Жестокость и воля - Зверев Сергей Иванович (электронные книги без регистрации .txt) 📗
— Болт, пацанов видел? — спросил Михута.
— Не-а, наверное, массу давят. Я вчера, когда сваливал, они еще там баб трахали по подсобкам.
— Тебе-то хоть досталось?
— Да ну их на хрен, — Болт махнул рукой. — Я как белый человек еще пузырь с собой прихватил, но где допивал, не помню. Утром проснулся под каким-то забором.
— Это заметно, — сказал Чернявый, разглядывая испачканные, измятые брюки и рубашку Болта. — Скажи спасибо, что менты не повинтили.
— Кому сказать?
— Господу Богу.
— Бога нет, — деловито ответил Болт, сдвигая стаканы с Михутой. — Ну, вздрогнули.
Они выпили, захрустели маринованными огурцами.
— Бог есть, — с не свойственной ему задумчивостью сказал Чернявый.
Михута с Болтом многозначительно переглянулись: мол, что это, у шефа крыша поехала?
— Если б не Бог, — продолжал Чернявый, — нас бы уже давно на тот свет отправили.
— Кто, «обезьяны»? — с пренебрежением сказал Болт.
— Не «обезьяны», так мусора.
— Да ну, на хрен забивать себе бошку хренотой разной. Давай, Михута, еще по сто граммов накатим.
— Вы особо не разгоняйтесь, — сказал Чернявый, равнодушно наблюдая за тем, как его бойцы заглатывают еще по полстакана.
— А че? — вытирая скуластую физиономию ладонью, спросил Болт. — Опять с «обезьянами» рамцы?
— Дурень ты, Болт, — спокойно сказал Чернявый. — Все мозги отпил. Сегодня солнцевские пацаны приезжают.
— Да ладно, Чернявый, что ты кипишуешь? Ну приезжают, а мне-то что? Ты же с ними перетирать будешь.
— Увидят такое мурло, как у тебя, и сразу умотают. Вот тогда у нас действительно рамцы начнутся.
Бросив незатушенный окурок в покрытую жиром, ржавчиной и еще Бог знает чем раковину, Чернявый покинул кухню.
— Шеф, все будет тики-так! — крикнул ему вслед Михута. — Мы еще по полтинничку, и все.
— Распустил я вас, — укладываясь на кровать поверх одеяла, сказал Чернявый.
Снова звякнули стаканы, раздался характерный хруст. Потом в комнату вошел Михута с надкушенным огурцом в руке.
— Ты бы съел чего-нибудь. Огурчика хочешь? — предложил он. — А то вон скоро высохнешь весь от этой дури.
— Не хочу, — буркнул Чернявый.
— Как знаешь, мое дело предложить.
Чернявый вертел в руке пистолет, потом что-то заметил, поднес оружие ближе к глазам и стал рассматривать затвор.
— Вот козел, — выругался он.
— Кто? — недоуменно спросил Михута.
— Оруженосец наш, Сухой. Говорил я ему, пили номера как надо. Это же настоящая родная «тэтэшка», а не китайское говно какое-нибудь.
— А что, номера видны?
Михута подошел к Чернявому и, наклонившись, внимательно посмотрел на пистолет.
— По-моему, ни хрена тут не разобрать.
— Это ты так думаешь, — раздраженно бросил Чернявый.
— Так скажи ему.
Пожав плечами, Михута вышел из комнаты.
— Чего там? — спросил Болт, сверля взглядом недопитую бутылку водки.
— А, шеф не в духе. Его щас лучше не трогать.
— А че, че, мы ж ничего не делали.
Михута ничего не успел объяснить, потому что в это мгновение в дверь квартиры постучали. Братки вздрогнули и замерли.
Стук повторился.
— Чего это они стучат? — прошептал Болт, враз покрывшись испариной.
— Тут звонка нет. — А.
— Эй, дворник, как там тебя, — донесся сварливый женский голос, — открывай.
Михута, стараясь не издавать ни единого звука, на цыпочках прошел в комнату. Чернявый сидел на кровати, направив пистолет в сторону входной двери.
— Кто это? — одними губами спросил он.
— Петровна из домоуправления, — просипел Михута.
— Чего ей надо?
— А я откуда знаю.
— Слышишь, эй, дворник, открывай. Или ты уже нажрался с утра. Я видела, как ты из магазина шел.
— Тьфу бля, старая сука, какого хера ее сюда принесло? Небось хочет, чтоб я щас взял метлу и шел двор мести. Ладно, подождем, может, свалит.
Но снаружи продолжали стучать.
— Открывай, мать твою перемать! — кричала женщина. — Тут главный инженер пришел, и не один, а с участковым.
— Иди глянь в глазок, — шепнул Чернявый своему отбойщику, не сводя пистолета с двери.
— Да я бы глянул, если б там глазок имелся.
— Тьфу, мудила.
— Ладно, шеф, спрячь ствол, убери куда-нибудь под подушку. А я пойду узнаю, чего там этому волчаре надо.
Он направился к двери, нарочито громко стуча ботинками.
— Иду, иду, поспать не дадут.
Едва Михута подошел к порогу и щелкнул дверным замком, как дверь резким рывком распахнулась и отшвырнула хозяина квартиры к стене. В двухметровую прихожую влетели двое невысоких темноволосых парней, один из них держал в руке автомат. Другой был вооружен пистолетом.
Автоматчик тут же саданул Михуту, не успевшего подняться, прикладом «Калашникова» по голове. Второй направил свой пистолет на Чернявого и крикнул:
— Руки!
Болт, находившийся на кухне, едва успел соскочить со стула, как увидел направленный на него ствол автомата.
— Тихо. Оружие есть?
Болт отрицательно затряс головой.
В распахнутую дверь, перешагивая через валявшегося на полу хозяина квартиры, вошла перепуганная пожилая женщина. Следом за ней — высокий молодой азербайджанец с черными курчавыми волосами, державший в руке большой, сверкающий никелированной сталью пистолет.
Закрыв за собой дверь, он ударил женщину по голове рукояткой пистолета. Она упала рядом с Михутой.
Гость вошел в комнату и, направив ствол на Чернявого, с легким кавказским акцентом произнес:
— Здравствуй, дарагой.
Глава 18
Ведущий хирург «Центра протезирования и реабилитации больных с нарушением опорно-двигательного аппарата» Долгушин рывком открыл дверь приемной главврача и сразу же направился в кабинет Мокроусова. Его круглое тонкогубое лицо нервно дергалось.
— Куда вы? — воскликнула секретарша, выскакивая из-за стола. — Владимир Андреевич занят.
— Мне нужно увидеть его. Долгушин схватился за дверную ручку, но секретарша встала стеной.
— Никита Григорьевич, я не могу пропустить вас. Вы же знаете, он не любит, когда ему мешают.
— Отойди, потаскуха, — прошипел Долгушин, нейтрализовав секретаршу. — У меня личное дело.
Он решительно вошел в кабинет, захлопнул за собой дверь и щелкнул внутренним замком. Мокроусов, который стоял у окна и меланхолически созерцал парковый пейзаж, обернулся.
— Никита? — его лицо выражало некоторое недоумение. — Что случилось?
— Пока еще ничего, — нервно воскликнул Долгушин, сунув руки в карманы белого халата. — Пока еще ничего не случилось, но может.
— Что может? К чему такая спешка?
— Он опять здесь.
Мокроусов, теребя свою аккуратно подстриженную бородку клинышком, сел в кресло.
— Никита, успокойся, — сказал он почти ласковым голосом. — Сядь на диванчик.
— Я сяду, да, я сяду, — Долгушин плюхнулся на кожаные подушки. — Объясни мне, что он здесь делает?
— Кто он? О ком ты говоришь?
— Тот, которого ты принял тогда без записи и любезничал с ним целый час.
— Ах вон оно что, — с облегчением улыбнулся Мокроусов и стал рыться в бумагах, которые громоздились на его потертом дубовом столе.
Наконец он вытащил какую-то папочку, открыл ее и прочел:
— Константин Петрович Панфилов.
— Да, да, именно Панфилов. Не прикидывайся, что ты не помнишь, как его зовут. Я сразу заметил, как ты положил на него глаз.
— Ну что ты, милый Никита, — мягко засмеялся Мокроусов, — тебе показалось.
— Мне ничего не могло показаться. Я слишком давно тебя знаю, — взвизгнул Долгушин.
Мокроусов закрыл папку и отложил ее в сторону.
— Он просто привез пациента, своего брата.
— А зачем тебе понадобился его брат? Мы вынуждены отказывать людям со Старой площади, потому что у нас не хватает мест, а ты берешься оперировать какого-то деревенского комбайнера.
— Он вовсе не деревенский комбайнер, — все тем же увещевающим тоном продолжал Мокроусов. — Этот случай показался мне интересным. Вот и все. Двойной компрессионный перелом… Такие операции приводят к успеху лишь в одном случае из миллиона.
