концов, у него кафедра, — урезонила меня последним доводом Нина Аркадьевна.

Я не стала травмировать несчастную различными сомнениями и подозрениями насчет аспиранток и студенток, а благородно промолчала. К тому же, окончательно уразумев, что здесь мне точно не светит, я обратилась помыслами к Алисе.

— Но если Алиса жаждет моей смерти, зачем она понеслась ко мне? Какая ей выгода? — спросила я, зная, что по части выгоды тетушке нет равных. — Так можно и на преступника нарваться, причем в тот самый момент, когда он благополучно справляется с задачей, сложив обе руки на моей шее.

— Ну, во-первых, она точно знала, что преступник потерпел неудачу, и хотела удостовериться, что ты напуганная, не сбежишь в Москву, а останешься в пределах досягаемого. А во-вторых, что ей оставалось делать после моего звонка? Было бы подозрительно, если бы она отказалась помочь лучшей подруге.

— Ага, а желать смерти лучшей подруге можно? Но чем я ей так сильно помешала? Мы и видимся-то редко. Если уж кому меня убивать, так это скорей Нелли. Вот кто имеет к тому все основания.

— Нелли слишком прямолинейна для убийства, — со знанием дела заявила Нина Аркадьевна, — а вот Алиса… В тихом омуте черти водятся.

Открытые разговоры о моем убийстве, да еще так охотно поддерживаемые, потихоньку начали меня злить.

— Так что же мне теперь делать? — прямо спросила я свою вредную тетушку. — Мне и так уже всюду опасности мерещатся. В ванне, лежа, чуть не умерла из-за мухи. Она села на лампочку и отбросила тень, а у меня сердце в пятки. Кстати, что за грязь ты развела в ванной комнате? Везде вонь и паутина.