Скованные намертво - Рясной Илья (хорошие книги бесплатные полностью txt) 📗
— Э, охота по телефону хулиганить?
— Слава, это я.
— Маргарита? Господи, куда ты пропала?
— Я не знала, стоит ли…
— Опять возвращение к пройденному? Сколько можно и себя, и меня мучить?
— Ты ничего не понимаешь. Я хочу тебя видеть… Очень Хочу.
— Хоть сейчас подъеду, — Аверин посмотрел на часы — они показывали двадцать два часа одиннадцать минут.
— Подъезжай… К метро «Кропоткинская». В одиннадцать. Выход к Пушкинскому музею.
— Зачем?
— Я тебя жду на выходе. Я не могу сидеть дома. Хочу пройтись.
— Буду.
Начала барахлить в «Жигулях» передача. Придется показать Егорычу. Но движок продолжал работать безупречно.
Аверин остановил машину, не доезжая нескольких метров до метро. Захлопнул дверцу. Вышел, потянулся. Маргариты не было. Присел на парапет.
— Привет, — Маргарита появилась сзади. Одетая в норковую короткую шубку, песцовую шапку, и походила на гимназистку румяную, от мороза чуть пьяную, из известной песни. Она поцеловала Аверина в щеку.
— Куда пойдем?
— Никуда. Просто пройдемся по городу. Посмотрим на Москву.
— Прямо перед нами, — тоном заправского гида произнес Аверин, — неработающий бассейн «Москва». Когда-то здесь возвышался храм Христа Спасителя, возведенный на народные деньги, взорванный в период очередного обострения национально-государственного маразма. Здесь должен был вознестись Дом Советов с гигантской статуей Ленина наверху, десницей указывающего незнамо куда, а от здания, по замыслу, расходились бы проспекты новой Москвы. Технически из-за болотистой почвы возвести Дом Советов не удалось, и провалом здесь образовался бассейн «Москва».
— Аверин, ты все знаешь.
— Знаю… Двадцатый век — каждое поколение приносило свою долю маразма, безумств и разрушений в Москву… И каждое поколение считало, что времена на дворе плохие… Пошли в машину.
— Нет, оставь ее здесь. Пешком пойдем.
Аверин отогнал машину во дворик в переулке неподалеку. И они отправились гулять.
Было прохладно. Забирал морозец. Но Маргариту это не пугало. Ее охватила какая-то странная нервная лихорадка. Она будто чего-то ждала от Аверина.
Они пешком неторопливо шли по ночной Москве. Столица жила своей жизнью. В центре работали ночные клубы и казино, в ларьках продавали спиртное. В городе стерлась грань между днем и ночью. В ночных клубах и казино гудели бандиты, шлюхи, «новые русские» — ночные существа. Как нетопыри, они с наступлением темноты сбрасывали с себя шелуху забот и усталости, отрешались от сует мира и начинали жить своими странными интересами — тусовались, вели унылые разговоры в кабаках, глазели на стриптизы, проигрывали состояния в рулетку и в карты. В относительно недорогих молодежных ночных клубах и дискотеках «отрывалось» целое поколение. Молодые ребята и девчонки чувствовали здесь себя людьми: тряслись под рев динамиков, слушая безголосых и агрессивных певцов. Звезда тяжелого рока, как обычно, разбрасывал в трясущуюся толпу синтетикнаркотики. В бандитских кабаках тоже текла своя потусторонняя жизнь — решались какие-то проблемы, делились деньги, разрабатывались планы или братаны просто развлекались с дамами легкого поведения.
— Стрип-бар «Огонек», — сказала Маргарита, останавливаясь недалеко от входа в заведение, которое сторожили два атлета-вышибалы.
У стриптиз-бара множество машин. Народ съезжался на ночное представление. Из «Мерседеса» выкатился лысый и жирный колобок лет пятидесяти с двумя девахами, которым он был чуть ли не по пояс. Из «БМВ» вышли два мутноглазых «быка», честно зарабатывавших на стрельбе, разборках и рэкете деньги и прогуливающих их так же странно, как и заработали. Рядом с дверьми курили трое одетых в стильные костюмы кавказцев: для этой публики ночной кабак — эталон жизни.
— Ночная Москва — город нечистой силы, — сказал Аверин Маргарите.
— И мы мечемся по ней, как неприкаянные души, — Маргарита взяла его под локоть крепко, и они отправились дальше.
На Тверской стояли проститутки. Аверин знал, что их пасет дагестанская мафия, но в последнее время к бизнесу стали подключаться сотрудники милиции из местного отделения. Дойные коровы стреляли глазами. Но ночью их количество явно поубавилось.
— Заглянем? — спросила Маргарита, останавливаясь перед входом в ночной ресторан.
Аверин поморщился, прикидывая, хватит ли содержимого его кошелька на это заведение.
— Я угощаю, — сказала Маргарита.
— Я что, похож на человека, живущего за счет женщин?
— Скажи еще, за счет пожилых женщин… Пошли.
Они расположились за столиком в углу небольшого ресторанчика. Там было немноголюдно, типичный набор публики: два горца с двумя блондинками, четверо бритозатылочных со шлюхами и молодняк в зелено-красно-желтых пиджаках. Есть особенно не хотелось ни Аверину, ни Маргарите, поэтому они ограничились легкими закусками и бутылкой вина. Но посидеть спокойно им все-таки не дали. Горцы четверть часа в четыре глаза пялились на Маргариту, один, не обращая внимания на гладящую его по руке блондинку, решительно поднялся со стула.
— Э, можно на танец? — жадно пожирая Маргариту глазами, осведомился он с таким видом, будто выбирал отары овец у себя дома. Он был весь, как дикарь, увешан золотом — цепи, перстни. И здорово навеселе.
— Извините, нельзя, — покачал головой Аверин.
— Слушай, я ее спрашиваю.
Маргарита пожала плечами:
— Нет.
Горец обдал их злобным взглядом, хотел что-то сказать, постоял несколько секунд, но потом удалился. Хоть Аверин и одет не по-бандитски, но мало ли кто он — уж слишком сильная уверенность ощущалась в этом человеке, да и комплекция внушительная — костоломная. Горец знал, что немало разборок начинается с таких вот конфликтов.
— А теперь идем к машине и на Ленинские горы, — велела Маргарита, когда ей наскучило в ресторане.
Уже занималась заря над холодной Москвой, когда они добрались до Ленгор. Стояли, опершись о гранит.
— Моя Москва — это такой холодный город на рассвете, — сказала Маргарита, зачарованно всматриваясь в прекрасные очертания города.
— Почему? — спросил Аверин.
— Он переполнен холодом и злобой. Я люблю этот город.. Но ненавижу еще больше. Я бы уехала отсюда.
— Куда? — усмехнулся Аверин. — На Ямайку?
— Не знаю… В Испанию. Там свет, праздник… Или в Италию — красота… А здесь холод… И хмурое небо… Ненавижу, — с чувством произнесла она. — Поехали, — добавила с неожиданной резкостью.
— Поехали.
Он достаточно промерз. В машине печка гнала по закоченевшим ногам теплый воздух, блаженство разливалось по телу.
В Маргаритиной квартире Аверин снял с ее плеч шубу. Маргарита прошла в комнату и скинула платье прямо на пол.
Привычно нахлынула страсть. Маргарита будто доказывала что-то сама себе. В самый захватывающий момент Аверин почувствовал в ней какую-то отстраненность.
— Я понимаю, что нам пора расставаться. И не могу, — вздохнула она, откидываясь расслабленно на подушку.
— Это почему мы должны разойтись?
— По многим причинам… Знаешь, не надо звонить больше. Я не беру трубку. Я не хочу никого видеть… Я позвоню. Может быть.
Аверин вздохнул.
— Я обязательно позвоню, — Маргарита притянула его голову к своей груди и поцеловала его в затылок. И в этом поцелуе чувствовалась скорбь.
Аверин зарылся в своем кабинете в бумаги, наводил в них порядок, рассылал корреспонденцию. День посвятил этой рутине.
В Москве, как и прогнозировал Ледокол, правда, с некоторым запозданием, грохнули правую руку покойного Глобуса Бубона — Вячеслава Викнера, лидера бауманской группировки. Предполагалось несколько версий: заканчивается зачистка ближайших связей Глобуса; смерть Бубона связана с серией инициированных им убийств известных бизнесменов и мафиози; за Бубоном числилась смерть некоего лидера по кличке Людоед, осиротевшие соратники последнего тоже вполне могли сподобиться на подобное дело; кроме того, под Бубоном зашаталось «кресло», ходили слухи, что братва хочет его сместить. Так что причин для расстрела хватало. Прибрали его классически. Мафиози, заботившийся о своем здоровье и привыкавший жить по европейским стандартам, отправился поиграть в теннис на корт на Волоколамском шоссе. Когда его «Форд» зарулил на стоянку и он вместе со своими «шестерками» вышел из машины, киллер через специально пробитую в стене дыру повел беглый огонь. Бубон с соратниками кинулся во двор, под прикрытие. Там их встретил автоматным огнем второй киллер, прятавшийся на крыше гаража. Расчет убийц был четкий и ясный, и сработали они на пять баллов.
