Дембель против бандитов - Ахроменко Владислав Игоревич (список книг .TXT) 📗
Но все пошло прахом.
Тот самый кривоносый, что недавно рядом с вокзалом глумливо требовал сыграть Полонез Огинского, увез Илью неизвестно куда. И кто знает — жив теперь Илюха или нет.
И впереди у него, Димы, — полная безнадега, и никакого просвета не видно.
Так стоит ли дальше жить?
Кстати или некстати вспомнилось: ростовский госпиталь, палата, переполненная такими же несчастными, как и он, безрукими да безногими, вонь, грязь, вороватые рожи санитаров, серый бетонный забор за окном и такое же серое небо над городом… Тогда Дима, не видя никаких жизненных перспектив, решил наложить на себя руки. Бритвенным лезвием порезал полосами казенную простыню, скрутил жгуты, перевязал их, попросил санитара отвезти его в пустынную ординаторскую — там стоял телефон, и Ковалев сказал, что якобы ожидает звонка из дому. С трудом взобрался на стол, сделал петлю, накинул ее себе на шею, а другой конец привязал к высоко висевшему бра… Толчок от стены руками — и ощущение полной невесомости. Но жгут не выдержал тяжести тела, оборвался. Прибежали санитары, опрокинули на спину, стали бить: ты, мол, сука, удавишься, а нас потом военная прокуратура раком поставит и под суд? Так на, сука, получи ботинком меж своих обрубков!
Вот и вышло: он, Дима, даже жизнью своей распоряжаться не может.
А почему, собственно, не может?!
Может!
Развернув коляску на месте, инвалид торопливо покатил в соседнюю комнатку, где жили точно такие же, как и он, «батраки». Таких комнат в доме было три: в одной, самой маленькой, обитал Ковалев, в другой — две «батрачки», Клавка и Танька, в третьей, самой большой, — безрукий дядя Гриша, косивший под ветерана Великой Отечественной, слепец в синих очках, алкоголик Валера, обычно изображавший из себя «беженца из Таджикистана», да двое мальчишек-беспризорников. Тот, что постарше, до сих пор ошивался где-то в городе (Яша иногда заставлял мальчонку работать на железнодорожном вокзале «в ночную смену»), а младший, Саша, лежа на грязном покрывале кровати, читал растрепанную, без обложки, книгу. Удивительно, но Саша, которому было не больше тринадцати, из всех товарищей по несчастью стал единственным человеком, с которым Дима поддерживал отношения.
История Саши достаточно типична: мать-алкоголичка, зачавшая ребенка неизвестно от кого, квартира на окраине Смоленска, превращенная в «малину», толпы мужчин, грязь, мат, бормотуха, поножовщина и, как следствие, — суд, условный срок и лишение ханыги-мамы родительских прав. Школа-интернат в Костроме, грязные поползновения воспитателя, бегство, ночевки на вокзалах, в подъездах да предназначенных к сносу домах, мелкое воровство, ментовские приемники-распределители, вновь вокзалы, вновь воровство и неожиданное предложение какого-то бородатого цыгана в Шуе: хочешь хорошо жить? А дальше — попрошайничество в Иванове, попрошайничество в Рязани, попрошайничество в Обнинске, попрошайничество в Калуге… Цыган Яша, которому мальчонку продали в Калуге, и привез его в этот городок.
Все это Дима знал по рассказам самого Сашки. Знал он и другое: у этого пацаненка есть свое сокровище — дорогой перочинный ножик. Пузатенький, красненькие бока с белым крестиком. Два лезвия, отвертка, штопор, пилочка для ногтей, маникюрные ножнички, открывалки для пива и для консервов, даже пинцет и зубочистка. Швейцарский офицерский называется. Ковалев был единственным, кому мальчонка доверил эту тайну: мол, еще в прошлом году в Бологом из открытой машины спер. Этот-то ножик и нужен был теперь инвалиду…
Подъехав к Сашиной койке, Митя спросил, кивая на книгу:
— Что читаешь?
— Да так, дюдик, — поморщился мальчик.
— Интересно?
— Угу. Ой, чуть не забыл, — спохватился Саша, поднимаясь с кровати, — дядя Дима, у меня для тебя хорошая сигарета есть. Сегодня в пивнуху зашел, мне там обычно пиво дают допивать и иногда мелочь дарят, смотрю — мужик знакомый. Оставь, говорю, пивка допить. А мужик уже пьяный, зарплату, говорит, наконец за октябрь дали и сегодня я, мол, добрый. Так что не только допить, но и покурить дам. Вишь, какие козырные? — Мальчонка протянул пачку. — «Мальборо». Пачку я уже пустую подобрал, сигареты положить, чтоб в кармане не помялись.
— Да сам кури, — вздохнул инвалид.
— Тут две было. Я свою уже выкурил. На, забирай…
— Ну, спасибо, — благодарно улыбнулся Митя и, не желая обидеть отказом мальчонку, сунул пачку с единственной сигаретой в карман камуфляжа. — Как у тебя вообще? Нормально?
— Вроде да.
— Козел Гриша не обижает?
Дедок с купленными на рынке орденами, изображавший из себя «Героя Советского Союза, личного адъютанта Рокоссовского», одно время внагляк наезжал на Сашу, заставляя стирать свои вещи. Испуганный Саша сперва стирал, а затем пожаловался Диме; пустой бутылки, запущенной в голову лжеветерану, и обещания придушить ночью было достаточно, чтобы Гриша отстал от мальчонки. Правда, поддельный ветеран оказался стукачом, на следующий же день рассказал обо всем Яше. Досталось тогда Мите…
Зато теперь при появлении Ковалева в комнате вся эта шушера — и лжеветеран, и алкаш, якобы беженец из Таджикистана, и даже слепец в синих очках — сразу же поднимается и уходит.
Боятся…
— …Так что — не стираешь ему больше?
— А-а, — Саша отрицательно мотнул головой.
— И правильно. Если вновь наезжать начнет, мне сразу говори. Воспитаю…
— Дядя Митя, скажи, а у тебя папка с мамкой есть? — неожиданно поинтересовался пацаненок.
— Нету, — инвалид отвернулся. — Батька шахтером был, в забое породой завалило… А мамка моя умерла. А тебе это зачем знать?
Саша смутился — он понял, что вопрос прозвучал слишком бестактно.
— Ну, были бы твои старики живы, можно было бы им написать, чтобы приехали, забрали…
— Да даже если б и живы были, все равно бы им не написал.
— Пили, как моя мамка? — с подкупающей прямотой спросил мальчик.
— Да нет… — Помолчав, Митя отвернулся.
— А братьев-сестер тоже не осталось?
— Сестра есть… Оксанка.
— Так напиши ей — пусть приедет, заберет! А хочешь, я с главпочтамта позвоню, скажу ей, где ты…
— Не надо. — Дима по-прежнему старался не поворачиваться в сторону мальчонки, чтобы тот не видел слез в его глазах.
— Но почему не хочешь? На этого Яшу, что ли, лучше горбатиться? — недоумевал Саша.
— Обузой ей не хочу быть, понимаешь? Ладно, подрастешь — поймешь… — Утерев рукавом куртки лицо, Дима продолжил: — Сашка, я вот о чем тебя попросить хотел. Ножик мне свой показать можешь?
— Угу, — кивнул мальчик.
Воровато взглянул в сторону приоткрытой двери, отогнул угол надорванного матраса, сунул руку в отверстие между швов…
— Держи.
Ковалев повертел ножик в руке, открыл, провел ногтем по лезвию, проверяя остроту…
— Слышь, Сашка, можно я твой ножик на пару часиков возьму? — спросил он спокойным, ничего не выражающим голосом.
— Для тебя, дядя Митя, все можно, — улыбнулся пацаненок.
— Тут у тебя ножнички и пилочка, хочу ногти обрезать, — на всякий случай объяснил инвалид.
— Бери, дядя Митя.
— Ну, давай, успехов тебе, — печально промолвил Ковалев, отъезжая в свою комнатку.
Подъехал к окну, выглянул в темный вечерний двор… Собака по-прежнему летала от одного забора к другому, свистела цепь на длинной железной проволоке, и от этого звука Мите окончательно стало не по себе.
Но он уже знал, что будет делать. Сейчас соберется с мыслями, затем достанет из-под одеяла простыню, как и тогда, в Ростове, порежет ее на полосы, скрутит жгутами, совьет петлю… Главное, есть чем резать. Веревку скрутить, сунуть в карман — и в туалет. К счастью, туалет не на улице, а тут, в конце коридора. Т-образное перекрестье водопроводных труб над сливным бачком он заприметил еще вчера. Привязать конец жгута с петлей к изгибу будет, наверное, сложновато: нужно встать обрубками прямо на унитаз, вытянуть руки. Да и петля получается слишком высоко: придется шею, как гусю, вытягивать. А потом — оттолкнуться от фаянсовой чаши унитаза и вниз. Унитаз довольно высокий, обрубки до пола вряд ли достанут. Пространства между унитазом и стеной тоже достаточно. Главное, чтобы никто не помешал…
