Ужас в городе - Афанасьев Анатолий Владимирович (читаем книги онлайн бесплатно .TXT) 📗
– Прием такой: укус тарантула. Хочешь научу?
– Не надо, – фиксатый жадно затянулся.
Егор достал пачку валюты, отслоил сотенную, протянул ему.
– Сходи разменяй. И пивка прихвати. От пива тебе полегчает.
У парней глаза заблестели волшебным светом, забавно на них смотреть.
Фиксатый убежал с деньгами, Гена поерзал, отодвинулся. Тоже закурил. Сказал задумчиво:
– Рисковый ты, вижу. Но, извини, неосторожный.
Здесь территория Куприна Сашки. Далеко не уйдешь. Наши на выходе примут.
– Что предлагаешь?
– Помогу, если хочешь. Я сам когда-то был такой. Теперь помягчал маленько.
– На меня поработаешь?
– Чего надо?
– Тачку нормальную. Не засвеченную. Права. Потом, может, еще чего-нибудь.
– Когда надо?
– К вечеру подгонишь к отелю.
– Какой суммой располагаешь?
– Любой. В пределах разумного.
– Сделаю… А ведь ты не из Малаховки.
– Чалился давно?
– В том году вышел. Так ты оттуда? Вроде непохоже.
– Об этом не думай. Два процента с тачки годится?
– Ништяк.
Подоспел фиксатый с пивом и разменной монетой.
Две тысячи с мелочью отсчитал Егору.
– Курс по две сорок. На пиво из твоих взял, правильно?
– Да… Вас кто навел? Вадик, что ли?
– Ты даешь в натуре, – фиксатый возмущенно вскинулся, но наткнулся на ледяной взгляд Егора, поперхнулся, механически погладил кадык.
– Ген, сказать ему?
– Конечно, говори. Она, сучка, нас чуть не подставила. На хорошего человека натравила.
– Лиза? – удивился Егор.
– Кто же еще, – усмехнулся Гена, уже откупорив банку. – Она там от Куприна поставлена. Ее тоже осуждать нельзя, работа как работа. Козлов надо стричь.
Егор попрощался с братанами, пошел дальше.
На душе опять кошки скребли. Женщины! Скрытные, загадочные создания. Мужчину легко распознать, но не женщину. У них бывает какое-то уродство в мозгах. Вон Ирина прознала, что он уезжает, прибежала на автобусную остановку. Кинулась к нему, как лань к проточной воде. Он, в общем-то, обрадовался, что она живая. Сдержал слово Жакин. Но не знал, как с ней говорить. Зато Ирина вела себя так, словно ничего особенного за последние дни с ним не произошло, и так нежно прикасалась к его щеке, так потерянно улыбалась, будто в самом деле провожала любимого человека. Потрясающе! Он определил ее поведение как чисто женское, неосознанное предательство. И устыдился самого себя. Ему стало по-настоящему жалко непутевую, горькую добытчицу, тратящую жизнь неизвестно на что, в сущности, беспомощную, как птичка в клетке. Ирина клянчила, не надеясь на успех:
– Возьми меня с собой, Егорушка. Что тебе стоит?
Я тебе пригожусь.
– О чем хочешь проси, но не об этом.
– Почему, милый? Я тебя больше не возбуждаю?
– Я же говорил, у меня невеста дома.
Не смутилась, не обиделась.
– Ну и что? Я не помешаю. Я же в сторонке буду, а когда понадоблюсь…
Предательство – вот оно. Бессмысленное, жутковатое.
Лишь бы утянуться куда-нибудь, лишь бы достичь чего-то, ей самой неведомого. Может быть, большой кучи денег. А может быть, благодати. Ей все едино. К счастью, подоспел Жакин со свертком жратвы на дорогу. Увидел Ирину, цыкнул на нее, отогнал. Та послушалась, смиренно потупясь, с трагической миной побрела к дальней скамейке. Она при Жакине теперь делалась как бы немного загипнотизированная.
Учитель напутствовал так:
– Собачья любовь, Егор, вернее женской. Гирей тосковать будет.
– Я вернусь. Чего мне там особенно делать. Заберу Аню и вернусь.
Жакин усомнился:
– Могут и не выпустить. Но помни, мне жить тоже недолго осталось. Лет десять, не больше. А здесь все твое.
…Остаток дня Егор провел спокойно. Вернулся в отель, сходил в парикмахерскую. Оттуда вышел помолодевшим опять на свои двадцать лет. Поднялся в номер и вздремнул часика три. Потом спустился в ресторан и поужинал. В небольшом зале с роскошной хрустальной люстрой, с пианино в углу, за которым тихонько что-то медлительное бренчал длинноволосый тапер, чинно, бесшумно двигались официанты в длиннополых пиджаках сюртучного покроя. На каждом столе, застеленном старинной парчовой скатертью, – ваза с цветами и свеча в золотом подсвечнике. Все пристойно, богато, с аристократической претензией, как в английском клубе. Публики немного, и тоже в основном солидные люди со своими спутницами или небольшие компании. Громких голосов не слышно. Дамы в вечерних нарядах, в камнях, в бриллиантах. Может, и проститутки, но не отличишь от герцогинь. Егор поймал на себе два-три цепких, изучающих женских взгляда, в которых сверкнул незамысловатый интерес.
Он заказал жаркое, какие-то закуски, немного водки.
Официант, средних лет мужчина с умным, чуть утомленным лицом, почтительно предложил бутылочку "Мутона"
1952 года, которое якобы смягчит остроту жаркого. Егор не знал, что это такое, но согласился. Через двадцать минут официант подкатил столик-жаровню, где под чугунным противнем тускло-ало тлели крупные угли, присыпанные пеплом. Девушка-помощница в строгом бежевом костюме принесла глиняный горшок с тушеной картошкой с грибами. С противня в глубокую фарфоровую тарелку официант переложил огромное количество ароматного мяса, помощница сняла крышку с горшка и подковырнула маленьким ножичком коричневую пленку, проверяя крепость картофельного жара. На столе появились вазочка со сметаной и несколько мелких судков со специями. Егор следил за этим священнодействием, едва ли не открыв рот.
Официант откупорил бутылку черного вина с поблекшей от старости этикеткой и подал ему пробку. Егор не ударил в грязь лицом, со значительным выражением понюхал, кивнул.
– Приятного аппетита, – пожелал официант и, элегантно пятясь, удалился.
Тут на Егорку напал такой жор, будто года два перед тем постился. Набил брюхо так, что пришлось незаметно расстегнуть кожаный ремень с медной (с намеком) бляхой. Наверное, окажись рядом учитель, он простил бы Егору неумеренность в еде, хотя постоянно внушал, что голодный желудок для мужчины – залог сердечной отваги и ясного ума. Никогда в жизни Егор не ел такого вкусного, горячего мяса и не запивал таким восхитительным, сладким, густым вином. Не будь он на людях, остатки грибной подливы из горшочка выскоблил бы кусочками хлеба – по старой домашней привычке.
Под водку, на десерт официант подал туесок с черной икрой, маринованную зелень, крестьянское масло на лопухе и свежий, белый, крупнопористый хлеб.
Егор осоловел. Спросил у официанта:
– Повар у вас, наверное, грузин?
– Никак нет, – охотно ответил официант. – Обыкновенный российский мужичок. Конечно, при регалиях.
Никто пока не жаловался. Переманили из "Славянского базара".
– Как зовут его?
– Ибрагим-оглы. Между своих кличем его Славиком.
Он не обижается. Позвать?
– Не надо, – Егор ничего не понял. – Передайте, что он гений.
Расплатившись и отвалив щедрые чаевые, он вышел на улицу. Вечер стоял теплый, но немного сырой. С неба падал редкий, мокрый снег, просверкивая в электрических лучах алмазными искрами. Поодаль, на другой стороне улицы, возле черного БМВ прохаживался с сигаретой утренний налетчик Гена. Голова не покрыта, волосы слиплись на лбу в живописный рог. Егор приблизился.
– Давно ждешь?
– С полчаса… Как она тебе, годится?
Егор обошел машину, заглянул в салон, пахнущий почему-то хвоей. Приборы светились, из динамика текла тихая музыка.
– Нормально… Можно бы поскромнее.
– В наших силах поменять.
– Ладно, сойдет. Сколько?
– Пятнашка с прицепом. С моим процентом.
Сели в салон. Гена передал документы: права, техпаспорт и доверенность. Егор отсчитал 160 сотенных.
– Сдача в рублях, ничего? – Гена застенчиво улыбался. От утреннего забияки не осталось и следа. Обычный работяга-парень, притомившийся к ночи.
– Сдачу отработаешь, не мелочись, – сказал Егор. – Гарантия есть, что она не в компьютере?
