Школа суперменов - Гайдуков Сергей (мир книг .txt) 📗
— Еще бы у тебя не путалось, — сказал Бондарев, пытаясь перевести разговор в другую сторону. — Мы тут уже часа два заседаем. Вот и бутылка опять пустая. И ты хочешь, чтобы у тебя ничего в голове не путалось.
— Дело не в бутылке, — сказал Афанасьев. — Дело в том, что случаются такие веши... Такие вещи... Которые не должны случаться. Которые не имеют права случаться.
Он хотел сказать еще что-то, но посмотрел за спину Бондареву и осекся.
В «Пельменную» быстрым шагом вошел Аристарх Дворников в сопровождении молодого парня в кожаной куртке. На этот раз Дворников был явно не в настроении ностальгировать по советской системе общепита и тешить собственные странные гастрономические пристрастия.
— Что? — спросил Бондарев.
— У нас проблемы, — сказал Дворников сухо. В голосе его не было паники или нервной озабоченности. Голос был как будто информационным сообщением о заранее проанализированных и оцененных неприятностях. Анализ и оценка оказались такими, что Дворников побежал искать московского гостя.
И Бондарев правильно прочитал заложенный в голосе Дворникова код. Он на время забыл про Афанасьева, обернулся и уточнил:
— Проблемы — у вас или у меня?
— У вас и у меня, — сказал Дворников.
— Серьезные проблемы? — Бондарев уже застегивался.
— Не знаю, как для вас, а для меня — серьезные. Я не люблю мертвецов. Особенно в своей машине.
— Пошли, — сказал Бондарев.
Глава 26
Время бежать
1
Мезенцев оторвался от «хвоста» в метро — на платформе «Китай-город» он юркнул в вагон с такой прытью, что и сам удивился. Коля как будто и не заметил этого — остался задумчиво стоять между колонн, поглощая орешки из очередного пакета. Будто и не волочился он за Мезенцевым от самого здания «Аркадия Трэйд» с хладнокровием и сноровкой человека, которому не впервой выполнять такие задания.
Вообще-то Мезенцев думал, что будет хуже. Он думал, что придется прорываться из здания с боем, выпрыгивать в окно или делать еще что-нибудь этакое джеймсбондовское...
Но все обернулось лишь флегматичным любителем орешков Колей, который, похоже, не очень расстроился, упустив Мезенцева.
А Мезенцев не стал расстраиваться по поводу отсутствия большого опасного приключения. Он на это не нарывался. Он хотел лишь по возможности загладить свою вину перед дочерью Генерала. Хотя — было ли это виной? Или это было допустимой самообороной? Лучше было не бередить эту тему, а просто помочь Лене выжить, помочь ей исправить те глупости, которые она успела наделать.
Но Мезенцеву очень не хотелось ради этой помощи пускаться на какие-то рискованные трюки вроде выпрыгивания из окна и беготни от людей Левана по всей Москве. Его помощь находилась в рамках допустимого — как и его оборона. И он был крайне доволен, что пока ничего героического от него не потребовалось. Мезенцев не хотел быть героем. Он знал, что герои долго не живут. А посмертная слава и почет его мало волновали...
Он еще минут сорок заметал следы, пересаживаясь с одной линии на другую, пробегая по переходам и запрыгивая в вагон метро за секунду до отправления. Может быть, все это было лишним. Может быть.
Через два дня он вернулся в Ростов, не напрямик, а тоже весьма запутанным маршрутом. Но и это не казалось ему лишним.
Дома он тоже поначалу оглядывался, искал слежку в отраженных витринами магазинов силуэтах; войдя в подъезд, прислушался к звукам на лестнице; проверил, на месте ли клочок бумаги, которую он перед отъездом засунул в щель между дверью квартиры и косяком... Может быть, это было лишним. Может быть.
Ближе к вечеру Мезенцев приехал к Лене. Нажал кнопку звонка строго условленное количество раз. То есть это он строго установил количество и длину звонков, а Лена его обсмеяла. Но вроде бы запомнила. По крайней мере, обещала.
Однако звонки остались без ответа, и дверь не открыли. Мезенцев повторил последовательность нажатий на кнопку еще раз — безрезультатно. Кольцо электросчетчика едва крутилось, а Лена в последние дни любила врубить на полную катушку телевизор в зале и магнитофон на кухне, включить люстры, и таким обилием звука и света бороться то ли со страхом, то ли с тоской, то ли еще с каким темным зверем, который грыз ее изнутри в этом замкнутом пространстве, в этой строго очерченной зоне безопасности...
Мезенцев помедлил и открыл дверь своими ключами. Сначала он увидел, что в квартире темно. Потом он понял, что в квартире пусто.
Он нащупал рукой настенное бра, зажег свет. Ничего ужасного Мезенцев не увидел и слегка успокоился. В комнате стоял легкий беспорядок, который позволяет себе человек, не рассчитывающий на приход гостей в обозримом будущем. На диване в одном углу было свалено одеяло и подушки, в другом темнел скомканный халат. Мезенцев зачем-то потрогал его, потом резко вышел из комнаты в коридор, проверил кухню и ванную...
Это была просто пустая квартира. Ничего особенного. Просто хозяйка куда-то вышла погулять. Это было бы так естественно, если бы хозяйке не грозила смерть. И после поездки в Москву Мезенцеву эта смерть мерещилась за каждым углом.
2
Мезенцев выключил бра и сел на диван. За окном темнело, вскоре зажглись фонари, и их свет, проникая через окно, немного рассеивал темноту в комнате. Мезенцев изредка поглядывал на свои часы с подсветкой и ждал.
В этом тайном ожидании было одновременно и что-то хорошо ему знакомое, и в то же время что-то новое. Знакомым было то ощущение, когда для сидящего в засаде охотника время теряет привычную плотность и структуру. Оно растягивается, истончается, а потом и просто теряет всякий смысл, исчезает, превращается в ничто, которое станет прежним реальным временем лишь тогда, когда закончится ожидание.
И еще было что-то новое. Что-то, чему Мезенцев то ли не мог, то ли не хотел подобрать названия. Но это «что-то» придавало ожиданию новые ощущения — такие, о существовании каких Мезенцев уже стал забывать.
Неизвестное количество времени прошло, и неизвестное количество времени осталось, когда Мезенцев полностью пропитался этими новыми ощущениями и сделал то, что ему уже очень давно хотелось сделать.
Он снова провел рукой по оставленному Леной халату — и ему не пришлось шарить рукой по дивану, потому что он запомнил точное место. Потом Мезенцев осторожно взял халат в руки, поднес к лицу. Провел гладкой тканью по щеке. Вдохнул запах. Запретный плод был сладок и свеж, как и положено запретному плоду.
Возможно, Мезенцев ошибался, возможно, не было ни этой сладости, ни этой свежести, но ему хотелось, чтобы все было именно так. Он понимал, что делает вещь явно непристойную для мужчины, разменявшего четвертый десяток. Непристойность состояла не в самих касаниях одежды молодой девушки, а в том, как Мезенцев на это реагировал. Он почувствовал дрожь. Он почувствовал свой плохо сдерживаемый восторг, и сам же устыдился этого восторга.
Чтобы загнать разбушевавшиеся эмоции обратно в клетку, он напомнил себе еще одну, главную причину, по которой соприкосновения его пальцев и ее одежды были глубоко непристойны.
Несколько месяцев назад Мезенцев убил отца девушки, чьей гладкой кожи касался этот халат.
Мезенцев напомнил себе об этом. Но напоминание не помогло, и его пальцы продолжали касаться ткани, которая, как ему казалось, все еще хранила тепло ее тела.
Это одурманенное состояние Мезенцева прервалось ровно в тот миг, когда он услышал звук вставляемого в замочную скважину ключа.
Мезенцев уронил халат, и его органы чувств высвободились от наваждения, включились и стали ловить сигналы извне.
Дверь еще не открылась, а Мезенцев уже определил на слух, что за дверью как минимум двое.
Когда дверь открылась, то Мезенцев, еще никого не видя, понял, что одна из двоих — Лена.
Мезенцев неслышно встал с дивана. В коридоре зажгли свет. Судя по звукам, которыми все это сопровождалось, вторым человеком был мужчина. Он двигался тяжелее и громче. Мезенцев прислушался — Лена что-то негромко сказала мужчине. Тот не ответил. Лена сказала еще что-то. Тот снова промолчал.
