Монстр сдох - Афанасьев Анатолий Владимирович (читаем книги бесплатно .txt) 📗
Ел он жадно, чавкал, горячее мясо глотал, почти не пережевывая. Чтобы не застревало в горле, запивал водкой, как морсом. Степанида стояла у плиты, скрестив руки на животе: чего изволите? Насытясь, еще с набитым ртом, Никита прошамкал:
— Сядь, не изображай пугало.
Степанида послушно опустилась на табурет, но глаз не смела поднять.
— Хозяйскую новую кралю хорошо знаешь?
— Ой, — Степанида попыталась уменьшиться в размерах, но это ей не удалось: грузновата была. — Да мне зачем, Никита Павлович?
— Отвечай, когда спрашивают.
— Забегала раз-другой, видела ее.
— Ведьма она или нет?
Степанида истово перекрестилась, задышала тяжело, как под мужиком.
— Пожалейте, Никита Павлович, я простая женщина, на кухню приставлена милостью Господней…
— Простая — потому должна чуять. Какое про нее мнение, говори, не бойся.
— Да я же чего, да мне же…
Никита дотянулся, звучно хлопнул ее ложкой по лбу. Степанида враз опамятовалась, сказала твердо:
— По нашему разумению, гулящая она. Но очень пригожая. И не жадная. Давеча ни с того ни с сего колечком одарила.
— Все бабы гулящие, про другое спрашиваю.
— Про что другое нам неведомо. Помилуйте, Никита Павлович.
— Покажь подарок.
Метнулась к шкапчику, принесла колечко с бирюзовой нашлепкой — дешевка, копейка цена, но блестит, как настоящее.
— Чего говорит, когда заходит?
— Да так, женска болтанка… О чем ей говорить с деревенской бабкой. Где она, и где я. Чайку попила с творожником, вареньем ее угостила. Не побрезовала, скушала цельную вазочку. Хорошая дамочка, но несчастная.
— Почему несчастная?
— Это нам неведомо. На ней печати негде ставить, какое тут счастье.
Никита вызнал все, что требовалось: во все углы сует нос парчушка, ладит мосты.
С кухни отправился к боссу. У двери дежурил этот валенок — Сема Гаревой, хозяина соска, шут гороховый.
— Кто у него? — спросил Архангельский. Сема ощерился, как крыса на стрихнин. Не первый раз Никита подумал, что когда-нибудь придушит ублюдка прямо у двери, не миновать этого. Чересчур паскудная рожа!
— Важные гости, черные, прямо с гор.
— Меня не искал?
— Никак нет, Никита Павлович.
— Агата там?
— Пока нет, — скривился еще более мерзко. — Вот ведь, да, беда какая?!
— Какая беда? Говори толком.
— Да я так, к слову, Никита Павлович. Извините.
Никита заледенел глазами.
— Я на тебя, Сема, сегодня второй раз натыкаюсь.
Это непорядок. От этого недолго сблевать.
Поганец смутился, плаксиво заныл:
— Что же делать, посудите сами, разве я виноват?
Иссидор Гурович велят дежурить, вы говорите: не попадайся, — как мне быть? Не своим же умом живу.
— Прячься, — посоветовал Никита. — Как меня почуешь, прыгай в чулан и ни звука. Иначе свиньям скормлю.
С этими словами миновал остолбенелого сосуна, без стука вошел в кабинет. Самарин вел беседу с двумя джигитами, поил их вином за стойкой бара. Джигиты пожилые, грозные, в папахах. Одного Никита признал — Ваха из Махачкалы, маковая тропка.
— Ты чего, Никиток? — ласково окликнул босс. — Присоединяйся. Видишь, гости уважаемые.
Никита издавна презирал всех кавказцев вместе взятых, сколько их ни будь на свете, и неважно, из каких краев, и те всегда платили ему лютой, откровенной ненавистью.
— Ничего, мне не к спеху, — вот, значит, кому приготовил босс сауну и закуску.
Развернулся и вышел, не прощаясь. Он заглянул к Сидору без определенной цели. Потянуло — и все. Может, хотел хребтом проверить, откуда подуло. В Сидоре никаких перемен — доступный, любезный, а в кармане шила не углядишь. Неужто пора, подумал Никита.
Смурной вернулся к себе в кабинет, в каморку под антресолями, и только вошел — телефон. Он удивился, услыша незнакомый мужской голос. По этому номеру могли звонить только свои.
— Никита Павлович?
— Допустим… Что надо?
— Мне ничего, может, думаю, вам чего понадобится?
Голос незнакомый, но задиристый.
— Ты кто? — спросил Архангельский. — Где телефон взял?
— Извините, не представился, — на том конце провода Никита Павлович явственно ощутил хамскую ухмылку. — Вам мое имя ничего не даст. Дело в другом. У меня есть товар, у вас деньги.
— Какой товар?
— Товар хороший, выдержанный. Надо бы повидаться.
У Никиты коренной зуб загудел, заныл, как всегда бывало, если дразнили издалека.
— Ты вот что, парень, — сказал проникновенно. — Загадки загадывай девочкам. Со мной шутить не стоит.
Тебя как зовут? — Иваном кличут… Не сердись, Никита Павлович, конспирация превыше всего. Товар секретный, штучный. Вам понравится. Но дешево не отдам.
Архангельский опустил трубку на рычаг, с тоской подергал зуб. Может, вырвать? Чего так мучиться уж который год? Телефон заново заверещал.
— Послушай, Вань, — предупредил Никита. — Я ведь установлю, кто тебе дал номер и что ты за Ваня.
После этого сам знаешь, что произойдет.
— Мы понимаем, — уважительно отозвался оборзевший собеседник. — Но, в натуре, по телефону нельзя. Кто же нынче телефонам доверяет… Намекнуть могу.
Горьковскую пересылку не забыли?
У Никиты сердце бухнуло в ладонь. Вот оно! Что же это такое — беда за бедой, и все в одно место. По мозгам.
— Где? Когда? — с трудом выдохнул.
— Надо подумать, — солидно покашлял подонок. — Ваши повадки известные, а мне пожить охота. У меня, Никита Павлович, престарелые родители на иждивении и брат инвалид. Хотелось бы так встретиться, чтобы голова уцелела.
Никита сдерживался из последних сил.
— Твои предложения?
— Что если завтра в Александровском саду? Ты один, без охраны, и я один тоже подойду. Там народу днем полно, посидим на лавочке, никто не помешает.
Обзор хороший.
— Согласен. Во сколько?
— Часиков в двенадцать, вас устроит?
— Да, устроит. Сам подойдешь?
— Это как получится.
Никита скрипнул зубами.
— Что значит, как получится? В игрушки играешь?
— Я к тому, коли вы один явитесь, безусловно подойду. И кассету захвачу. А вы уж, пожалуйста, некую сумму прихватите. Скажем, тысчонок десять на всякий случай. Это дешево, поверьте… В другом месте за тот же товар…
— У тебя и кассета есть?
— А как же — и кассета, и фотки. Говорю же — хороший товар. В умелых руках ему цены нет.
У Никиты Павловича боль из коренного зуба перекинулась под ложечку, в башке поплыл какой-то подозрительный гул. Он уже и не помнил, когда над ним так издевались, как этот полоумный Ваня — или кто он там? По разговору — пенек, урка, но себе на уме, под умного косит. Скорее всего, каким-то боком связан с ментовкой. Это все, конечно, не имело никакого значения. Важно одно: вытащить говнюка из норы, поглядеть, какой у него материал — а там уж…
— Бабки будут, — буркнул он. — Но как я узнаю, что у тебя там на кассете?
— По фоткам поймете. Не сомневайтесь, останетесь довольны. Товар первый сорт. Только приходите один, Никита Павлович. Иначе сделка не состоится… У меня родители престарелые…
— Заткнись! — сорвался наконец Архангельский. — Завтра в двенадцать. Александровский сад… Гляди, Ваня, не обмани. Под землей достану.
Тот что-то загундел в свое оправдание, опять вроде про брата инвалида, Никита не стал слушать. Ушел со связи.
Сидел за столом, как в туманном облаке. Да, вот оно! Агатина монетка, вчерашний дурной сон, Хорек попросился ни с того ни с его в отпуск, чечены в кабинете у Сидора — все вязалось в один узелок, хотя сразу не поймешь, откуда угроза. Предчувствие — не более того. Теперь она сбылась. Никита Павлович всегда ждал, то прошлое поманит, оно никуда не делось, и готов был к встрече с ним.
Глава 4
ЛЮБОВЬ И ПРЕСТУПЛЕНИЕ
Душевная апатия овладела майором. Такое бывало с ним прежде, но редко. Он засиделся в "Русском транзите", занимался не своим, чуждым делом, и постепенно начал чувствовать себя так, будто забыл умыться утром. Вдобавок запутался в отношениях с Лизой Корольковой.