Школа суперменов - Гайдуков Сергей (мир книг .txt) 📗
Мезенцев нажал на курок. Было темно, и он смог это сделать.
Зажегся фонарь над вагончиком сторожа, и Мезенцев пошел на свет.
Рома молча поднял дробовик в знак приветствия. Мезенцев молча взял со стола бутылку водки и отпил из горлышка.
Потом поставил бутылку и устало посмотрел на Рому:
— Узнал ее?
— Кого? Бабу эту? Нет. А кто это?
Мезенцев махнул рукой:
— Так... Было дело...
Он посмотрел на часы и удивился — несколько часов пропали, как будто их и не было. Он хотел сегодня же ехать обратно к Лене, в Волчанск, но теперь-то уже не получится. Придется ждать утра, а потом ехать к бывшей жене. Точнее, к сыну, потому что ключи от гаража были у него. В гараже стояли неисправная «Нива» и новый мопед сына. А в дальнем углу гаража в железном ящике под всяким барахлом лежала генеральская папка.
Если бы Инга с ее привычкой не оставлять свидетелей знала, что, требуя папку, она на самом деле требует, чтобы Мезенцев отвел ее к сыну, она бы не посчитала это дело простым. Она бы надела бронежилет.
— Ну что, Женя? — вернул его в реальность Рома. — Что будем делать с этими гавриками, которых ты настрелял?
— Делать?..
— Женя?
Мезенцев вдруг понял, что Рома смотрит на него сверху вниз.
— Ёпрст! — Рома склонился над ним, расстегнул куртку и отдернул окровавленные руки. — У тебя же тут дыра!
— А я... Я и не заметил... — сказал Мезенцев и закрыл глаза.
Глава 42
Все вниз
1
— Ты знаешь, кто я? — спросил человек.
— Я вас не вижу, — ответила Настя.
— Разве обязательно меня видеть?
С этим вопросом все рушится, как будто Настя находилась в кабине лифта, у которого оборвался трос, и теперь кабина с Настей внутри со страшным гулом летит вниз...
Внезапно она останавливается, застревает, как будто встречает некое препятствие в шахте лифта.
И у Насти перед глазами с невообразимой четкостью и яркостью пролетают события выпускного вечера, который закончился гибелью Димки... Она видит, как лихорадочно набивает сумку вещами, выскакивает из квартиры и бежит, бежит... Она будет бегать еще два года, пока...
Но тут кабина снова проваливается вниз, с грохотом несется в пропасть... И опять останавливается, отчего Настя вздрогнула всем телом...
И увидела уже совсем другой день и другую себя. Она нажимает на кнопку звонка. Настя до мелочей подробно видит собственный палец, жмущий на кнопку. На ногте — облезлый лак с блестками. А в другой руке — пласт массовое ведро для мусора.
Дверь открылась, и у Насти перехватило дыхание. Это ее мама. Она жива и здорова, но... Настя сразу же увидела и человека с редкими светлыми волосами, который сидел на кухне и аккуратно держал за ручку кофейную чашку. Настя видела его напряженные до красноты глаза и понимала, что этот человек имеет какое-то отношение к ней. Что-то их связывает.
— Настя, — сказала мама. — Это школьный психолог, он пришел, чтобы...
— Нет. — Слова сами собой вылетают у нее изо рта, а ноги сами собой пятятся к незакрытой двери. — Он пришел не за этим, он пришел...
Странный гость словно взлетает из-за стола, и слова «чтобы убить меня» остаются непроизнесенными. Настя выпрыгнула из квартиры на лестничную площадку, побежала по ступеням вниз, чувствуя спиной, что сзади...
Когда она спустилась до третьего этажа, резкая боль внезапно пронзила ее тело, заставляя кричать и бить кулаками о грязные исписанные стены. Боль медленно уходит, как вода в песок, но Настя уже знала причину этой боли. Она знала, что в этот момент ее мама умерла.
Настя больше не хотела видеть это, и, словно по ее желанию, кабина проваливается снова, еще ниже, еще глубже...
Пока перед ее глазами не возникает до тошноты знакомая картина: незнакомец задумчиво вертит в руках кухонный нож, а потом резким движением швыряет его в раковину.
— Ничего? И ничего не хочешь сделать? Нет? Так и будешь сидеть?
Он приблизился к девочке вплотную — большой темный человек с чужим запахом и сильными руками. Потом зашел ей за спину и положил ладони на плечи. Его ладони — широкие и тяжелые. Сцепленные вместе, они составляют надежный ошейник, сомкнувшийся вокруг детской шеи...
Настя начала задыхаться — то ли сейчас, то ли в прошлом, она не может отделить одного от другого, и это пугает ее, и воздуха в легких остается все меньше и меньше...
Когда воздуха почти совсем уже не осталось, Настя теряет над собой контроль. Ей кажется, что она начинает суматошно размахивать руками во все стороны, стараясь оттолкнуть от себя ужасного незнакомца с его ужасными руками...
И вдруг ошейник упал с ее шеи. Настя отскочила в сторону и увидела — незнакомец растерянно трогает грудь и живот, смотрит на свои ладони, испачканные чем-то темным. Его лицо искажено болью, но еще больше — страхом и непониманием того, что с ним происходит. Он посмотрел на Настю, и тут Настя снова испугалась — уже не незнакомца, а себя. Она поняла, что сделала что-то нехорошее, что-то, что дети обычно не делают. А раз детям не позволяют этого делать, то за это обязательно накажут. Настя не хотела, чтобы ее наказывали, поэтому она сделала вот что.
Она посмотрела незнакомцу в глаза и сказала, изо всех сил стараясь, чтобы ей поверили:
— А это не я. Это не я сделала. Честное слово. Это...
Ей стыдно, но страх перед наказанием сильнее, и она произнесла:
— Это Маринка Великанова сделала. Честное слово. Это она. Я вам ничего такого не делала. Это Маринка. Это она.
Настя не могла знать, что происходит в голове незнакомца, слышит он ее или нет, понимает он ее слова или нет, запоминает или нет... Может быть, Настя недостаточно убедительно произносила эти слова, и они осядут лишь на задворках памяти этого незнакомца, а всплывут годы спустя... Но пока она умеет только это.
— Уходите, — попросила затем Настя. — Я не хочу, чтобы вы тут были. Вы плохой. Вы черный.
Черный — это не цвет кожи, это нечто другое, это разлито в воздухе вокруг плохого незнакомца. Это его истинный цвет.
— Уходите и больше не приходите сюда.
В этот момент слышен звук открывшейся двери. Секунду спустя в кухню вошел высокий мужчина в милицейской форме. Он видит мертвую бабушку, он видит черного человека, Настю... Его лицо бледнеет... Его лицо искажается гневом и отчаянием...
Все это так ужасно, что Настя больше не хотела об этом вспоминать.
Настя закрыла глаза, и кабина лифта снова проваливается. Еще глубже.
2
— Призрак. — Маятник говорил об этом, как о само собой разумеющемся. — Стреляешь ему в башку, он падает, потом снова встает и идет тебя резать.
Морозова всегда скептически относилась к историям про летающие тарелки и снежных людей, предпочитая более простые и рациональные объяснения.
— Ну что ж, — сказала она. — Лучше надо было стрелять. Только это могу тебе сказать. И давай отпустим женщин.
— Кроме генеральской дочки, — напомнил Маятник.
— Кроме, — согласилась Морозова. — Если ты хочешь говорить о ней отдельно, будем говорить.
— Это не я хочу... — сморщился Маятник.
— Призрак?
— Ты пока просто не понимаешь...
— Я постараюсь понять.
Морозова вывела администраторшу и уборщицу к лифту, сказала в пуговицу, чтобы Лапшин встретил заложниц, а сама вернулась к Стригалевой.
Морозова ждала всякого. Генеральская дочь могла воодушевиться тем, что других заложниц отпустили, а могла, наоборот, впасть в депрессию от того, что отпустили не ее.
Однако с Леной Стригалевой не случилось ни того, ни другого. Она вообще никак не отреагировала на случившееся. Морозова снова подумала о психологическом шоке, но тут кое-что отвлекло ее от психологии.
— Жора, ты совсем озверел! — Морозова если и не вышла из себя, то подошла к этому редкому для себя состоянию. — Ты что, решил в Чикатило поиграть?!
— Чего ты орешь? — Замученное лицо Маятника мало походило на физиономию садиста и маньяка.
