Мудрец. Сталкер. Разведчик - Успенский Михаил Глебович (читать книги .TXT) 📗
Тем временем мастер Марконя наладил своё хозяйство, и включились окна-дисплеи, только смотреть было уже не на что – за пределами бара стояла обычная дождливая ночь.
Печкин, которого сморил не коньяк, а сегодняшний жуткий день, уже уронил голову на стол, но его разбудил восторженный рёв сталкеров:
– Белый! Белый! Белый!
Журналист поднял голову и увидел, что майор Каргин жив, здоров и ничего не соображает, а Белый тяжело дышит и вытирает капли с лица.
– Заберите у него… это, – сказал наконец Белый. – Я не смог. Вцепился как клещ…
Майор крепко держал в кулаке горловину чёрного пластикового пакета с эмблемой какого-то рок-фестиваля.
Подошёл вразвалочку Топтыгин, попытался разжать пальцы, потом попросту рванул пакет так, что пластик лопнул, и какой-то круглый предмет вылетел – и упал на стол, за которым сидел Батюшка в компании распутного маркиза.
Расстрига вскочил и шарахнулся в сторону.
Это была отрезанная человеческая голова.
– Горох, – сказал поражённый Матадор. – Вот и встретились…
– Пацан сказал – пацан сделал. – У Техаса был такой вид, словно он и сам причастен к этому деянию.
– Соттона перкеле, – сказал Юкка-Пекка и поднял с пола свою трубочку – оказывается, и его можно было удивить.
– Добрый сталкер будэ, – сказал Мыло. – Наш хлопец. Майору даже кличку придумывать не пришлось.
Павел Бару по прозвищу Мастдай, 35 лет
Спасибо что навестил, Печкин. Видишь – не залежался я у Болотного Доктора, в нормальную больничку перевели. А у айболита болотного в палате страх один. Потому что на соседнем топчане лежит псевдогигант и стонет, жалуется, что ему брюхо нафаршировали картечью. А я лежу и боюсь – вдруг Доктору вздумается перелить мне кровь от монстра? Для интереса? И в ассистентах у него зомби ходит. Там не выздоровеешь – помрёшь от жалости к себе.
Нет, на Болотного Доктора я не в обиде. Спас он меня, сделал самое главное. А уж Пилюлькин как-нибудь выходит.
Значит, Белый тебя интересует… Он всех интересует. А к журналистам я привык с детства. Про деда в газетах писали. Про отца писали. И даже про меня писали, когда я школьником ещё занял первое место на конкурсе молодых талантов.
Дед мой был известный виноградарь, отец – известный винодел, а я – неизвестный грузчик с Кишинёвского винзавода.
Такова новейшая история Молдавии.
А вообще-то я скульптор по образованию. Строгановка. И уже получил я первый заказ – композицию «Материнская слава» сваять, и хорошие деньги маячили, только тут стало нашей державе не до статуэток. А я уже семейный человек, заметь, у нас рано женятся.
Ничего, думаю. Обойдусь пока кладбищенскими памятниками над могилами бандитов. Бандитов много объявилось. Воюют между собой. Говорят, что в Москве наш брат скульптор – нарасхват. Хоронят авторитетов каждый день да через день…
Только вот беда: в свободной суверенной Молдавии даже бандюганы бедные. На роскошные памятники не тратятся. Не дождался я заказов.
Ничего, думаю. Потаскаю бутылки, не надорвусь. Фамилия наша знаменитая, знакомых на винзаводе полно. Но все непыльные места уже распределены по нужным людям. Таскаю ящики, потому что силой не обижен, в нашей профессии без крепкой мышцы нельзя.
Сын родился, дочь вдогонку. Денег не хватает, хотя дед и помогает, надёжный у меня дед. Каждый день с бабой ругаюсь. Потому что она женщина эмансипированная и помешалась на идее Великой Румынии. Надо было на крестьянке жениться, а мне интеллектуальный уровень подавай: как же, сам Неизвестный мои работы хвалил!
И я теперь тоже скульптор неизвестный – только с маленькой буквы.
А тут ещё Россия перестала наши вина покупать из политических соображений…
И подался я в Москву. Место, можно сказать, родное и знакомое, не пропаду. Но чуть не пропал – всех друзей как корова языком слизнула. Кто уехал, а кто забурел. Один, правда, в архитектурном управлении нашёлся, но и он смог мне предложить разве что место в бригаде каменщиков.
Ну, как живут гастарбайтеры в белокаменной, ты знаешь. Труд от зари до зари, корейская лапша, облава, высылка. Если скинхеды раньше не подсуетятся.
В бригаде моей одни узбеки и таджики, русского, считай, не знают, только один Умар говорит почти свободно, да и то потому что он в прошлом преподаватель русского языка и литературы. Я среди этой братии выглядел как свой, потому что чёрный. Ну, меня и замели в очередной облаве за компанию. Трудно доказать московскому менту, что Молдавия не в Средней Азии. И паспорт мой объявляют недействительным, потому что в чёрном молдавском паспорте нет графы «отчество». Ну нет её, что я могу поделать?
Сидим и скучаем в каком-то бараке в районе Капотни. Жрать нечего. Высылка откладывается, потому что нету денег. А денег нету потому, что турок-субподрядчик куда-то исчез. Обычная история.
И не заплатили нам, естественно, ни хрена. Рабским трудом строится новая Москва…
Да если бы и заплатили, так возле каждого отделения «Инкомбанка» дежурят менты, и если придёт работничек туда, чтобы перевести деньги голодной родне, то его тут же и облегчат. Иди жалуйся, если хочешь!
Вдруг объявляется мужичок. Как уж он с московским начальством договорился – не знаю, только вербует он нас всей бригадой на какую-то денежную шабашку. Документов, заметь, не спрашивает. Ну да и я не говорю, что я белый человек. Проканал успешно за узбека, по-русски в упор не понимаю. И Умар, вижу, тоже не бравирует знанием русского.
Сажают нас в автобус, десять голов, и везут на Киевский вокзал. Суют в какой-то товарный вагон и велят сидеть тихо. Сидим. Поезд тронулся. Едем на Украину. Или в Украину. Ладно, думаю, хоть к дому поближе и бесплатно.
Хотя и странно – шабашить в Украине, когда люди сами оттуда уезжают в Россию на заработки.
Дед всегда говорит, когда меня ругает: «Капа маре – минти наре». Это значит – башка большая, а мозгов нету. Правильно говорит. Иначе сбежал бы я на первом же полустанке.
Я тогда, Печкин, про Зону знал очень мало. Не потому что тёмный, а так – была она вне круга моих интересов. Для меня что сталкеры, что геологи, что полярники были один хрен. И уж тем более не предполагал, что там найдётся работа для гастарбайтеров.
А мужичок-то этот был от Жареного, как впоследствии оказалось.
Из вагона перегрузили нас в старенький «пазик» с затонированными стёклами, хотя и так уже ночь стояла. Везли долго, с поворотами и ухабами. Потом остановились прямо в чистом поле.
Встречают нас трое парней в камуфляже и при оружии. За спиной рюкзаки, словно это диверсионная группа в тылу врага.
– Это для охраны вашей, – сказал вербовщик. – Здесь много диких кабанов.
Хорошо что не диких обезьян, думаю.
И погнали нас гуртом в сторону леска. Заметь, Печкин, что под проволоку мы не лезли – значит КПП где-то проехали без проверки. У Жареного везде были свои люди.
Остановились примерно через час возле каких-то живописных руин. Тут нас ждали полевая кухня и армейская палатка. Основательно подготовились!
Накормили хорошо, от пуза, и спать уложили на новенькие нары – даже с матрацами. Впервые за много дней дали отоспаться как следует.
А мне не спится. Что это за работа, думаю, такая секретная? Уж не на органы ли нас собираются пустить? И почему нас заставляли идти по лесу след в след? И что за огоньки мерцали в этом лесу? И чего наши охранники опасались всю дорогу?
Но всё-таки заснул.
И разбудили нас не в самую рань. Хотя в Зоне насчёт времени суток трудно определиться. Посмотрел на часы – а на дисплее каша какая-то. Тогда я не знал, что кварцевые часы здесь не носят.
Умыться было негде – ну да узбеки и не претендовали, и я от коллектива не оторвался. Пахать можно и неумытому. Бери больше, кидай дальше…
Построили нас в одну шеренгу. Вот-вот определят фронт работ и выдадут инструмент…
Однако вербовщик сказал:
– Сейчас двинемся дальше к месту работы. Из строя выходить можно только по моей команде. Останавливаться по моей команде. Оправляться по моей команде…
