Ночь Стилета-2 - Канушкин Роман Анатольевич (читать книги онлайн бесплатно полностью txt) 📗
— У тебя развязан шнурок.
— Ой, спасибо, — оживилась Вика, — надо будет сходить завязать.
Охранник лишь пожал плечами. Его напарника опять разбирал смех.
— Мы там, под дубом, установили качели. Можешь пойти полетать, — сказал первый охранник, возвращаясь к своей газонокосилке.
— Она уже летает. — Второй охранник наконец не выдержал и захихикал.
— Перестань.
В принципе им было запрещено не то что смеяться над Викой, но и вступать с ней вообще в какие-либо разговоры, кроме вежливого «здравствуйте — до свидания». И уж в любом случае хоть как-то выказывать Вике, что с ней что-то не в порядке, было запрещено категорически. Опасались очередных истерик или приступов депрессии. А все это могло нарушить график. Его Величество График, которому, эти умники убеждены, должно подчиняться все живое в природе. Хотя, конечно, свое мнение лучше держать при себе: сказать про человека, ответственного за график, что он псих, — это не сказать ничего. Боялся народ с ним связываться. Остерегались его все. Кроме, быть может, одного человека. Один человек мог держать его в узде.
«Евгений Петрович, — с любовью подумал охранник, — умница. Папа. Куда там испанцу и его головорезам. Они у Папы в кулаке. Потому что они без Папы — ноль без палочки».
— Пэрэступная группировка, — произнес он вслух.
— Чего, опять Санчеса вспомнил? — поинтересовался его напарник и снова захихикал. — Смотри, браток, уже сам с собой разговариваешь.
— Ладно ты… Давай клумбу свою заканчивай, — произнес охранник с неожиданным раздражением.
Вика не воспользовалась советом «пойти полетать». Меньше всего она сейчас нуждалась в советах этих двух молодцов. Она направилась в сад камней, где в тени кроны дуба пряталась деревянная лавочка.
В траве, еще покрытой капельками утренней росы, стрекотали кузнечики.
Вика увидела бабочку, большую, красивую бабочку павлиний глаз. Бабочка раскрыла крылья, словно хвалилась рисунком.
— Улетай отсюда, — тихо произнесла Вика, — улетай скорее. Это нехорошее место.
На крыльце дома появилась женщина, считавшая себя медсестрой и требовавшая, чтобы ее звали Аллой. Четыре раза в день она приносила Вике на блюдечке продолговатые таблетки. Вика запивала их кока-колой из банки. Это была привилегия, одна из немногих, вытребованных ею. Такое же ее завоевание, как и разрешение пользоваться собственной косметикой и предметами туалета, носить собственные вещи (все это скопом привезли из ее дома), выкуривать, теперь уже только вечерами, по одной, но ее тонкой сигаре и выпивать порцию виски.
Привилегии как плата за благоразумие. Довольно комфортабельная клетка, к которой она уже начала привыкать.
Да, Вика проявила благоразумие. Шаг за шагом. У нее просто не оставалось другого выхода. Более того, для них для всех не было другого выхода.
Эти обезумевшие Пигмалионы из… шлюхи Ладно, держи себя в руках. Ты не должна испытывать гнева. Даже когда только думаешь о ней — не должна. вознамерились создать, как бы это дико ни звучало, ее самое. Им было мало просто внешнего сходства. Они решили получить все. Манеры, привычки, наклонности, прошлое, чуть ли не ее сны. Не без содрогания Вика узнала, что подобная апробированная метода создания двойников существует. И не просто в дешевых фильмах, политических триллерах, где спецслужбы штампуют двойников президента, а в виде напечатанных инструкций и формуляров, помеченных даже не «сверхсекретно», а лишь «ДСП» — «ограниченный доступ». Правда, для того чтобы достичь положительного результата, требовалось добровольное или хотя бы добровольно-принудительное согласие обеих персон. И вот в этом добровольно-принудительном согласии и проявилось Викино благоразумие. Это случилось после нескольких истерик, заканчивающихся, как правило, введением большой дозы «тормозящих» веществ, ну и, конечно, нарозина. По мнению Пигмалионов, нарозин, кроме прямой и несомненной выгоды, предохранял ее также против вероятного выпадения в неконтролируемо развивающуюся депрессию. Этим словам, по всей вероятности, они тоже научились в своих формулярах.
Нарозин, по мнению этих умников, вообще являлся просто универсальным средством. Прямо философское яйцо средневековых алхимиков. Хотя все, что делали эти ребята, при чуть отстраненном взгляде действительно напоминало алхимические опыты профанов, настолько самоуверенных, что это отдавало безумием. И поэтому, как не без темного холодка в сердце поняла Вика, в принципе не лишенного шансов на успех.
Нарозин был и кнутом, и пряником. Одновременно платой за благоразумие и необходимостью в этой плате. Ее небольшие привилегии и выдаваемые каждые четыре часа порции нарозина и были платой за благоразумие. В тактическом плане.
В стратегическом — призрачная надежда (Вика отгоняла мысль о том, что она призрачная. Вернее, если продолжать твердо верить, то, возможно, призрак оживет… Наверное, Вика тоже немножко стала алхимиком) увидеть детей, обнять их и уже никогда не отпускать. И еще — туманное обещание «решить проблему», когда все закончится.
Ей так и сказали — «решить проблему». Такой вот новояз. Правда, этот разговор случился уже давно, в ту пору, когда почти все ее израненное тело было покрыто панцирем из белого гипса.
— Вам никто не желает зла, — сказали ей. — Все, что произошло, надо принимать как данность.
— Это — волчья данность, — возразила Вика.
— Послушайте, вы же умная женщина. К чему этот драматизм? Вы что, хотите услышать от меня тривиальный бред о том, что выживает сильнейший?
Какую-нибудь патетическую дешевку, начинающуюся с фразы «Этот мир так устроен»?..
Вика промолчала.
— Давайте постараемся уважать друг друга. Вы умный человек и прекрасно понимаете, что все уже случилось. И какие открываются выходы. И для вас, и для нас.
Вот этого она уже не выдержала.
— Вы говорите об уважении? Да вы просто извращенец! Вы меня превратили в наркоманку, обращаетесь со мной как с ничтожеством… На мне не осталось живого места, и я даже не могу самостоятельно подняться с постели! — Предательские слезы, которые она все же постаралась сдержать. Слезы теперь — частые ее гости.
— Напротив — я уважаю вас, — возразили ей. — Я уважаю ваш ум и ваш рационализм, который рано или поздно одержит верх. Хотите честно? Если б не ваш ум, вы бы уже давно были мертвой. Но я знаю, что мы сможем договориться.
— Честно… Теперь вы говорите о честности. Может, еще о чести поговорим?
— Ценю вашу иронию. Это свидетельствует о том, что вы начинаете прислушиваться к рациональным доводам. Эта автокатастрофа могла оказаться для вас роковой. Вам со-хра-ни-ли жизнь. И только потому, что вы умный человек, я все еще беседую с вами. Теперь вам ясны причины. Это плод долгих раздумий, у меня имеются рычаги воздействия. Вы — мать. Любящая мать…
— Вам доставляет наслаждение делать мне больно?
На ее реплику не обратили внимания.
— Есть же у вас в голове весы, внутренние весы? Поглядите, что на чашах. Вы — мать. С другой стороны — вы проиграли. Уже проиграли. С одной стороны, когда все закончится, вы воссоединитесь с детьми и у вас будет достойная, обеспеченная жизнь. Если мы начнем сотрудничать и оформим ряд документов, то в любой указанный вами банк — предполагаю, что скорее всего это будет Швейцария, — вам переведут более чем приличную сумму для обеспеченной и спокойной жизни. Это, конечно, не «Континент», но на хлеб вам хватит. Да еще с маслом. На другой чаше — ничто, понимаете, не «ничего», а черное холодное ничто. Вглядитесь еще раз: мать, заботящаяся о своих детях, — или ничто, черная пустота… И вам станет все ясно.
— Вы хотите, чтобы я своими руками…
— Да, я хочу. Потому что в конечном итоге вам остается жизнь. Вы ведь уже погибли в автокатастрофе. И то, что вы еще живы, — это привилегия вашего ума. Смотрите, чтобы не оказалось, что я переоценил эти ваши достоинства. Выбор за вами.
— Послушайте, зачем вы меня… — Вика подбирала нужное слово и вдруг произнесла:
