Операция «Цитадель» - Сушинский Богдан Иванович (книги онлайн без регистрации полностью txt) 📗
– Еще как!
– Уже после помолвки?
– К вашему счастью, мой генерал генералов, – игриво пощелкала Хейди кончиком языка, – вы провинились «до».
– Но уже после знакомства с вами?
– Конечно же, до него, иначе не состоялось бы и нашей помолвки.
– И оправдания, прощения не будет?
– Оправдание и прощение – совершенно разные понятия.
– Почему?
– Оправдать – еще не значит простить. Можно оправдывать поступки человека, но не прощать их, а можно простить, так и не оправдав.
– Интересная мысль, – едва слышно проговорил генерал, а про себя добавил: «После этой войны множество людей, в советской России живущих, смогут понять твое предательство, вот только многие ли из них смогут это предательство оправдать и простить?»
– Многое зависит еще и от того, в чем суть прегрешения, и способны ли мы подобные прегрешения прощать. – Хейди привстала на носках и потянулась к нему руками, губами, всем телом, словно бы пыталась не просто дотянуться до губ мужчины, но и воспарить вместе с ним над горным перевалом, над всей этой горной страной.
Они целовались долго и упоительно, словно прощались навсегда, или же, наоборот, вновь встретились, чтобы никогда больше не расставаться. И дарили они свои поцелуи, стоя на самом краю сыпучего обрыва – как могут целоваться только насмерть влюбленные самоубийцы, решившие уйти из жизни вот так: вместе, в объятиях; или как неисправимые фаталисты, твердо уверовавшие, что судьба превыше случая и превыше их бессмысленного бесстрашия.
– Но вы напрасно считаете, мой генерал генералов, что страстный поцелуй станет вашим оправданием.
– Не оправданием, а приговором.
– Что значительно ближе к истине.
Только теперь Андрей вдруг понял, что за намеками Хейди скрывается нечто более серьезное, нежели игривое дурачество. Чувствовалось, что женщина порывается сказать ему что-то очень важное, перейти к какому-то серьезному разговору, к которому она готовилась давно и ответственно.
Хейди и в самом деле резко как-то сомкнула у него на шее руки, еще на какое-то мгновение всмотрелась в его глаза, – предусмотрительно сняв перед этим его очки, – и, так же резко освободив мужчину, отошла к черневшему посреди поляны огражденному валунами кострищу.
– Сразу же после нашего с вами знакомства мне совершенно случайно – подчеркиваю: совершенно случайно – стало известно, что в плен вы сдались вместе с одной прелестной русской. Наврали, конечно?
– Почему же? Так оно и было.
– Вроде бы из простолюдинов, штабная повариха, но приближенная к вам, генерал генералов. Не в меру приближенная. Тоже наврали?
«Ну, началось! – возмутился про себя Власов, подозрительно долго протирая платочком и без того чистые стекла очков. – Нашла когда и о ком вспоминать! Узнала, видите ли, „совершенно случайно”! Сказала бы: „Из досье, которое мне предоставили лейб-гвардейцы из гестапо”, – и весь разговор».
– В последние дни моих блужданий по лесу ко мне случайно прибилась небольшая группа окруженцев. Среди них была и штабная повариха. Потом одни погибли в стычках, другие рассеялись по лесам. В общем, все, конец, в стремени, да на рыс-сях…
– Все исчезли, а повариха почему-то осталась… – притворно вздохнула Хейди, артистично разводя руками.
– Все верно: повариха осталась.
– Это ж как надо было довоеваться командующему целой армией, чтобы все его солдаты разбежались? Чтобы из нескольких тысяч солдат не осталось ни одного, который бы решил до конца сражаться рядом с вами. Ни одного, даже адъютанта или какого-нибудь завалящегося штабного посыльного. И только до конца преданная генералу штабная повариха… Только она, как вы любите выражаться, генерал, «на р-рысях» примчалась к вам.
– Так случилось, и ничего тут не поделаешь. Кстати, только благодаря этой женщине мне удалось довольно долго скрываться от германских патрулей и карательных отрядов. А главное, не умереть от голода.
– А зачем вы скрывались от германских патрулей? К своим вы не прорывались, поскольку боялись их сильнее германцев. У германцев вас мог ожидать плен, а в НКВД вас ждала только пуля для бездарного, предавшего свою армию и свою родину генерала. Причем пуля по личному приказу Сталина. А подобный приказ «вождя всех времен и народов» для вас сам по себе страшнее пули. Опять ошибаюсь?
– Мне не понятна ваша агрессия, Хейди? Что произошло, на р-рысях?
Власов лукавил. На самом деле ему все было понятно. Прежде всего ему было понятно, что только сейчас, только в этой «сцене над обрывом» перед ним представала та, настоящая, Хейди, которой уже не нужно было играть кого-либо, кроме как саму себя, истинную. Сразу же исчезли и обращение «мой генерал генералов», и ее вера в него как в защитника Москвы; и восхищение им как создателем Русской освободительной армии.
Хейди-бонапартши больше не было; перед ним во всей своей оголенности представала озлобленная собственной подозрительностью, склочная, сволочная, готовая утопить его в своей собственной ревности баба. Зря, что не русская, а германская.
– В партизаны вы, генерал, тоже не подавались. Ведь могли же вы из остатков своих подразделений, из оставшихся в живых солдат и офицеров, причем даже из добровольцев, создать настоящий партизанский отряд. Наподобие тех, которые были созданы десятками советских офицеров, тоже оказавшихся в окружении. Однако вы этого не сделали.
– Не сделал, – упавшим голосом признал Власов. – Я много чего в те дни не сделал.
…Как признал генерал и то, что в эти минуты Хейди задавала те же вопросы, которые ему – живому или мертвому – будут задавать со временем тысячи других людей. В том числе и тех, что уцелели во время разгрома его армии.
– Тогда почему вы скрывались от германских патрулей? Какой в этом был смысл?
– Просто пытался спасти себя и ее.
– Спасти? Зачем?! Чтобы предстать перед командующим армейской группой «Север» и командующим 18-й армией вермахта генералом Линденманном в сопровождении штабной поварихи? Не имея при себе даже адъютанта? Хотите сказать, что у вас не нашлось для себя пистолета или какой-либо в лесах завалявшейся винтовки с последним патроном? И это говорит боевой генерал?! Понимаю, отправлять на смерть тысячи своих солдат, распинаясь при этом об исконной храбрости русского солдата и жертвах во имя родины – это одно, а самому решиться принять достойную смерть – это другое?
Если Хейди и решила умолкнуть, то лишь для того, чтобы выслушать своего пристыженного, обескураженного Андре. Вот только вел себя генерал-окруженец в эти минуты точно так же, как вел себя в последние дни гибели своей армии: не решаясь ни сдаться на милость победителя, ни прервать свой скорбный путь военного позора выстрелом чести.
Молчание его затягивалось, однако эсэс-вдова не собиралась торопить его.
– Так меня еще никто не допрашивал, – наконец пробормотал Власов.
– Вас еще вообще не допрашивали, бывший командарм. К сожалению, вы все еще не поняли этого. Генерал-полковник Линденманн вообще принял вас по-рыцарски как почетного гостя. В Винницком особом лагере для военнопленных вас не допрашивали, а, заискивая, вербовали. Для гестаповцев доступ к вам перекрыт Гиммлером, СД вас пока что не трогает, выжидая, как вы будете вести себя дальше.
– Вы правы, – бессильно сжал свои жилистые кулаки генерал, осознавая, что по-русски послать сейчас эту эсэс-вдову и уйти – он уже не в состоянии.
Разрыв с Биленберг вызвал бы настоящий горный обвал неприятностей, который привел бы к краху не только его самого как командарма РОА, но и создаваемой им армии. Все зашло слишком далеко. Эта германка, вероятно, единственная возможность установить хоть какое-то, хоть иллюзорное равновесие между безысходностью предателя России и столь же безысходной позой ее освободителя.
– Вы хоть помните, как ее звали, эту вашу повариху, наш непобедимый генерал?
– Да черт ее!.. – попытался было отмахнуться Власов, однако, наткнувшись на ироничный взгляд по-цыгански темных, прищуренных глаз Хейди, решил не рисковать. – Кажется, Марией. Какое это имеет значение? И вообще, может, хватит о ней.
