Рука Москвы - Таманцев Андрей "Виктор Левашов" (читать книги онлайн бесплатно регистрация txt) 📗
— Где? — хрипло повторяла она. — Где? Где? Где?
Он понял: началось.
Томас знал, что взвалил на себя нелегкую ношу. Но он и понятия не имел, насколько она будет нелегкой. Он словно бы провалился в подземный мир, отделенный от обычной жизни хрупкой пленкой, как тонкий лед отделяет погожий зимний день от мрачных глубин, населенных чудовищами. Этот мир был ад. Глаза Риты горели безумным зеленым огнем ада. Сам Дьявол разрывал ее внутренности стальными когтями, а она визжала, царапалась, раздирала ногтями грудь, чтобы выпустить из себя ад, пыталась перекусить вены, чтобы ад вылился из нее с кровью, истек. Приступы ломки обрушивались на нее, как свирепые штормовые валы. Томас чувствовал, что в его руках бьется какая-то жуткая, нечеловеческая сила.
Время исчезло. Почернели портьеры. Кремовый свет лампы распух, залил углы спальни. Весь мир сузился до размеров спальни. За ее пределами шла какая-то жизнь, стукала дверь, входили и выходили люди, слышались мужские голоса. Знакомый
— Сергея Пастухова, потом один отдаленно знакомый. Томас не сразу вспомнил его, но все-таки вспомнил. Это был голос доктора Гамберга. Томас удивился: он же остался в Аугсбурге, чтобы попытаться выяснить, почему гроб его дедули оказался пустым. Но это был все-таки доктор Гамберг. Он заглянул в спальню, потрогал лоб Риты, проверил пульс. Неодобрительно покачал головой, предложил: «Укол?» Томас сказал: «Нет». «А вам?» Томас повторил: «Нет». «Тогда держитесь», — сказал доктор Гамберг и вышел. Потом Томасу показалось, что он услышал голос дяди Кости. И снова удивился: дядя Костя же улетел в Питер.
Но вся эта внешняя жизнь была далекой и словно бы нереальной. Реальной была только спальня. И в спальне был ад. Из темных углов насмешливо скалился усатый череп Мюйра, пророчил беду. В минуты затишья, когда силы оставляли Риту, Томас жадно курил и страстно молился. Может быть, молитвы его были услышаны Им. «Где?» превратилось в «Дай!» Шторм начал еле заметно слабеть.
— Пусти, — после очередного шквала сказала Рита. — Мне больно. Пусти!
Томас разжал руки. Она откатилась, прижалась к спинке кровати, смотрела оттуда настороженно, как загнанный в ловушку зверек.
— Ты кто? — спросила она.
— Я Томас. Томас Ребане, твой жених, — ответил Томас, радуясь ее первому вопросу, в котором сквозил проблеск сознания.
— Дай! — сказала она. — Дай! Дай! Томас Ребане, дай!
— У меня ничего нет, — объяснил он. — Тебе холодно. Я тебе дам халат. Оденься.
— Не подходи. У тебя есть. Ты спрятал. Дай! Мне нужно!
— Потерпи, — попросил он. — Самое трудное уже позади. Потерпи, Рита. Осталось совсем немного.
— Я не Рита, — сказала она. — Я Лола. Звери. Все звери. Дай! У тебя есть! Ты спрятал!
Томас сбегал в свою ванную, принес разорванный пакетик из-под героина, показал его Рите и начал многословно объяснять, что он не знал, что это такое и поэтому высыпал порошок в унитаз. Он говорил и говорил, нес какую-то ахинею, стараясь, чтобы подольше сохранялся в ее глазах этот огонек осмысленности. Но новая волна скомкала ее тело, и снова исчезло время.
«Дай!» сменилось «Достань!» «Достань!» сменилось «Я пойду. Пусти, я пойду. Я сама достану, пусти!» Томас воспользовался этим, чтобы затащить ее в ванну, продержал сколько смог под душем, потом закутал в махровую простыню и отнес на кровать. Она сидела, сжавшись в углу кровати, ее тело била крупная дрожь.
В дверь постучали. Рита метнулась в угол спальни, забилась за трюмо, сжалась в комок. Попросила, лязгая зубами:
— Нет! Не открывай! Не открывай!
Какой-то неведомый, непонятный ужас исходил от нее и насыщал все пространство спальни.
Стук повторился.
— Нельзя! — рявкнул Томас. — Я занят!
— Фитиль, к тебе пришли, — раздался голос Мухи. — Выйди.
Томас приоткрыл дверь спальни. В холле рядом с Мухой стоял помощник Янсена, которого ребята почему-то называли прапором.
— Господин Янсен приказал вам завтра в двенадцать ноль-ноль быть на границе, в Валге, — сообщил прапор. — Вы должны встретить гроб и сопровождать его до Таллина. Торжественное захоронение состоится в субботу.
— Гроб? — переспросил Томас. — Какой еще гроб? Мало мне черепа. Только гроба мне сейчас не хватает!
— Гроб с останками национального героя Эстонии, — повторил прапор. — Вы должны встретить его. Господин Ребане, вы понимаете, о чем я говорю?
— Я? Да, понимаю. Вспомнил. Гроб. Торжественное захоронение. Не могу. В другой раз встречу. Пусть снимают гроб, меня потом подмонтируют.
— Господин Ребане, это приказ господина Янсена!
— Скажите господину Янсену, чтобы он шел со своим приказом… — Томас распахнул дверь спальни и сказал: — Смотрите.
Прапор посмотрел.
— Не бейте меня, — попросила Рита и закрылась локтями, коленями, волосами. Смотрела сквозь волосы, как зверек, повторяла: — Не бейте меня! Не бейте!
— Понятно? — спросил Томас.
— Так точно.
— Передайте господину Янсену, что господин Ребане сожалеет, но не сможет прибыть в Валгу. Он занят личной жизнью.
— Вас понял, — сказал прапор. — Так и доложу. Личной жизнью.
Он вышел. Муха запер за ним дверь. Томас спросил:
— Откуда ты взялся? Ты же с Артистом куда-то уехал.
— Мы еще утром вернулись.
— А сейчас что?
— Вечер.
— Вчерашний?
— Завтрашний.
— Надо же, — сказал Томас. — А мне почему-то даже есть не хочется. Как с глубокого бодуна.
— Тяжело? — с сочувствием спросил Муха.
— Не спрашивай.
— Терпи, Фитиль. Про какой череп ты говорил?
— Ни про какой. Померещилось.
— Крестись, — посоветовал Муха.
— Думаешь, поможет?
— Говорят, помогает.
— Спасибо, попробую.
Томас вернулся в спальню. Рита выползла из угла.
— Согрей меня, я замерз, — почему-то по-русски и почему-то неправильно сказала она. Доверчиво приникла к нему, ткнулась под мышку мокрыми волосами, затихла. И эта доверчивость, и то, что она сунулась к нему под мышку, как бездомный котенок, вымокший под зимним дождем, и то, что она сказала это по-русски и неправильно, почему-то потрясло Томаса.
«Господи милосердный. Господи всемогущий и всемилостивейший. Не нужно помогать мне. Я перебьюсь. Помоги ей».
Через какое-то время он почувствовал, как ее пальцы скользят по его лицу.
— Ты плачешь, — сказала она. — Молчи. Я знаю, как тебе плохо. Мне было так же плохо, когда начинался отходняк у Саши. У Александра. Александр Лоо — так звали моего мужа.
— Я знаю, — сказал Томас. — Он был журналистом.
— Нет. Он был поэтом. Он мне говорил: я родился — и не знал, зачем я родился. Я учился — и не знал, зачем я учился. Я жил — и не знал, зачем я живу. Я встретил тебя и понял, зачем я родился и зачем я живу.
— Красиво, — согласился Томас.
— Он твердил это, когда у него был отходняк. Твердил. Тупо. Он знал, что против этого я не устою.
— И что ты делала, когда у него был отходняк? — заинтересовался Томас ее опытом, который мог ему пригодиться.
— Что я делала? А как ты думаешь, что я делала? — спросила она, и Томас понял, что ее опыт ему не пригодится.
— Я шла на улицу, давала кому-нибудь или отсасывала и приносила ему дозу. Вот что я делала.
— Забудь, — хмуро сказал он. — Забудь. Это тебе приснилось.
— Нет, не приснилось. Я любила его. Я не могла смотреть, как он превращается в животное. Поэтому я его убила.
— Что ты несешь?! — поразился Томас. — Как ты могла его убить? Твой муж умер от передозировки наркотиков! Я читал в справке. Это у тебя сейчас отходняк, поэтому ты несешь черт знает что!
— Я убила его, — повторила она. — Это я зарядила в его шприц тройную дозу. Он умер счастливым. Ты по-прежнему хочешь на мне жениться?
Томас мог бы сказать, что это она выражала такое желание, а он не слишком протестовал, потому что это была некая игра, обычная игра между молодым мужчиной и молодой женщиной, самое начало любовной игры, ее первый слабый исток. Но сейчас было не время для игр. Поэтому он промолчал.
