Сингапурский квартет - Скворцов Валериан (читать книги без регистрации полные TXT) 📗
— Наверное, разузнавать про такое ужасно интересно, — предположил Бэзил.
— Держись подальше от таких знаний, — сказал Рутер, помотав головой. Местные, сингапурские, не решаются писать об этом, они здесь живут — семьи и все такое… Поэтому позвали филиппинца. Ну, это долгая история. Поговорим о моих репортажах после публикации.
— Скоро? — спросил Бэзил.
Рутер повернулся к Барбаре.
— Когда меня спустят с поводка, леди?
И тут Бэзил сообразил: разговорчивость филиппинца — от затянувшегося ожидания опасности. Такое случается, он знал это по себе. В особенности, если события, которые ждешь, неизвестно как обернутся и в отношении тебя лично.
— Не подумай, Бэзил, — сказала Барбара, — будто я ему начальница. Это сложная комбинация в прессе. Мне предстоит роль заводилы, а затем в потасовку ввяжется Рутер…
Она обращалась к Бэзилу, как девочка, преодолевшая робость.
Барбара не боялась быть откровенной с собой. Она попыталась представить, как варит ему утром кофе. Или у них в это время принято пить водку? Кто его родители? Наверное, в прошлом — комиссары Красной армии, разведчики или дипломаты. У них, кажется, раньше передавалось по наследству не имущество, а профессия. По крайней мере, у дипломатов, военных… И другие буквы в алфавите… Ей любопытно будет смотреть на экран его компьютера…
— Конечно, не начальница, хэ-хэ… Жирная кошка от журналистики, да ещё финансовой. Хотел бы я столько зарабатывать… Бэзил, им платят на уровне бухгалтера крупной компании!
Русский улыбнулся одними глазами.
Голубые глаза считаются страшными на Дальнем Востоке, они от дьявола. Когда отец Барбары, шотландец, искалеченный в японском лагере военнопленных, смотрел на маму, она закрывалась ладонями.
У отца сохли руки. Барбара кормила его и не боялась смотреть в расширенные от боли зрачки, обрамленные небесной лазурью. Иногда глаза становились мутными, гасли с похмелья. Мама не разрешала давать болеутоляющий опиум. Только ром. Болезнь, из-за которой сохли руки, жила в позвоночнике, то вызывая корежившие отца приступы боли, то отпуская, и тогда на него нападала болтливость. Его шотландская семья утонула вместе с торпедированным на Балтике пароходом. Пенсию переводил банк, и если день, когда приходило уведомление о переводе, не случался похмельным, отец рассказывал Барбаре о банковской журналистике в лондонской «Таймс», на которую он когда-то работал…
Банк для Барбары был местом, откуда отцу приносили извещения о деньгах. Газета была ворохом листов, под которыми он засыпал в кресле. Что такое банковская журналистика, оставалось загадкой. Как и предостережения, с которыми отец, впадая после рома в бредовое состояние, обращался к Барбаре: «Не будем плясать под иностранную волынку «Таймс»! Нет, не будем…»
Позже, когда после смерти отца мама сумела устроить Барбару на благотворительную стипендию в университет, ответ нашелся. «Таймс» называлась «иностранной волынкой» потому, что её финансовые колонки накануне войны диктовались из-за Ла-Манша домом французских Ротшильдов. Это была единственная лондонская газета, ратовавшая за то, чтобы британские капиталы оставались в азиатских колониях и после начала войны с Гитлером. Однако вполне сложившаяся к тому времени лондонская школа финансовых репортеров, людей, исполненных внутреннего достоинства и делового инстинкта, незыблемым правилом которых была «работа с натуры», то есть реальная информация, а не идеологическое или купленное угодничество, спасла британские компании от роковой ошибки в колониях.
Честь спасения британских средств в заморских территориях перед вторжением японцев принадлежит корреспондентам, работавшим в Азии. Они предостерегали от наращивания инвестиций, несмотря на то, что местные зазывалы сулили очень высокие проценты. Когда самурайское нашествие подкатило к Индии, стало очевидным, по чьей подсказке заманивались деньги на подлежавшие оккупации территории. До мобилизации во флот отец писал в «Файнэншл таймс» из Сингапура о необходимости «вывоза денег пока не поздно». Барбара видела его колонки в старых подшивках… Слава богу, сингапурская журналистика получила лучшее наследство в мире — лелеемую и оберегаемую независимость мнений в вопросах финансов и бизнеса. Министры выслушивают университетских профессоров и академических экспертов, но дружбу предпочитают водить с финансовыми репортерами, которые имеют собственный взгляд на все происходящее, нюх на все новое, презирают домыслы и, конечно, блестяще образованы.
— Дело, которое раскрутит Руперт, может показаться интересным и у вас в России, Бэзил, — сказала Барбара, вспомнив, как Бруно Лябасти сомневался в целесообразности «подброски» гангстерской истории русскому. — Я думаю, ты сможешь хорошо продать этот материал…
— И тогда Гари Шпиндлер из «Бизнес уик» и «Файнэншл таймс» получит железное доказательство, что я, не брезгуя ничем, проник с твоей помощью в чуланы здешних и делового, и подпольного миров… А скелет всегда разыщется в любом чулане, стоит только поискать.
— Ты злопамятен, — сказала Барбара.
— Несколько осторожен, только и всего. Ведь я… как бы это сказать… один в чужом клубе. Один, потому что русский. Гари Шпиндлер искренне считает мафиозо всякого человека с российским паспортом.
— Даже сейчас ты чувствуешь себя одиноким?
Вырвавшийся вопрос раздосадовал её. Плоское кокетство. Но слова сказаны.
Бэзил напрягся. Он почувствовал, что вопрос тронул его. И велел себе насторожиться… Рутер, видимо, неплохой мужик. Барбара неплохая баба. Именно поэтому, приказал он себе, возьми себя в руки. И ответил:
— Верно… Чувствую глубокое одиночество. Гари Шпиндлер, я думаю, просто бросил меня в беде.
— Гари удивительный малый, — сказал Рутер. — Всякий раз, когда он звонит в Манилу и спрашивает, как у меня дела, его вопрос следует понимать так: кого из биржевиков я сдаю в данный момент полиции?
Официант принес на подносе кредитную карточку Барбары.
В наступивших сумерках засветились желтоватые лампионы, извилистой линией поднимавшиеся вверх по улице Изумрудного холма.
— Там, выше, я живу, — сказала Барбара.
— Да, красивое место, — сказал Бэзил. — И уютное. Старые дома под черепицей.
— Идиллия, — поддержал Рутер. — И долго будем любоваться?
Минуты три они отстояли в очереди на такси возле универмага «Главная точка» на Орчард-роуд. Барбара и Бэзил сели на заднее сиденье. Рутер устроился впереди. Водитель черно-желтой «тойоты», хмуро скользнув глазами по пассажирам и выбрав Барбару, бегло сказал несколько слов на кантонском. Минуты две они перебрасывались короткими фразами.
— Вот так новость, — сказала Барбара по-английски.
— Забастовка? — спросил Рутер.
— Собирается делегация к боссам… А почему ты предположил забастовку?
— Если газетчика выпихивают на ринг против «Бамбукового сада», ясно, что его действия — только операция по поддержке. Специи к супу, который варят. Думаешь, эти ребята из такси сами по себе осерчали, что ли? Они всегда идут не за тем, кто прав, а за тем, кто больше даст.
— Возможно, забастовка — это только слухи, — сказала Барбара.
— Слухи, не слухи, — неопределенно сказал Рутер. — Ну что такого особенного в забастовке сингапурских таксистов? Даже если это правда, газета все равно не станет печатать материал… Такси — не пригородные электрички.
Барбара принялась рассказывать, как заработала на слухах свои первые большие деньги. По просьбе одного дельца в «крикетном клубе», где собирались коллеги, она как бы случайно высказала предположение, что коровы в Европе, кажется, облучены в результате аварии на британской атомной электростанции. В результате появившихся потом публикаций цены по срочным сделкам на говядину и зерно росли довольно долго — до тех пор, пока торговцы не опомнились. Вскоре после этого первого опыта Барбара решилась на самостоятельный эксперимент. Она сообщила подруге-журналистке, что один доктор, великолепный специалист, к которому Барбара обращалась по поводу кисты на запястье из-за долгого печатания на машинке, предостерег её от использования яичного желтка. Желток, сказала Барбара, вызвал подозрения у исследователей как источник раковых опухолей… Всего через два дня биржа начала панически избавляться от контрактов на яйца из Австралии и Новой Зеландии. И Барбара поняла, что если слух движет рынком, то его следует уважать, даже если это совершеннейшая чепуха.
