Если враг не сдается - Нестеров Михаил Петрович (читать хорошую книгу .TXT) 📗

А в ушах прапорщика стояли предсмертные слова Рудгера, буквально просочившиеся сквозь землю и нашедшие среди трупов одного-единственного живого человека: «Одного из них зовут Миротворцем. Я не завидую тебе».

Теперь вся надежда на Игоря Мельникова и Антона Соколова.

В себе Седов не был уверен: сломать человека – дело плевое, он сам мог поучить этому ремеслу кого угодно, даже этого выродка, который продолжал, изменив ход разговора:

– Будущее за нами, Сева. Мы уничтожим любого, кто встанет у нас на пути. А впоследствии будем истреблять всех, кто нас не поддержит. – Говорил так убедительно, словно был самим Эджилом Крогом, помощником президента Никсона, который тридцать с лишним лет назад сказал нечто похожее.

Взгляд на часы.

– У тебя пятнадцать секунд, Сева… Десять… Через пять секунд тебе заткнут рот, и тебе уже больше ничего не поправить. Время.

– Я согласен.

Батерский, не мешкая, поднес трубку к уху Седова и щелкнул тумблером. Он не поторопился, он видел, что прапорщик готов играть на его стороне. Без макиавеллиевской репутации Батерского эта минута не стоила бы ровным счетом ничего.

– «Дельта», я «Кама-2», вас слышу, – ровным голосом ответил прапорщик. – «Дельта», ответьте «Каме-2».

Интуиция подсказывала Батерскому, что вызов «Камы» по радио напрямую связан с ним. Что-то произошло в части во время его отсутствия.

– «Кама-2», я «Дельта», слышу тебя. – Радист по голосу узнал Седова. – Прими радиограмму, «Кама». Кстати, где твой радист?

– В кусты пошел.

– «Кама-2», принимай радиограмму:

Как понял, «Кама-2»?

– Понял, «Дельта»: взять под арест сержанта Литвинова, доложить свое местоположение, ждать транспорт, передать командование РДГ капитану Шарову. Место и время высадки: 311 и 9.15.

– Подтверждение принято. «Каме-2» отбой.

«Что скажешь?» – глазами спросил Магомедов.

– Время, – ответил Батерский. – Время. Я и так подзадержался в центре. – Он перевел взгляд на Упыря. – С тебя причитается, Сева. Еще один сеанс связи. Прямо сейчас. Вызывай «тройку».

– Радиостанция на базе отключена. Она идет как запасная.

– Я тебе сказал: вызывай.

Седов вышел в эфир, однако радиостанция на «тройке» молчала.

– Ладно. А ты молодец.

В этот раз Батерский воздержался от приветственного, насмешливого и признательного хлопка. Для этого время тоже закончилось. Сейчас оно плетью вытягивало по чувствительным взмыленным бокам и гнало к временному лагерю, где остались девять, включая капитана Шарова, спецназовцев.

41

Когда Батерский с Батыем уходили из лагеря, в дозоре стоял Садко. Времени с тех пор прошло мало, так что Павла Садчикова вряд ли сменили, полагал Игорь. У Садко была выгодная позиция, а Батерскому на руку играло время, или он играл с временем. Он словно рассчитал все таким образом, чтобы появиться в зоне видимости дозорного, когда серая пелена полностью заволокла горизонт; последние малиновые нити заката казались на этом мрачном фоне небрежной штопкой, словно кто-то наспех залатал порванный край неба.

Садчиков видел лишь смутные, расплывчатые фигуры, которые, не таясь, быстро приближались, как раз с той стороны, куда отправились на разведку его товарищи. Да, это они: вот кто-то просвистел сусликом: «Свои». Садко ответил таким же свистом: «Фью – Фью-ю-ю – Фью». «Вижу», то есть.

Пара разведчиков была в двадцати шагах от него, когда один из них, следовавший позади командира группы, остановился и, поворачиваясь в обратную сторону, принял положение для стрельбы с колена.

«Обстановка накаляется». Возбуждение ударило по рукам Павла Садчикова, задрожали пальцы, по спине пробежал холодок, ноги стали тяжелыми, словно налились свинцом. Он периодически менял положение, когда они затекали, но вот эта, новая волна, вошедшая в тело, оказалась страшно тяжелой.

«Что, – пытался определить Садко, – набрели на базу Седова? Засветились или просто осторожничают перед лагерем?»

Нет, не осторожничают, поскольку шли в открытую, и лишь на подступах к секрету Батый продемонстрировал маневр с прикрытием. Рисуется? С другой стороны, если бы они не были уверены в том, что их не преследуют, то увели бы погоню подальше от лагеря. В крайнем случае разделились бы, чтобы один из разведчиков мог предупредить остальных. И еще связь: носимые радиостанции держали устойчивую связь до полутора километров, могли бы «сбросить» сообщение.

Командир группы уже рядом, в пяти шагах, слышно его прерывистое дыхание; и в нем Садко уловил тревогу. «Вот это колотит меня!» – сокрушался Садчиков, не в силах совладать с волнением. Тонкие губы Павла свело; наверное, они побелели. Разве в таком виде приходит ощущение опасности? – не реальной, поскольку все это игра, хотя и для взрослых. Порой бывает трудно, больно, но в подсознании торчит надежный гвоздь: все это временно, все это не по-настоящему. И где та наэлектризованная волна, которая совсем недавно, только что, накрыла дозорного? Нет ее, она схлынула, оставляя в груди тревогу. Не бутафорскую, нет, а настоящую.

Он еще молодой, нет и девятнадцати. Он еще не научился распознавать опасность, предвидеть ее, предчувствовать. Но уже был на полпути к этому: ведь тревога бередила его душу, его сознание. Он учился даже на таком коротком, мимолетном примере; до истины оставался один-единственный коротенький шаг. Вот в чем заключалась ценность обучения в полевых условиях. И неважно, какая задача стоит перед тобой, неважно, как и кто ее поставил, – важны короткие мгновения, которые острыми иглами обозначают на теле чувствительные, доселе неизвестные участки. Дрожь в руках – но какого она качества? Холодок на спине – но какой он свежести?

Садко учился ставить диагноз своим чувствам, ощущениям. Он мог стать классным спецназовцем; все говорило за то, что природа охотно начала делиться с ним своими знаниями и пробуждала в нем инстинкт, придушенный интеллектом и, может, даже эгоизмом: он был человеком.

Каждый разведчик ищет и находит что-то общее в каком-нибудь хищнике, будь то тигр, пантера, гепард, орел, коршун. И в голове Садчикова уже начал вырисовываться смутный образ. Но кого? Немного не хватило ему, чтобы представить себя в образе пантеры, которая в невероятно длинном прыжке уходит от опасности, в последний миг замечая охотника, притаившегося в засаде.

Охотником был командир рейдовой группы. Он не боялся проиграть, он боялся выдать себя. Он торопился и был напряжен. Как мог, он в течение долгих десяти дней боролся с внутренним напряжением. И до сих пор не сбросил его. Порой ломило виски, нервы были осязаемыми; вот они, под ломкой кожей, источившиеся и хрупкие. Где та бездна, в которую когда-то так пристально всматривался Игорь Батерский? Никуда она не делась, она все там же, под ногами; куда бы он ни ступил, она всегда следовала в том же направлении, и он всегда оказывался на краю. Земля ямой, не меняющей форму, уходила из-под ног, но всегда опережая его на шаг.

Сейчас ему требовалось лишь одно лекарство: сбросить с себя личину, которая давно осточертела. Он понимал, что сейчас она на нем – дырявая, через эту брешь видит Садко его настоящий облик. Он прикрыт на две трети, прокаженные лохмотья будут спадать с него с каждым именем, с каждой кличкой бойца. И когда последний растянется у его ног, он вздохнет свободно. Хотя бы на короткое время.

Куда потом? В Чечню? В горы? Под мышку к одноногому параноику?