Гражданин тьмы - Афанасьев Анатолий Владимирович (книга регистрации .TXT) 📗

— Не горячись, девушка. Может, босс тебя и пригласил, но ежели что случись, с кого спросят? С Калистрата и спросят.

— Калистрат — это вы?

— А то сама не видишь?

— Что же может такого случиться, господин Калистрат? Съем я вашего Громяку?

— Всяко бывает. Купидоны вроде тебя попадаются шустрые. На личике не написано, что у тебя на уме. Так что придется пройти со мной.

— Куда еще?

— Неподалеку. Вон в ту дверцу.

Провожаемая сочувственными смешками, с недоеденным бананом в руке, я проследовала за Дебилом в смежную комнату, где он быстро и умело, произвел милицейский шмон. Обследовал сумочку, а также облапал всю меня сверху до низу. Я предупредила:

— Не сопи, Калистрат. Ничего не выйдет. Не про тебя ягодка.

Дебил не обиделся.

— Эх, барышня, одно баловство в голове. Хотя честно скажу, изюминка в тебе есть. Вона какие сиськи нарастила в ладонь не захватишь.

— Спасибо за комплимент.

— На здоровье. Учти и то, наш барин не жадный, иной раз и нам с его стола обламывается. Так что не зарекайся.

Едва вернулись в общий отсек, в зале вторично грянул гимн Советского Союза, и спустя минуту в комнату вбежал Громякин, со вздыбленными кудрями, распаленный, измазанный помадой. При его появлении свита в едином порыве вскочила на ноги и вытянулась по стойке «смирно». Вождь бухнулся в кресло, принял поданный услужливой рукой фужер вина и лихо, единым духом опрокинул.

— Фу-у, приморился маленько… Прошу садиться, господа. Вы же знаете, не люблю церемоний…

Вместо того чтобы последовать любезному приглашению, половину пировальщиков будто ветром сдуло: за столом осталось шесть-семь человек, включая Калистрата. К ним Громякин обратился с маленькой речью:

— Что ж, братцы-кролики, народец у нас все чудней становится. Иной раз диву даешься, до чего туп. Тупее тупого. Чего не дай, все проглотит и еще поблагодарит. Любое дерьмо. Главное, чтобы обертка нарядная. Реформу проглотил, Елкина терпел, трупом лежит у ног злодеев, а побренчи над ухом побасенкой, вскочит и заорет от радости. Не в укор говорю — с благоговением. С таким народом мы любую Европу разнесем вдребезги, только прикажи. Не везет россиянам с управителями, вот в чем беда. Ничего, мы это дело скоро поправим.

Под почтительный, негромкий гул домочадцев, жадно внимающих каждому слову, уперся в меня взглядом. Икнул, поманил пальцем.

Я приблизилась танцующим шагом, как на подиуме.

— Молчи, сам скажу, кто такая… Олькина подруга. Фирма «Купидон». Надька Марютина. Угадал?

С этим человеком могла быть только одна правильная линия поведения — глубокое и постоянное восхищение. Ничего сложного. Чеши за ухом, как пса, и он твой.

— Поразительно! — Я натурально зарделась. — У вас, Владимир Евсеевич, феноменальная память.

— Как тебе мое выступление?

— Забирает до печенок. Кончить можно невзначай.

— Смело отвечаешь, но в точку. Что про народ сказал, согласна?

Я присела на стул рядом с ним.

— Я, Владимир Евсеевич, согласна со всем, что вы говорите. И так уже семь лет подряд. Как только в возраст вошла. Вы же мой кумир.

Наши взгляды соприкасались: его, грозный, должный выражать неодолимый мужской напор, и мой, робкий, овечий. С удовлетворением вождь откинулся в кресле, протянул руку, в ней тут же оказался новый фужер с вином.

— Так что же привело тебя ко мне? Какая срочная надобность?

Я растерянно повела глазами: дескать, мы же не одни. Громякин расхохотался:

— Брось… Тут лишних ушей нет. Это все мои друзья, лопушки мои любимые…

Для подтверждения привлек к себе ближайшего лопушка, коим оказался пухленький господинчик с розовой лысинкой, ласково ущипнул за щеку. Господинчик мерзко захихикал.

— Ваши, да. Но не мои. Извините, Владимир Евсеевич, есть секреты, которые не принадлежат мне одной.

— Кому же принадлежат? Гаденышу шепелявому? Калистрат, что за девица? Не подосланная?

Калистрат, чуть не подавившись водкой, отчеканил по-военному:

— Никак нет, господин полковник. Самолично снял досмотр. Бесхитростная она, хотя лживая. Вождь глубокомысленно кивнул.

— Вечером свободная?

— Это вы мне? — уточнила я, потому что в этот момент он выковыривал ногтем соринку из фужера.

— Кому же еще? Не Калистрату. Про него я все знаю.

— Если хотите куда-то пригласить, для вас я всегда свободная, — ответила на одном дыхании.

— Особняк на Самотечной знаешь?

— С закрытыми глазами найду, если надо.

Поглядел укоризненно.

— Что-то мне, Надюха, настроение твое шутливое не нравится. Кабы после плакать не пришлось… Хорошо, будь к десяти вечера. Но без всяких сопровождающих.

От смущения я потупила очи. Над столом пронесся завистливый шепоток.

…Все складывалось примитивно, по схеме "ходки на одну ночь", но как я понимала, это было не совсем то, чего ожидали Ляка и Ганюшкин. А чего, собственно, они от меня ожидали? Чтобы Громяка «заторчал» с первого захода и ни с того ни с сего начал плясать под мою дудку? Но это же смешно. Такого не бывает. Трезво рассчитывая свои возможности, я могла надеяться, что, приложив старания, охмурю пожилого извращенца настолько, что он внесет меня в список своих утешительниц наравне с круглозадыми мальчатами, но не больше того. Что не удалось Иванцовой, не удастся никому. Она во многом меня превосходит, и, наверное, какое-то время политический громила ходил по ее указке, зато теперь ее активно сливают, и можно только молиться, чтобы не окончательно перекрыли кислород.

Я присмотрелась к Громяке. Суть в том, что он тоже измененный, причем его измененность еще страшнее, чем у других измененных, которые сначала были людьми, а потом превратились в зомби. Его измененность вместе с ним родилась, она в его природе, и главный ее признак — это отношение ко всем остальным людям, к мужчинам и женщинам, как к мусору. Они все там наверху такие, Громяка еще не самый отпетый. Их нутро пожирает ненасытный червячок-вампирик, считается, имя злобному сосуну — жажда власти, но я думаю, его зовут по-другому. Жажда власти, денег, утех и все прочее — это человеческие страсти, они свойственны многим и необязательно делают из человека чудовище. А вот то, что зудит в печенках у таких, как Громяка, и заставляет их обращаться с людьми как со скотом, глумиться, грабить и лицедействовать, стремясь к неведомой цели, — это родовая мета дьявола, если говорить языком моей бедной матушки, свихнувшейся на чтении эзотерических книжонок. Мы разные существа и живем в разных мирах. Он проглотит меня мимоходом, не заметив, что проглотил, и я даже укусить его не успею.

Из офиса дозвонилась Вагине и высказала ей эти соображения, естественно, еще более упрощенно.

— Пригласил в притон на Самотеку, — доложила я. — Хочет трахнуть в извращенной форме. Если это входит в мои обязанности, я готова. Сколько с него заломить? Или дать на халяву?

Вагиночка поздравила с почином и спросила:

— Что-то тебя еще беспокоит, прелесть моя?

— Я с ним не справлюсь. Волки не приручаются. Ей не надо разжевывать, сразу усекла, о чем речь.

— Ошибаешься, милочка. Он не волк. Раздухарившийся совок, разжиревший от зелени. Вот и все. Вспомни, как легко подмахнул контракт.

— Чем Иванцова плоха? Она с ним сто лет. Знает, как облупленного. И контракт он не мне, а ей подписал. Скоро они обвенчаются.

— Про Иванцову забудь.

— Как забудь? Она все же моя подруга. В школе вместе учились. Если вам не угодила…

— Надин, заткнись! — В голосе ледяные нотки, словно змея прошуршала в мокрой траве, — Пожалуйста, оставь свои бабские штучки. Это бизнес. Говорила тебе, время пошло. От тебя и от меня больше ничего не зависит. В одном могу успокоить: с Громякой работаешь не ты одна. Он обложен со всех сторон, никуда не денется. У тебя роль важная, но не центральная. Не заносись чересчур.

— Куда мне заноситься, не до жиру… Ляка, ты меня просто не слышишь. Я не справлюсь, понимаешь? Употребит как подстилку и выкинет вон.