Час бультерьера - Зайцев Михаил Георгиевич (читать книги онлайн бесплатно серию книг .TXT) 📗
– ...Я – маджнун, я – одержимый силой – буду учить вас противоестественному. Не ждите от меня добра! Я приумножу ваши печали, я научу вас ценить проклятие жизни. Пророк сказал: «Рай покоится в тени мечей», но те неверные, с которыми вам предстоит работать, блуждают во мраке суетной жизни и не верят в блаженство смерти. Они влюблены в жизнь больше, чем мы любим бога, и вам придется научиться их понимать...
Имам дотащился до дверей, оглянулся и подарил избранным прощальную полуулыбку. И каждому из избранных показалось, что наставник одарил благосклонностью именно его.
– ...Сначала я заставлю вас вспомнить, что такое страх. Сегодня вы будете вспоминать, как до встречи с Мудростью боялись боли. Ты, рыжий! Встань!..
Имам приоткрыл дверь и, шаркая подметками по лишенному ковров полу в коридоре, вышел. Створки дверей сомкнулись за его сгорбленной спиной неплотно, осталась узкая щель.
– ...Встать, я сказал! Как тебя зовут, рыжий?!
Рыжеволосый мужчина, сидевший ближе всех к напористому оратору, поспешно вскочил, машинально отряхнул колени, сделал над собой усилие и сумел оторвать взгляд от щелки в дверях.
– Я спросил, как тебя звать, избранный?
– Али.
– А как тебя звали до обрезания, Али?
Сквозь щель меж дверных створок просочился некий звук, слишком похожий на сдавленный стон. Старческие ноги прекратили шаркать по паркетной доске, и семеро мужчин в комнате услышали новый звук, который они, профессиональные убийцы, при всем желании не могли перепутать с иными шумами – глухой звук падения мертвого тела на пол.
Рыжий Али, так и не успевший назвать своего прежнего русского имени, бросился к дверям, распахнул створки, повернул голову, выглядывая в коридор, и надломился в пояснице. Грудь Али изогнулась колесом, руки отпустили дверные створки, он упал навзничь, из маленькой аккуратной дырочки посередине лба, по виску, к уху полилась тонкая кровавая струйка.
Маджнун отшатнулся к стене, смял каблуком яркую подушку, его правая рука автоматически скользнула за отворот пиджака, под мышку, где, увы, отсутствовала кобура. Он дома, среди братьев, в мирной, сонной стране, зачем здесь носить оружие? Лишь у брата на часах, подле покоев имама, спрятан под пиджаком пистолет, остальные дети имама безоружные в доме отца своего. Но известно ли о законах дома противнику? Нет! И еще раз – НЕТ! Иначе противник уже бы появился в дверном проеме и уже расстреливал их, как загнанных в угол крыс!
– Не стрелять!!! – что есть мочи заорал маджнун.
Четверо «верных», избранных, прошедших сквозь огонь и воду, мечтавших о смерти и ненавидящих жизнь, но отрицавших и глупую, бессмысленную кончину, сразу же поняли, и поняли правильно дезориентирующий противника крик «одержимого силой». Пятый – не понял. Четверо, не вставая, откатились к стенкам, пятый прыжком вскочил на ноги.
Непонятливый федави находился ближе остальных к окну. Он вскочил, встал во весь рост возле панорамного окна и спустя миг упал, завалился на бок, стукнувшись простреленной головой о ковер.
И опять никто не услышал звук выстрела. Только пробитое пулей стекло слегка завибрировало и мокро хлюпнуло под челюстью убитого в том месте, куда под острым углом вошла пуля снайпера, контролирующего окна с земли.
Кровавая струйка из дырочки посередине лба покойника Али, прокатившись по виску, огибала ухо. Звенело в ушах эхо яростного крика маджнуна. Пуля снайпера, пробив стекло, порвав мозговые извилины непонятливого федави, раздробила ему макушку, ударилась о потолок, отрикошетила от стены и застряла в ворсистом ковре, а в комнату из коридора влетела граната.
Ребристая, тяжеленькая «лимонка» покатилась по полу, и без всякого промедления двое избранных прыгнули, накрывая ее своими телами, спасая остальных.
Перед глазами маджнуна мелькнуло курносое, симпатичное лицо федави, который, опережая товарища, упал на гранату животом. Лицо это лучилось счастьем. Маджнун уже никогда не научит этого и других смертников ценить суетную, обычную жизнь, мирясь с ее несовершенством.
Смертники легли на гранату крестом – верхний поперек нижнего. Прежде чем «лимонка» взорвалась, они успели так сгруппироваться, чтобы обеспечить братьям максимальную защиту от осколков.
Ухнул взрыв, подбросил крест из человеческих тел. Разорвав плоть, пара осколков все-таки вырвалась из живой ловушки, металл ударил по стеклу, и огромная прозрачная плоскость окна не спеша осела, превращаясь в тысячи мелких стекляшек.
Последние двое оставшихся в живых избранных, опережая хлынувшую в комнату стеклянную лавину, прыгнули к дверям, подхватили мертвого Али и, используя его тело вместо щита, сгорбившись, втянув головы в плечи, широко шагнули за порог.
Маджнун оглох от взрыва, реагируя на стеклянный обвал, прикрыл инстинктивно голову локтем, мысленно похвалил последних живых избранных за смекалку и, догоняя их, выпрыгнул за порог.
С того момента, как маджнун задал оставшийся безответным вопрос рыжему Али, минуло чуть больше тридцати секунд.
Сразу за дверью – выстроенная рядком вдоль коридорной стены обувь и труп старика-имама, убитого бесшумным выстрелом в голову, в глазницу. Уцелевший глаз духовного и по совместительству светского руководителя «российского филиала» добровольных рабов богоподобного халифа глядит в темноту строго и удивленно.
В коридоре – темень. Плафоны под потолком не горят, сумрачного сияния заходящего солнца за спиной, за разбившимся панорамным окном, едва хватает, чтоб высветился пятачок за порогом распахнутых настежь дверей в изуродованном взрывом помещении для вдумчивых бесед старших с младшими.
Светлый пятачок возле дверного проема, в обоих концах длинного, лишенного окон коридора два светлых пятна напротив открытых дверей к ступенькам лестниц, что тянутся по бокам здания санатория, выстроенного в эпоху СССР для нужд партработников среднего звена.
Этот коридор – главный в центре. За запертыми дверями офисные помещения, медицинское оборудование, справа, там, куда направлял стопы убитый старец, в правой стороне, утонула во мраке дверь в покои имама. Возле той двери стоял вооруженный часовой. Конечно – стоял. Но, может быть, застрелив часового из своего бесшумного оружия, противник не озаботился проверить его карманы? А у часового был пистолет. Хороший. Системы Стечкина.
Сквозь вату, появившуюся в ушах после взрыва, не слыхать ни шороха. Противник расправился с часовым, застрелил имама, прикончил Али, крик маджнуна обманул противника, он метнул гранату и?.. И побежал, конечно же, направо, к лестнице в том, правом конце коридора, ибо стрелял и метал он оттуда, справа.
Операция по разгрому центра началась, вероятно, едва отъехал автобус, а это означает, что у противника... то есть – у противников вряд ли было время обшарить покои имама. Один из противников появился на третьем этаже, пальнул в часового, тут и вышел в темноту коридора имам... Где же сейчас обманутый маджнуном противник?.. Сто против одного – он затаился на лестничной клетке. У него была единственная граната, он боится за свою жизнь, он ждет подмоги.
Кто напал на центр? Кто?! Кто посмел?! Возможно – ортодоксальные приверженцы ислама. Вполне возможно, кто-то из новообращенных ассасинов раскаялся в религиозных заблуждениях и предал братьев...
Вихрь мыслей, домыслов, версий, планов бушевал в голове маджнуна, пока он выпрыгивал за порог, делая вдох. Он прокричал:
– Один – налево, другой – направо, третий остается со мной! Стрелять по всему, что движется!
Он кричал, драл глотку и одновременно жестами объяснял выжившим избранным, как и чего делать на самом деле.
Понятливые федави кивали старшему, их глаза, полные праведного гнева, влажно блестели, они не могли сдержать слез, у их ног лежал мертвый духовный отец, старец-имам. А на их губах блуждали улыбки, они чувствовали близость благодатной и ласковой смерти во имя халифа, во славу Аллаха. Как могут сочетаться искренние слезы грусти, гнев и по-детски счастливые улыбки? Сие не дано понять лишенным благодати веры в богоизбранность халифа.
