Из любви к искусству - Воронин Андрей Николаевич (читать книги без сокращений TXT) 📗
Вернувшись домой, он заставил себя позвонить Варваре и справиться, все ли у нее в порядке. Белкина сообщила ему, что у нее все о'кей: она только что проснулась, выпила кофейку, позвонила в редакцию, чтобы сообщить, что оставленное для ее статьи место можно считать свободным, выдержала по этому поводу бурное объяснение с главным редактором и теперь валяется на диване и перечитывает Мопассана, чтобы, как она выразилась, вернуть себе интерес к жизни.
– Ну и как интерес? – спросил Дорогин. – Возвращается?
– Представь себе, – ответила Варвара. – Искусство обладает волшебной силой… Так бы и прыгнула на кого-нибудь.
– У тебя что, Мопассан с картинками?
– Тундра ты, Дорогин. Мопассану никакие картинки не нужны. Приезжай ко мне. Я тебе почитаю вслух, и ты сам в этом убедишься.
– Тьфу, – сказал Дорогин, и они распрощались. Голос Варвары показался ему чересчур ровным и спокойным – совсем как накануне вечером, после телефонного звонка, который застал их на квартире Перельмана. Дорогин пожал плечами: в конце концов, если в этом и было что-то удивительное, так только то, что Варвара до сих пор ухитрялась держать себя в руках.
Любая женщина на ее месте (да и многие из знакомых Дорогину мужчин) давно билась бы в истерике или ушла в беспробудный запой, стаканами хлеща адскую смесь водки с валерьянкой, а Варвара всего-навсего перечитывала Мопассана и казалась при этом чересчур спокойной. Оставалось только гадать, чего ей стоило это видимое спокойствие.
«Ничего, – подумал Дорогин, кладя телефонную трубку на рычаги. – Оклемается. Ведь нельзя все время выигрывать. Это расслабляет, и ты понемножечку утрачиваешь такую необходимую в наше время способность держать удар. А потом судьба щелкает тебя по носу, и с непривычки это кажется тебе полным крушением, катастрофой… Нет, все-таки Варвара молодец. Она не привыкла проигрывать, но при этом держится на удивление хорошо. Достойно держится… Надо же – Мопассан!»
Он переоделся в домашнее и отправился в санузел на первом этаже, где почти полтора часа провозился с забарахлившим смывным бачком. Сантехника, в особенности импортная, никогда не была его стихией, и, когда упрямый механизм наконец сдался, уступив его усилиям, Дорогин был с головы до ног перемазан мокрой ржавчиной и вдобавок зол как черт. Поэтому, когда в холле зазвонил телефон, его «слушаю» прозвучало, мягко говоря, не слишком приветливо.
– Так я и знала, – сказала Тамара. – Ты все-таки обиделся. Не обижайся, ладно? Подумай, каково мне. Ну хочешь, я извинюсь?
– Елки-палки, – сказал Дорогин, – конечно хочу! Очень приятно слышать твой голос, какие бы глупости он ни говорил. Давай извиняйся.
– Ну вот, – огорчилась Тамара, – мне уже расхотелось… Но если ты на меня не сердишься, то почему рычишь в трубку, как медведь?
– Понимаешь, – сказал Дорогин, – какой-то кретин так спроектировал смывной бачок, что разобраться в его устройстве сложнее, чем в конструкции реактивного двигателя…
– Подожди, – перебила его Тамара, – ты что, ремонтируешь бачок?
– Уже, – с гордостью сказал Дорогин.
– Что «уже»? Уже сломал?
– Уже отремонтировал. Пользуйтесь на здоровье. С вас бутылка, хозяюшка.
– Возьми в холодильнике, алкаш, – сварливо ответила Тамара. – Что это с тобой? – добавила она уже обычным голосом, в котором сквозило искреннее изумление.
– Есть о чем подумать, – с раскаянием сказал Дорогин. – Если муж решил заняться домашней работой, а жена вместо благодарности интересуется, здоров ли он, то мужу есть о чем подумать. Вот я тут подумал и решил начать новую жизнь…
– Со смывного бачка, – закончила за него Тамара. – Хорошенькая же это будет жизнь. Увлекательная.
– Опять она недовольна, – проворчал Муму. – Ей кажется, что в исправном смывном бачке маловато романтики. Уверяю тебя, в засорившейся канализации романтики еще меньше.
Но бывают исключения.
Если взять, например, полное собрание сочинений Александра Грина и по одной странице спустить его в унитаз, то канализация непременно засорится, и при этом в трубе не будет ничего, кроме романтики и некоторого количества грязной воды…
– Фу, – сказала Тамара. – Вот так шутка… Кажется, даже запашком потянуло.
– Это кто-то из твоих больных не дождался тебя с уткой, – поддел ее Дорогин.
– Очень может быть. Я ведь вовсе не собиралась с тобой болтать. Просто хотелось узнать, как ты там.
– И тут ли я вообще, – подсказал Муму. – Я тут, и у меня все в порядке. Беспокоиться не о чем. Бросай своих больных и приезжай. Полезем латать крышу на сарае. Если повезет, кто-нибудь из нас свалится оттуда и сломает ногу. Будет весело. Приезжай!
– Что-то мне не нравится твое настроение, – сказала Тамара.
– Мне тоже, – признался Муму. – Но к твоему возвращению я постараюсь исправиться. Идет?
– Договорились, – сказала Тамара. – Все, мне нужно бежать.
– Все так все, – вздохнул Дорогин. – Целую.
Распрощавшись с Тамарой, он сразу отправился латать протекающую крышу сарая. Работы оказалось совсем немного, и он управился с нею за какой-нибудь час. Сидя на пологом шиферном скате, он закурил и стал смотреть на дорогу, как будто ждал гостей.
"Вот оно, – подумал Дорогин, глубоко затягиваясь сигаретой. – Вот чего я жду с самого утра: гостей. Гостей или телефонного звонка с сообщением, что в Белкину стреляли и она лежит в реанимации, а то и в морге. Уж очень просто все получается: мы с Варварой впутались в историю, где людей прихлопывают одного за другим, как мух; потом кто-то позвонил и велел Варваре бросить это дело… Варвара послушалась и… И что? Что дальше? Дальше я должен поверить, что нас с ней оставили в покое, и заняться своими делами: чинить смывные бачки и протекающие крыши, думать, чем порадовать Тамару, когда она вернется с дежурства, и пересчитывать дурацкие деньги в дурацком тайнике…
Давай-ка немного подумаем. Для разнообразия стоит подумать не о смывном бачке, а об этом учителе – Перельмане. Ясно, что сервиз из своего музея украл он, и сторожа убил он же – просто у него не было другого выхода. Он пытался убить Варвару, чтобы она никому не успела рассказать про сервиз. Потом сервиз у него отобрали, а его убили. Зачем его убили, вот вопрос! Уж кто-кто, а Перельман не побежал бы в милицию жаловаться. Правда, он по неопытности наследил так, что рано или поздно милиция пришла бы к нему сама, но все равно убивать его, да еще таким зверским способом, не было никакой необходимости. Тут действовал кто-то, кто привык решать возникающие проблемы быстро и радикально.
Этот человек не тратит времени на развязывание узлов, он их просто рубит. Зачем все время оглядываться на Белкину, помнить о ней и бояться, что она все-таки заговорит, если можно ее просто шлепнуть? Между прочим, это же касается и меня…
Надо бы съездить к Яхонтову. У старика удивительно ясная голова, да и смотрит он на это дело со стороны. Может быть, он заметит что-то, что я проглядел, и подскажет, что делать. А делать что-то нужно, и делать быстро, пока чего-нибудь не сделали со мной."
Додумав эту мысль до конца, он с некоторым удивлением обнаружил, что уже не сидит на крыше, а стоит на земле, придерживаясь левой рукой за ступеньку приставной лестницы, по которой, судя по всему, только что спустился. Пока мозг колебался, принимая решение, тело почуяло слабину и принялось действовать самостоятельно. Это не удивило Дорогина и тем более не испугало: в экстремальных ситуациях он давно привык больше полагаться на рефлексы, чем на логическое мышление. К этому его приучила профессия каскадера. И потом, если подумать, чем была вся его последующая жизнь, если не бесконечным каскадом смертельно опасных трюков? Когда ты уже оттолкнулся от края крыши и камнем падаешь в пятиэтажную пропасть, поздно думать о том, как именно следует приземлиться, чтобы не переломать ноги. Думать об этом нужно до прыжка, а в момент приземления тебя может спасти только выработанный упорными тренировками рефлекс. Когда в тебя стреляют, ты не думаешь, какие мышцы и в какой последовательности нужно напрячь, чтобы увернуться от верной смерти. Ты просто бросаешься на пол и принимаешься палить в ответ, даже и не пытаясь выстраивать в уме баллистическую кривую полета пули.
