Русский Рэмбо для бизнес-леди - Звягинцев Александр Григорьевич (книга жизни .txt) 📗
Майор Кулемза, одетый в затертую куртку-варенку, кинул взгляд на появившуюся у входа с рослой светло-серой овчаркой Ольгу и тихо сказал в рацию:
– Объект номер два оставила двух телохранителей в машине и через минуту нарисуется у вас. Как поняли?..
Его поняли: в киоске с собачьими кормами, ошейниками и намордниками раздвинулась занавеска, и оператор приник к миниатюрной видеокамере.
– Коробова, Коробова с ТВ, – прошелестело по арене. – Богиня!.. А слышали – на днях ее чуть не взорвали в Останкине. Говорят, муж приревновал ее то ли к японскому послу, то ли к корейскому… После такого – и без охраны, сумасшедшая!..
Ольга ловила на себе восхищенные взгляды мужской половины "тусовки" и завистливые – сомнительных "элитарных" красоток из окружения "новых русских". Она небрежно кивала знакомым, улыбалась всем сразу загадочной полуулыбкой Моны Лизы, которую выработала, долгими часами просиживая перед зеркалом в гримерной.
Ее красавец пес шел, гордо позвякивая медалями, совершенно не обращая внимания на лающий, рычащий и дерущийся собачий бомонд. Лишь подрагивание ушей да трепет крыльев чуткого носа выдавали его предстартовое волнение.
– На манеж приглашаются взрослые кобели! – объявил в мегафон судья, и Волк привычно потянул Ольгу к загону выстроившихся для показа собак.
На улице, у входа во Дворец спорта, Кулемза, увидев в подъехавшем джипе генерала Кострова, поднес к губам рацию:
– Объект номер раз сейчас нарисуется у вас, – сказал он. – Не забудьте настроить ваши уши, господа… Как меня поняли?..
Оператор за окошком киоска с собачьими принадлежностями снова перевел объектив камеры на вход, а молодая женщина с рассеянным взглядом поэтессы достала из сумочки блокнот с авторучкой и стала записывать порядок выхода собак на манеж.
Овчарки круг за кругом с полчаса ходили и бегали по манежу под придирчивым взглядом судьи-бельгийца. Время от времени он показывал пальцем в какую-либо собаку и менял ее место в загоне. И вот уже впереди всего загона оказался Волк. Он упругим манежным шагом, под аплодисменты ценителей, прошел еще несколько кругов, играючи взял барьер, прошел по ровной линии и остановился по знаку судьи у ноги хозяйки.
Волк смиренно позволил судье проверить у себя прикус зубов и гениталии. Но, увидев у края манежа генерала Кострова, вздыбил на загривке шерсть. Костров приветствовал Ольгу чопорным поклоном. Стараясь держаться с другой стороны от Волка, он подхватил Ольгу под локоток и отвел в сторону от манежа.
– Поздравляю, поздравляю с очередным чемпионством, голубушка вы моя ненаглядная! – расплылся он в улыбке, не спуская глаз с Волка. – Хороша зверюга, хороша! У вас ко мне срочный разговор, Ольга Викторовна? – спросил Костров, заглядывая в ее лицо.
– Срочный, – кивнула Ольга.
– Понимаю, проблемы с воином, якобы на поле брани убиенным. Наслышан, наслышан о вторжении его банды в ваш дом. Позвольте полюбопытствовать, сколько господин Мучник выложил э.., э.., за его изъятие из жизни?
– Пожмотничал Сима. Всего-то десять тысяч баксов, – бросила Ольга и в упор посмотрела на Кострова. – Николай Трофимович, навязывая мне Мучника в женихи, почему вы тогда скрыли две его судимости?..
– Ах вот вы о чем! – всплеснул руками Костров. – Для твоего папаши это не было секретом, голубушка.
Да и судимости-то, смехота одна – мелкая фарца, фармазонство, так сказать. Теперь это называется бизнесом и не рассматривается Уголовным кодексом.
А что стряслось, голубушка? Неужто лагерное нутро из.., из Серафима проглянуло?
– Проглянуло… Даже соизволили угрожать моей "нежной" заднице нарами и тюремными коблами…
– От ревности, от ревности занесло Симу Косоротую.
– Вы и лагерную кличку его знаете?
– Я про Мучника все.., досконально все знаю, голубушка. Так сказать, по долгу службы… Вас интересует – по его ли заказу в Останкине громыхнуло, не так ли?
– Там Серафим ни при чем.
– Неисповедимы пути господни, – нахмурился Костров. – Коли он мог заказать Скифа, мог и тебя, Ольга Викторовна, так сказать, оприходовать.
– Зачем ему меня "приходовать"?
– Хапнуть вами нажитое и, пардон, в Америку.
– Что же мне теперь – тоже "приходовать" Мучника или развестись с ним?
– Второе, – почему-то порозовев до макушки, моментально отозвался Костров. – Развод, голубушка Разводитесь без сомнений и колебаний!
"Что это с плешивым?" – удивилась Ольга, а вслух сказала:
– Он же в суде на меня ушат дерьма выльет.
В "желтой прессе" и по тусовкам мыть кости со стиральным порошком мне будут. Да и потом Сима в покое меня не оставит…
– Оставит, если тут же снова сочетаетесь законным, так сказать, браком.
– Со Скифом? – стараясь не выдать волнения, засмеялась Ольга. – Увы, как пелось в песне вашей юности, женераль: "Наши судьбы – две дороги, перекресток позади".
– И правильно, голубушка'.. "Наружка" мне донесла, что у Скифа роман наметился с вдовушкой, его квартирной хозяйкой, – заметил как о чем-то несущественном тот. – Изголодалась, видно, по мужику, сердечная… Муж-то у нее сразу полег в Чечне.
– Жаль! – подстроилась под его тон Ольга. – А я, было, настроилась месячишко-другой погулять с ним…
– Вам ли о нем жалеть, ненаглядная моя! На вашу руку и сердце есть более достойный кандидат, чем международный преступник Скиф, – после некоторого раздумья вкрадчиво произнес Костров.
– Кто же этот рьщарь без страха и упрека? – рассеянно поинтересовалась она.
– Вот именно – "без страха и упрека" и давно вожделеющий вас, голубушка, – дрогнувшим от волнения голосом произнес Костров, пригладил слипшийся пух на плешивой розовой макушке. – Жена у меня, вы в курсе, давно по неизлечимой болезни преставилась. Сын уже взрослый. А мои пятьдесят пять, так сказать, еще не вечер… А уж Виктор Иванович, папашка-то ваш, как будет рад.
– Вы это серьезно? – вытаращила глаза Ольга и, не выдержав, прыснула в кулак.
– Зря смеетесь, Ольга Викторовна, – горячо зашептал Костров. – На вашу личную жизнь, боже упаси, я не покушаюсь. Хотите со Скифом, хотите хоть с кем… А хотите, в Швейцарии с дочерью живите, а я здесь, на делах, так сказать, семейной фирмы буду.
