Спасатель. Жди меня, и я вернусь - Воронин Андрей Николаевич (лучшие книги без регистрации TXT) 📗
– А они тут как тут, – подсказал Андрей. – С фотоаппаратами, видеокамерами и жвачкой: здравствуйте пожалуйста!
– Несерьезный вы народ – журналисты, – укоризненно промолвил Стрельников. – Циничный.
– Чья бы корова мычала, – со светской улыбкой огрызнулся Андрей.
Виктор Павлович наградил его долгим молчаливым взглядом – примерно таким же, какого удостоился Слон за ценную информацию о том, кто по морю плавает, а кто ходит. Андрей нашел в себе силы любезно осклабиться в ответ, но в глубине души почувствовал нехороший холодок. Все-таки было в их с Женькой Соколкиным компаньоне что-то жутковатое, от чего мороз подирал по коже. Как будто, собравшись утром побриться, вместо своей заспанной физиономии увидел в зеркале графа Дракулу собственной персоной или просто чужое, незнакомое и не шибко приятное лицо. И, поймав себя на этом ощущении, Андрей Липский уже далеко не впервые подумал, что конец истории, которую он так долго и с таким риском для своей драгоценной персоны распутывал, может ему не понравиться.
– Что-нибудь еще? – отвернувшись наконец от него, спросил Стрельников у Женьки.
– Да, в общем-то, ничего, – вздохнул тот. – Больше ничего конкретного мне выяснить не удалось. По крайней мере, о том, что такое Коробкин Хобот или Канонирский Грот, в обнаруженных мной источниках нет ни слова.
– Двести метров вдоль Коробкиного Хобота, – по памяти процитировал Стрельников. – Да, непонятно. Может, это какая-нибудь тропа или отрог центрального хребта?
– Да нет там никакого центрального хребта! Говорю же, это вулканический кратер. Считайте, каменный бублик.
– Строго на восток через Рыбьи Кости, – припомнил Андрей. – А мы-то, дураки, радовались, когда сумели прочесть карту! Оказывается, прочесть и понять – совсем не одно и то же.
– Как обычно, – с усмешкой свел с ним счеты злопамятный хозяин. – Вам ли, журналисту и блогеру, этого не знать!
Женька Соколкин зевнул – длинно, с подвыванием, неприкрыто демонстрируя свое отношение к затевающейся интеллигентной склоке.
– Пойду прошвырнусь, – сказал он, рывком высвободившись из кожаных объятий чересчур просторного для него кресла. И после подчеркнутой паузы добавил: – Можно?
– Отчего же нельзя, мой друг, – великодушно разрешил Стрельников. – Полагаю, вы не заблудитесь. Ужин подадут через час – здесь, в кают-компании. И что-то мне подсказывает, что вы его не пропустите. Так что льщу себя надеждой вскоре снова вас увидеть.
– Это факт, – направляясь к выходу, через плечо заверил Женька.
– За борт не свались! – спохватившись, предостерег Андрей.
В ответ раздался странный, нечленораздельный, но откровенно насмешливый звук, представлявший собой что-то среднее между фырканьем и хрюканьем. Когда дверь за юным нигилистом закрылась, мягко клацнув латунным язычком защелки, Стрельников неторопливо извлек из коробки тонкую сигару, вооружился золоченой гильотинкой и со стариковской медлительностью приступил к ритуальным манипуляциям с вышепоименованными предметами.
– Полагаю, – не прерывая своего священнодействия, нейтральным тоном произнес он, – уговорить уважаемую Елизавету Степановну отпустить сына в эту поездку в компании полузнакомых мужчин было непросто.
– Боюсь, «непросто» – это не то слово, – с глубоким чувством признался Андрей.
– И вы, несомненно, взяли на себя всю полноту ответственности за сохранность его здоровья и жизни, – тем же тоном предположил Стрельников.
– А что мне оставалось?
Виктор Павлович щелкнул настольной зажигалкой и погрузил кончик сигары в ровный голубовато-оранжевый огонек.
– Мне почему-то кажется, – усиленно работая щеками, чтобы раскочегарить свою канцерогенную соску, не совсем внятно произнес он, – что вы к ней слегка неравнодушны.
– Ну, уж это-то, простите, не ваше дело, – заявил Липский.
– Юпитер сердится – значит, он неправ, – невозмутимо заметил Стрельников. – Позвольте мне вас утешить. Конечно, я находился в отъезде и не мог наблюдать за развитием… э… ваших отношений. Но простая логика подсказывает, что женщина, недавно потерявшая мужа, должна как зеницей ока дорожить единственным сыном. Сами понимаете: надежда, опора, свет в окошке, живое продолжение покойного супруга… ну и так далее. И чтобы отпустить его на край света с посторонним мужчиной… В общем, где-то в глубине души она должна считать этого мужчину не совсем посторонним. Скорее уж совсем не посторонним.
– А может быть, мы просто рассказали ей все как есть, – привычно маскируя смущение цинизмом, предложил свой вариант Андрей, – и алчность оказалась сильнее материнского инстинкта?
– Сомневаюсь, – с прежней невозмутимостью возразил Стрельников. – Я, знаете ли, крайне редко ошибаюсь в людях. Госпожа Соколкина – прекрасная женщина, настоящая, любящая мать, а не та холодная стерва с калькулятором вместо сердца, которую вы только что описали. И вы, Андрей Юрьевич, несмотря на свою профессию, предполагающую по возможности наиболее широкое и свободное распространение информации, не производите впечатления клинического идиота, неспособного понять, с кем и на какие темы можно откровенничать, а с кем – нельзя.
– Мерси, – буркнул Андрей.
– Поэтому, – продолжал Виктор Павлович из недр самолично поставленной дымовой завесы, – я думаю, что достигнутое вами соглашение основывалось на взаимном доверии и симпатии – тоже, разумеется, взаимной. В связи с чем и выражаю вам свое глубочайшее сочувствие. Быть нянькой при неглупом шестнадцатилетнем подростке – то еще удовольствие.
– М-да, – промямлил Липский. Крыть было нечем.
– Может быть, выпьем? – предложил Стрельников. – До места мы доберемся только к утру, не свалиться за борт у нашего компаньона, надеюсь, ума хватит…
– Будет вам издеваться, – сказал Андрей, – лучше налейте. Вы себе не представляете, что это на самом деле за подарок, этот ваш вундеркинд!
– Сочувствую, – наполняя стаканы, без тени сочувствия повторил Стрельников.
Покинув кают-компанию, Женька Соколкин почувствовал некоторое облегчение, природу которого, невзирая на юный возраст, очень хорошо понимал. Ощущение было привычное, с детства знакомое любому, чья двигательная активность сплошь и рядом опережает осторожность и здравый смысл. Набедокурив, вольно или невольно, человек обычно старается занять такое положение в пространстве, которое, когда его преступление откроется, даст ему некоторую свободу маневра.
В том, что тайное рано или поздно станет явным, Женька не сомневался ни секунды. И долго вычислять преступника старшим компаньонам не придется: когда нечто подобное происходит в замкнутом пространстве, где среди полутора десятков взрослых, серьезных дядей неприкаянно болтается один-единственный подросток, все подозрения автоматически (и небезосновательно) падают на него.
Нормальный, вменяемый подросток в такой ситуации понимает, что деваться некуда, и просто тянет время, давая старшим возможность остыть, стравить пар посредством бессмысленных угроз типа «Поймаю паршивца – голову оторву!». Глупый подросток может убежать из дома, а малолетний психопат, каких в последнее время развелось просто неимоверное количество, в своем стремлении избежать наказания способен сигануть с крыши высотного дома. Бежать Женьке было некуда, прыгать за борт он не имел ни малейшего желания, а вот желание в течение какого-то времени держаться подальше от старших – таки да, имел, и притом достаточно сильное и ярко выраженное.
Ноги сами привели его на шлюпочную палубу. И как тут было не вспомнить старое, как искусство написания детективных романов, утверждение, гласящее, что преступника тянет на место преступления!
Собственно, никаких особенных, уголовно наказуемых злодеяний Женька Соколкин не совершал. Вся его вина заключалась в небольшой оплошности из числа тех, которые пачками допускает любой подросток – да, если уж на то пошло, вообще любой человек. Женьку Соколкина нельзя было назвать ни глупым, ни неловким или неуклюжим. Возраст, когда все, что находится в радиусе десяти метров от человека, ломается, рушится и выходит из строя словно бы само собой, уже миновал, однако рецидивы этого малоизученного явления иногда случались, и один из них произошел сегодня, буквально через час-полтора после того, как «Глория» вышла в море.
