Банджо - Кертис (i) Джек (прочитать книгу .txt) 📗

Гэс понимал, что Бесси умерла так, как ей хотелось умереть, но ни смириться с тем, что произошло, ни полностью осознать невозвратность смерти не мог. Бесси была еще так молода, еще так полна жизни! Держа ее на руках, Гэс вспоминал о счастливых днях, проведенных вместе. Разве сможет он когда-нибудь еще найти такую любовь?..

Все музыканты, собравшиеся на сцене Карнеги-Холл, прекрасно относились к Бесси. И после того, как Каунт сыграл несколько тактов, нажимая на клавиши своими толстенькими короткими пальцами, Арт подхватил мелодию, передал ее Шерли, а тот — Пресу, а тот другим, и через мгновение за опущенным занавесом, по другую сторону которого не стихали аплодисменты, настойчивые и нескончаемые, как прибой, грянул оркестр, мощно и слаженно. Занавес снова пошел вверх. Гэс, освещенный лучами прожекторов, стоял на сцене и держал в руках женщину, которую он так любил.

В честь Бесси музыканты играли “Когда святые отправляются в рай” [5]. Яростно вскрикивал тромбон Джека, всхлипывала труба Сачмо, музыка стенала, ворота рая со скрипом открывались, музыка раскачивала Бесси на своих качелях и швыряла ее в небо... “Святые-Святые... отправляются в Рай!”

Когда зрители увидели большого светловолосого человека, стоящего на сцене и держащего на руках чернокожую певицу, которая только что так восхищала их и которая казалась в больших руках этого сильного мужчины спящим ребенком, аплодисменты, как по сигналу, смолкли. Зрители видели, как он повернулся и медленно понес певицу за кулисы. Тяжелый золотистый занавес стал опускаться.

Глава двенадцатая

Часы превратились в дни, которые никак не хотели кончаться. На лице застыло одно и то же выражение. В голове — полнейшая пустота. Скорбь и горе не покидали Гэса — они давили его тяжким грузом.

Одним теплым утром Фэтс пошел с Гэсом к реке; они взошли на мост и разбросали пепел — все, что осталось от Бесси — над водой, перекатывающейся как тяжелое масло.

Потом медленно пошли по мосту к берегу. Гэс ничего не видел и не слышал вокруг себя, не видел серых людей, свернувшихся на газетах и укрывающихся газетами, реклама в которых обещала быстрое обогащение; не видел длинных очередей за бесплатным супом и хлебом; не видел натянутых улыбок людей, старающихся приободрить себя и других и не думать о том, что теплый день сменится холодной ночью; не слышал Гэс и того, как продавцы газет выкрикивают заголовки свежих выпусков: “Засуха в Канзасе! Сухой закон отменен! Спиртное разрешено продавать и пить!”

И не мальчишки уже продавали газеты, а солидные мужчины. Пять центов — тоже деньги, и если не можешь найти себе иной работы, то можно продавать газеты и зарабатывать центы. А не хочешь — ложись и умирай.

— Гэс, понимаешь, мне надо поехать в Чикаго, — сказал Фэтс. — Мне не хотелось бы тебя сейчас оставлять одного, но там меня ждут. Я должен записать пластинку. С тобой будут ребята, старый Соленый.

— Со мной все в порядке, — отозвался Гэс. — Конечно, поезжай. Тем более, что здесь для меня все кончено. А если тебе что-то понадобится, ищи меня в Додж-Сити.

— В Додж-Сити? — удивленно переспросил Малыш Солтц, глядя на Гэса, сидящего за своим столом в кабинете. — Но у тебя здесь еще столько дел! И не забывай, что мы еще не рассчитались за мисс Криспус. К тому же, враги твои вряд ли позволят тебе жить спокойно!

— Если найдешь эту парочку — Вилли и Мэй — дай мне знать, — сказал Гэс. — Оповести ребят — я попрощаюсь с ними в гараже, перед самым отъездом. И не надо меня отговаривать — я уже все решил.

Гэс упаковал свой старый автомат в футляр и отправился в гараж. Там уже ждали его люди. Некоторые меланхолично курили, некоторые жевали табак, прислонившись к стене и глядя себе под ноги на грязный, залитый машинным маслом пол. Люди Гилпина, отчаянные ребята, готовые к любой работе и к любой схватке. Они избегали смотреть на вошедшего Гэса. Они потирали руки, ковыряли в зубах спичками, но глаз на босса не поднимали. Тяжелое молчание навалилось на Гэса. Его мучила совесть. Ему было очень тяжело расставаться с ними.

Гэс выпрямился, глаза его сверкнули, и он резко и громко сказал:

— Послушайте, ребята, мы всегда были друзьями, но если вы на меня будете дуться, придется мне кое-кого из вас крепко встряхнуть, чтоб напомнить вам, кто тут босс! Вы не какие-нибудь там слабаки, вы мои ребята, а это значит — первоклассные ребята, так что встряхнитесь! Вы всегда были на высоте, что бы ни происходило, и сейчас... а ну-ка, встряхнитесь!

Мужчины подняли головы, в их глазах зажглись огоньки.

— Теперь будете работать с Малышом Солтцем, как работали со мной. Смотрите, подчиняться ему во всем как мне, а не то я вернусь и прочищу вам мозги! А если у кого-нибудь из вас возникнут проблемы — приезжайте ко мне в Додж-Сити. Понятно?

На прощание он пожал руку Солтцу, а потом, на пути к выходу, останавливался у каждого из своих людей, похлопывал по плечу и говорил:

— Пока, Ганс... Пока, Лейф... Пока, Левша... Пока, Крекер... Пока, Потрох... Пока, Фид... Пока, Стив... Пока, Пайнтоп... Пока, Джонни...

Пока... Пока...

Они отвечали не словами, а взглядами. Пока, Гэс. У двери стоял морщинистый Соленый-старший. В руках он держал саквояж Гэса, набитый деньгами. Гэс собирался уже что-то сказать ему, но тот быстро и ворчливо проговорил:

— Знаю, знаю, что ты скажешь. Но пока я жив, ты не поедешь на такси. Я сам отвезу тебя на вокзал.

— Спасибо, Соленый, — сказал Гэс.

Они вышли из гаража. Гэс положил саквояж и футляр с автоматом на сиденье машины и повернулся к своим людям, собравшимся у двери. Закаленные во многих схватках, видевшие много крови, они представляли собой внушительное зрелище. Гэс обвел их пристальным взглядом, который говорил яснее любых слов: не подведите, держитесь вместе, будьте такими, какими и были.

Гэс сел в машину. Мотор открытого “паккарда” взревел, и машина рванула с места. Соленый по-прежнему хотел оставаться самым отчаянным водителем в Канзас-Сити.

— У нас есть еще немного времени, — сказал Гэс. — Давай проедем мимо газового завода. Мне бы хотелось посмотреть на школу.

— Конечно, босс. Нет проблем, — откликнулся Солтц и, свернув на Четырнадцатую улицу, направил машину к заводу.

Здание школы вставало среди окружающих ее трущоб, как видение Святого Грааля. Оно было облицовано гранитом и соединяло в себе черты храма, уютного дома и театра. Архитектору Фрэнку Райту удалось создать то, что Гэсу хотелось увидеть и что наверняка оценил бы и Фитцджеральд. Здание выглядело не просто как заурядная школа с классами, набитыми партами, и туалетами. Райт нашел необычное архитектурное решение, и школа выглядела как горделивый храм чернокожих. Газовый завод, располагавшийся рядом, по контрасту стал казаться одним из семи самых уродливых сооружений в мире.

Изящные арки, башни, напоминающие минареты, величавость, плоские поверхности стекла, прохладные висячие сады, парк, похожий на джунгли — все это создавало неповторимый ансамбль. Чистая вода струилась из фонтана в большой бассейн, в котором отражались черный магометанский флаг и яркий звездно-полосатый, висевшие рядом друг с другом на высоких флагштоках.

Райт настаивал на постройке необычного здания, на создании произведения архитектурного искусства, а не просто утилитарного сооружения, чего-то такого, что должно стать важным событием в жизни людей, живущих в этом районе. И Гэс не только выдал ему карт-бланш на воплощение любых идей, но и пошел к Пендергасту и попросил его содействия; Гэс опасался, что проект либо могут перекупить для сооружения школы для белых, либо, если это не удастся, начнутся попытки шантажа — многим хотелось, чтобы все оставалось по-прежнему или даже ухудшалось в районах, где жили черные. И всему этому надо было противостоять. Пендергаст поддержал Гэса в его начинаниях и помог не только в деле строительства, но и в наборе преподавателей для школы и создании интересных программ — несмотря на то, что все это обошлось Пендергасту в приличную сумму денег и несколько из старых друзей от него свернулись.