Скованные намертво - Рясной Илья (хорошие книги бесплатные полностью txt) 📗
Аверин успел познакомиться с соседом по комнате — майором патрульно-постовой службы из Санкт-Петербурга. Когда они после ужина на ощупь добирались до своей комнаты, майор вдруг остановился и сказал, показывая рукой в угол:
— Там чье-то тело.
— Да брось ты, — возразил Аверин. — Это мешки с матрасами.
— Я же профессионал. Ей-Богу, тело. Прав оказался патрульный майор. Это действительно было тело.
Майор наклонился над ним.
— Живой? — осведомился Аверин. Здесь уже начиналась сфера его профессиональных интересов.
— Живехонек, — произнес удовлетворенно майор. — Пьяный только слегонца.
На следующий день воду и электричество дали. Оказалось, У своего номера дремал пожарный из Новокузнецка. Он приехал в дом отдыха с сослуживцем, они привезли две сумки с водкой и, похоже, задались целью выпить все до последней капли.
В дом отдыха съехались сотрудники МВД со всех концов страны. Отдыхали на полную катушку. Сбрасывали напряжение по всем правилам — закручивали флирты, сбивались в компании, многие предавались пьянству — часто дикому и безудержному. Почему-то особым влечением к спиртным напиткам славились пожарные. Соседи из номера рядом демонстрировали тому наглядный пример. Утром на завтрак они не ходили, поскольку не могли встать после вчерашнего. На ужин они тоже не ходили, поскольку к этому времени уже были хорошенькие. Иногда они заглядывали на обед, и тогда смотреть на них стекались все отдыхающие. Один пожарник сидел, придерживая пальцами закрывающееся веко, и удивленно смотрел в свою тарелку. У его приятеля тоже произошла полная расфокусировка зрения, и он хлебал суп не из своей тарелки, а из тарелки напарника. Гудели огнеборцы в номере не переставая, они постоянно уговаривали Аверина и патрульного майора вместе с ними послужить Бахусу, пару раз затащили к себе. Пили они чинно, много и профессионально — ни один стакан не опрокидывался без должного тоста, притом тоста нового. Аверина занимало, как можно пить две недели и не повторяться.
— Итак, братья, — пожарник поднял стакан, наполненный «Распутиным», — я хочу выпить за большое и чистое.
— За любовь? — поинтересовался патрульный майор.
— Нет. За кита.
Неплохо зашибали и некоторые представители иных служб. В том числе и коллеги Аверина. Старший опер из Питера, вцепившись в стакан с шампанским, взахлеб рассказывал о своей профессиональной деятельности:
— А начальник грит — там рэкетиры будут. А мы уже того — засосали, пьяные. И начальник того — тоже пьяный. И ехать на задержание некому. Ну, мы в дежурную машину, водитель еще не пьяный. Приезжаем кабак бомбить. А там уже все загазованные. Мы грим — стоять, гады. А они уж и на ногах стоять не могут. Ничего — взяли. Потому что когда я пьян, у меня рука не дрогнет.
Отдыхающие вскоре перезнакомились друг с другом, разбились на группы. Выявились законченные алкаши и трезвенники, бабники и доступные женщины. Люксовский номер завоевала толстенная московская адвокатесса. У нее были какие-то шкурные завязки в МВД, Аверин не мог мечтать о люксе, но адвокатесса обосновалась там без труда. Она прикатила на «Мерседесе» вместе с любовником — милиционером-водителем из вытрезвителя, тоже хроническим алкашом. Адвокатесса старательно искала, с кем бы изменить водиле. И нашла парочку желающих.
Покой отдыхающих охранял милицейский пост. Ребята знали, что отдыхают здесь свои — одной крови, поэтому выполяли весьма странные функции: вечером растаскивали по номерам тех, кто идти уже не мог, и гоняли местных жителей приходивших на дискотеку поклеиться к девчонкам. А молодых девчонок — следовательниц, сотрудниц инспекций по делам несовершеннолетних — было достаточно.
Впрочем, нашлись отдыхающие и без явных вредных привычек — несколько молодых пар, пожилые люди или чудаки типа Аверина, которым не нужно ничего, кроме расслабления и ничегонеделания. Пристойнее всего вели себя ребята из спецподразделений — пили мало, долбили с утра до вечера по грушам ногами в спортзале, тягали гири. Аверин зарулил однажды в спортзал, вызвал тяжеловеса-собровца из Орла на борцовский поединок и уложил его, после чего на него стали смотреть с уважением.
Аверин первые пару недель отдыхал вполне прилично. Читал книжки Тургенева, Толстого и Клифорда Саймака, качался в спортзале, немножко спарринговался с собровцами в руко-пашке, играл в настольный теннис, принципиально не смотрел ни одной программы по телевизору. Вечера проводил в баре, где подавали неплохое сухое вино и немецкое пиво, достаточно дешевое. Правда, всегда почему-то получалось так — чтобы выпить одну банку, приходилось покупать еще одну или две поиздержавшимся новым знакомым. Но к числу недостатков Аверина жадность не относилась. Время от времени он заглядывал в разные компании. Убеждался в который раз, что сотрудники МВД по большей части люди достаточно контактные и порядочные. Никаких особых склок, скандалов и мордобоев не наблюдалось. Только доставали неизменные разговоры о работе. Но это как по анекдоту — на работе все о женщинах, а у женщин все о работе. Аверин подобные разговоры не поддерживал. Вообще никому не сказал, что является сотрудником ГУУРа. Конечно, без скандалов обойтись полностью нельзя. Кто-то спьяну выбил дверь, кто-то после литра качал права — я подполковник, а ты кто такой? Молодые, сопливые, обаятельные и глупые опера из оперативно-поискового отдела (по карманникам и сбыту краденого) спутались с девахами из персонала, были изобличены угрюмым и недружелюбным директором дома отдыха. Девах с работы выперли за аморалку, оперов обещали выдворить из пансионата, но так и не выдворили.
Аверин затеял легкий флирт с молодой миловидной дознавательницей из Калининграда. Впрочем, дальше нескольких жарких поцелуев не пошло. Он еще перед отъездом для себя решил: никаких романов, новые связи — новые проблемы, новая нервотрепка. Отдых, отдых и только отдых. Его сосед по номеру не разделял подобной целомудренности и связался с блондинкой — выводной сизо из Челябинска. Она жила в номере одна, и вскоре он просто переселился к ней, появлялся время от времени довольный и измотанный, предлагал Аверину выпить немножко сухого вина, а когда тот отказывался, исчезал опять в любовном гнездышке.
У Аверина прошла бессонница. Сердце снова работало как часы и нервишки подуспокоились. Расслабиться удалось. Но к третьей неделе вдруг стало необычайно скучно. Надоело отдыхать, предаваться безделью. Даже книжки надоело читать. Деятельная часть натуры взяла свое. Душевные раны зажили, усталость прошла. Аверину снова требовалось действие. Он вспомнил старого опера из Краснодара, с которым беседовал о Щербатом. Любой порядочный опер болен работой — это факт.
Вечером младшие инспектора с Петровки, которые очухались после скандала с директором и заливали душевные травмы пивом, затащили Аверина к себе в гости. Одна деваха из обслуги, выгнанная с работы, сидела в углу, завернувшись в простыню. А молодой желторотый омоновец из Ростова в коридоре твердил своему приятелю — инспектору поискового отдела:
— А на Алене я женюсь. Она мне нравится. Сказал — женюсь.
— Ты чего, дурак, что ли? — удивился инспектор.
— Женюсь. Папаньке позвоню и скажу, что нашел женщину. Отвезу в Ростов. У меня там дом — во…
Алена, видимо, сразила омоновца в самое сердце.
— А ежели кто на нее заглядываться будет, так в лоб, — сообщил омоновец.
— Да ладно тебе…
Аверину вручили несколько банок с пивом. Народу в номере набилось человек восемь.
— Смотрели телевизор? — спросил двадцатилетний сержант, младший инспектор из поискового отдела. — Наших ребят вчера постреляли.
— Жалко мужиков, — вздохнул его напарник. — Плохо мы их знали, но жалко.
— Как поубивали? — спросил Аверин.
— На Петровско-Разумовском рынке взяли двоих для проверки. В отделении те выхватили оружие и начали палить. — Обыскивать надо, когда задерживаешь, — раздраженно кинул опер из Питера. — Я даже когда шары водкой и коньяком залью, перво-наперво ощупаю жулика — нет ли чего.
