Позывной «Пантера» - Нестеров Михаил Петрович (онлайн книга без TXT) 📗
– Авиаполки рядом были?
– ... В Таганроге.
– Какой именно?
– Гвардейский военно-транспортный авиаполк.
– Номер полка?
– Не знаю. Входит в состав 61-й армии.
– Кто командует ею?
– Не знаю.
– Круто вы там расположились: сплошь гвардейцы, летуны. Пора всех поднимать в воздух. Я проверю твои слова; и если ты обманываешь... – Асланбек покачал головой, недобро прищурившись. – Теперь еще раз поговорим про тебя, про твоих родственников и знакомых. Что-то ты темнишь, парень, даже приятелям своего имени не говоришь.
Не зря Андрей не называл своего имени и вообще не откровенничал с товарищами, кто-то из них стучал Асланбеку.
Асланбек действительно через своих людей в Новороссийске, Краснодаре и Таганроге проверил показания пленника. На то, чтобы выяснить правду, ушло очень много времени. Но вот в 108-м Гвардейском парашютно-десантном полку никогда не проходил службу Андрей Викторович Тимирязев. Ни рядовых, ни сержантов, ни офицеров с такой звучной фамилией. Асланбек грешным делом подумал, что его пленник – офицер, на то натолкнула его осведомленность – не может столько знать рядовой служака. Боится, конечно: офицер ВДВ не идет ни в какое сравнение с рядовым десантником. Рядовому что – он выполняет приказы, а офицер отдает их. А контрактник, считай – труп: с теми, кто добровольно идет убивать в Чечню, обычно не церемонятся.
И он вдруг понял, кто мог находиться в селении под Итум-Кале без верхней одежды: летчик, сбитый «ПЗРК», до сей поры считается пропавшим без вести. Он срывал с себя не форму десантника, а форму летчика. И первые слова Асланбека, едва он пришел к такому дерзкому, но, как ему думалось, верному выводу, были:
– Однако смелый рейд ты совершил через горы. И почти так же быстро, как на «Су-25».
Все правильно, ошибся только в одной цифре: «Су-24».
Бледное лицо пленника стало белее мела. Он молчал, не в силах произнести ни слова и подтверждая тем самым догадку Асланбека.
– Какой же ты молодой, сука!
Впервые за время плена Андрея избили до беспамятства.
Уже рождались первые строки новой книги Йена Шоу, Татьяна Минзакирия вела уроки в школе, а Андрей валялся на холодном земляном полу, и его некому было поднять.
Его не казнили только по одной причине. Слухи на Кавказе распространяются, как и положено в горах, мгновенно, со скоростью эха. Едва отряд Асланбека перевалил через границу и его приветствовали радостные голоса грузинских пограничников: «Ва! Гамарджоба! Асисяй!» – чеченец уже знал, что сбитый самолет наносил бомбово-штурмовые удары по окраине Элистанжи, где погиб брат командира грозненского ОМОНа Исрапил Абдулгамидов.
Пленный солдат – пехотинец, мотострелок, десантник или гражданский человек – это деньги. А пленный летчик – это политика. И вывести такую формулу было проще простого. Просто представить себе мстительного Малика Абдулгамидова, его положение при руководителе администрации Чечни и почти безраздельную силовую власть в Грозном. Одним лишь росчерком пера Казбек Надыров, в свое время призывавший каждого чеченца убить сто пятьдесят русских, мог призвать Асланбека на легальную службу; а начальник грозненского ОМОНа росчерком пера не задумываясь завизирует кровью своего кровника любую резолюцию Казбека. Или наоборот, разницы никакой.
Или другой вариант. Совсем недавно спецназовцы ГРУ ликвидировали одного из ближайших помощников Басаева Ваху Докучаева. Он отвечал за теракты в Шалинском районе и вообще контролировал этот район. Обычно после смерти «самых одиозных и жестоких чеченских полевых командиров» политики и военные заявляли, что отряд, лишившись командира, ослабеет, точнее, ослабнут связующие звенья внутри отряда. Да, правда в таких заявлениях была. И чтобы такого не произошло, Асланбек заменит Докучаева (банда – 80 «штыков») и усилит отряд своими боевиками. В обмен на пленника Малик Абдулгамидов пойдет на этот шаг и переговорит с Басаевым, «смотрящим» за Веденским районом. Таким образом Шалинский район мог отойти к Асланбеку. Мог – потому что время не позволяло. Ждать смерти очередного полевого командира?
Как бы то ни было, Асланбек решил быть поближе к Малику, но не подпускать его ближе вытянутой руки – сгодится Дагестан, где есть возможность заручиться протекцией в «Международной исламской организации спасения» и даже получить от Джавгара Аль-Шахри деньги. Правда, первое время придется поработать на египтянина. И вот тогда Асланбек в срочном порядке начал выводить свой отряд из Панкиси.
Абдулгамидов прошел было дневального, но вернулся. Сунув ему в руку бутылку, бросил:
– Набери воды.
Присев на тумбочку, провожал бывшего ваххабита взглядом. Туалет и умывальник находились в конце коридора. Только недавно сюда провели воду, а до этого пользовались нужником во дворе, вода была привозная.
– Спусти побольше, – предупредил он дневального.
Молчаливый, сукин сын, но исполнительный. Скажешь – фугас подложить, подложит и не спросит, под кого.
Он тоже присутствовал на похоронах им же убитых омоновцев, стоял в трех шагах от командира, молитвенно сложив у груди руки. Стоял спиной к жилому пристрою добротного кирпичного дома с террасой и свежевыкрашенными окнами и смотрел то на свои руки, то на женщин-чеченок, плачущих на крыльце. Шел дождь, вода, стекавшая с козырька, словно отделяла омоновцев от траурной толпы. Стена – одна сторона которой горе, другая – равнодушие и притворство.
Дневальный шагнул было за порог умывальника, поправляя за спиной «калашников», а Малик вдруг изменил решение. Сказав дневальному, чтобы он отнес воду в его комнату, Абдулгамидов спустился в подвал.
– Я хочу поговорить с тобой. – Он стал вплотную к решетке и дождался, когда пленник поднимется на ноги. – Но это не означает, что ты можешь надеяться. У меня с тобой личные счеты за брата моего Исрапила, но сейчас я больше говорю о том, что может защитить моих людей. Многие стали забывать о кровной мести. Закона никто не боится, боятся беззакония. С нашим адатом не сравнится никакой закон. Не веришь, что Чечня будет самым мирным местом на земле? – Абдулгамидов покачал головой, перехватив взгляд летчика и, как ему показалось, истолковав его правильно: – Не надо, не считай меня палачом, я даже не судья, который может изменить приговор. Знаешь, я могу пожалеть тебя, но ничего не смогу поделать с собой. Откровенно, правда? Мы оба военные, оба прекрасно понимали, какой конец нас ждет. Только не знали угла, за которым нас хлопнут. Ты нашел этот угол и завернул за него первым – вот и вся правда войны.
Абдулгамидов круто развернулся и пошел прочь. Но вскоре вернулся.
– Можешь не беспокоиться – твою семью я не трону. У тебя ведь трехлетняя дочь, да? У меня сын. Вот он и будет помнить о ней. Обещаю.
2
Секунду-другую Марк и Подкидыш смотрели друг на друга. Короткий кивок командира, и Найденов открыл дверь, скрылся за ней. Высоко держа автомат и склонив к нему голову, Марковцев сделал первые шаги по вестибюлю. Следом за ним шел Один-Ноль.
Чисто. В гулком пространстве пустого вестибюля еле слышно раздавалось дыхание спецназовцев, шагов не слышно: они шли, развернув носки ботинок внутрь, чтобы захватить большую площадь и не наступить на одну половицу.
Только одна дверь отделяла их от длинного коридора. Вот где не стоит задерживаться. Если, снимая часовых, спецназовцы применяли выжидательную тактику, то внутри школы отсчет пойдет на секунды.
Словно экономя еще не наступившие мгновения, Марк стоял перед последним рубежом, напрасно пытаясь унять бешеный бег своего сердца. Там, куда он скоро ступит, его ждали необыкновенные глаза Пантеры. Ах как они умели улыбаться: «Ты должен вернуться... Без тебя мы никому не нужны, даже мертвые... Плюнем в вечность, Максимыч?»
И все: больше Марк не увидел его: Пантера, готовый к своему последнему бою, рванул в вечность.
