Контуженый (СИ) - Бакшеев Сергей (читать книги полностью txt, fb2) 📗
По радио включают бодрую песню про Крымский мост. Поезд движется через пролив. Слева морская гладь, справа автострада, по которой мчатся машины, за ней тоже море до горизонта.
Я встаю, уменьшаю громкость, нависаю над Златой:
— Зачем к тебе приезжал Руслан Краско?
— Его отец умер. Он узнал, что я была у них дома и подозревал…
Злата осекается. За окном мелькают белые конструкции арочного пролета. Слышно, как возбужденный пассажиры спешат сделать фото. Поезд минует главную арку. За стеклом снова зеленое море, силуэты кораблей и серая крымская земля с белыми строениями.
Я закрываю дверь в купе и повторяю вопрос:
— Что тебе сказал Русик?
— Что его отец был здоров до встречи со мной. Поэтому провели эксгумация тела и экспертизу о причине смерти. Завтра будет результат.
— На что он намекал?
— Он сказал прямо. Не вздумай уезжать. Если не виновна, не трону.
— А ты виновна?
— Я уехала.
— Чего ты испугалась?
— Я подсыпала Краско клофелин.
— Какого черта!
— Он еще тот кобель, в первый раз стал меня лапать! И Денис научил про клофелин. — Злата мельтешит руками и старается говорить с интонацией Шмеля. — Растолки заранее и незаметно добавь в вино. Краско заснет, ты заберешь деньги. Старого козла надо проучить!
— И ты проучила?
— Я насыпала, сколько велел Денис. Мы с Краско выпили. Он полез лапать, а я сама не своя: дрожу, ослабела. Ему только этого и надо, почти раздел меня, навалился. Я была рада, что он отрубился.
— Заснул?
— Мертвецким сном.
— Ты ушла с деньгами и доложила Денису?
— Я же для вас старалась. Денис говорил, что деньги ради победы и общего бизнеса. Я отнесла их в тайник.
Глубокий вздох. Это я с тяжким сердцем постигаю сказанное. Опускаюсь на сиденье рядом со Златой.
— Краско умер с ту ночь.
— Я не хотела.
— Русику это не докажешь.
— Он найдет меня?
— Я же нашел.
— И что мне делать?
— Где сейчас деньги?
— Какие?
— Наши, из тайника.
Злата округляет глаза:
— Ты же их забрал.
— Я?!
— Больше некому!
— Злата, я лежал в больнице!
— Поручил кому-то.
— Я не мог поручить, забыл все телефоны.
Злата качает головой:
— Мне же ты позвонил.
Напоминать про заявление в ЗАГС не хочется, мирная жизнь в далеком прошлом. Злата не верит мне, а я ей.
Она доказывает:
— Перед побегом я заглянула в тайник, хотела взять немного денег. Но там было пусто. Ничего! И на кого мне думать? Ты жив, а все погибли!
Мысли с трудом ворочаются в больной голове. Я морщусь, тру виски, достаю таблетки. Злата подставляет мне воду.
— Ты же Контуженый с провалами памяти. Вспомни!
Я убираю таблетки в рюкзак, натыкаюсь на фотокарточку и вспоминаю другое: надпись на обороте — «Сегодня вечером в нашем месте. З».
— Ты хотела меня убить.
— Еще как! — подтверждает Злата.
42
Мой вскипающий внутренний гнев охлаждает стук в дверь. Пассажиры сыты впечатлениями, теперь они хотят завтракать и просят чай.
Злата надевает фирменный фартук и берется за дело. Она суетится как ни в чем не бывало и даже улыбается:
— Первый — мужчина. День будет удачным. — И поясняет: — У нас же план по печенькам, сувенирам.
Пустые стаканы позвякивают в фирменных подстаканниках, а с горячим чаем утихомириваются. Рядом на подносе печенье, джемы и запакованные булочки. Поднос исчезает заполненным и возвращается пустым. Исчезает и появляется.
Пассажиры обслужены. Стакан чая достается и мне. Теплый пар поднимается над дрожащей поверхностью, а я уже остыл и не кипячусь. Лишь повторяю сказанное:
— Ты хотела меня убить.
Злата садится рядом, крутит ложечку в стакане и признается:
— Мечтала тебя прибить. Разорвать, расцарапать и оторвать причиндалы. Последнее обязательно! — Она отхлебывает чай. — Ну нельзя же так с женщинами.
— Ты о чем?
— Хорошо быть Контуженым. Забыл, что со мной сотворил?
Мне стыдно, но не настолько, чтобы вытеснить из головы схватку с киллером.
— Тебе привет от Пули.
— Чего? — не понимает Злата. Или делает вид, что не понимает.
Я выкладываю фотографию нашей троицы:
— Твоя?
— Моя.
— Ты подослала ко мне убийцу!
Злата смотрит на снимок, и опять на лице недоумение. Я переворачиваю карточку, тычу пальцем в слова:
— Ты заманила меня в ловушку.
— Это не я писала.
— Не ври! Больше некому!
Я повторяю ее недавние слова. «Больше некому!» — так она обвинила меня в краже из тайника. Детский аргумент бумерангом возвращается к ней. Кто из нас врет? У кого отшибло память?
Я продолжаю настаивать:
— Пуля — это имя убийцы. У него наколка на пальцах. Где ты его нашла?
— Я не знаю никакого Пули!
— Избавилась от Краско-старшего, сбежала от Краско-младшего. Но тут вернулся я и стал тебя искать. Ты выбрала способ понадежнее клофелина — пуля! Я единственный, кто знает о тебе. Больше некому!
— Никита, за что?
— Я бы поверил, если бы ты раньше не убивала.
— А ты?
— Я воевал.
— А где же Пуля?
— Значит, знаешь! — Я хватаю ее за фартук и трясу: — Я выжил там и выживу здесь. Твой киллер под колесами!
— Ты свихнулся!
Злата вырывается, вскакивает, сбивает стакан с чаем. Звон разбитого стекла и горячие брызги заставляет нас образумиться.
Я пытаюсь взглянуть на покушение иначе:
— Скажи честно, ты не посылала убийцу?
— Нет! Как тебе еще доказать?
Злата убирает осколки. Я прислушиваюсь к своему состоянию. Головная боль проходит, нос не кровоточит. Злата не врет. Или мне помогла таблетка?
Проводница садится поодаль от меня. Смотрит искоса:
— Ты нервный. Может, в городе кому-то дорогу перешел?
— Ну, было.
— Так почему я?
— Ты же призналась.
— В том, что проклинаю насильника. А ты на что рассчитывал?
Теперь мне становится стыдно по-настоящему.
— Прости, Злата. Сам не знаю, что тогда нашло.
— Ишь ты! Контузия тебе на пользу. Человеком стал.
— А тогда?
— Животным!
Она замечает оторванную бретель фартука, пытается скрепить ее булавкой и сокрушается:
— Шить в поездке нельзя — плохая примета.
— Разбитый стакан — на счастье.
— Ага! Хочешь, с тобой поделюсь?
Я опускаю взгляд, смотрю на свои ноги. Вновь накатывает возмущение:
— С киллером, не по адресу. А за что мою мать? Ампутацией напугала, миллион на протез взяла.
— Я бежала от Руслана Краско. Нужны были деньги, а в тайнике пусто.
— Но не таким же способом. Моя мать могла остаться без квартиры!
— Я думала, все накопления у тебя. Расплатишься.
— Думала она.
— И ты подумай, чей ребенок?
Я ошарашен. Перед глазами строчка из рассказа Чеха с вариантами: Шмель, Кит и святой дух. Смотрю на ее живот и тихо спрашиваю:
— Чей?
— Мой!
После громкого возгласа мне в глаза Злата отворачивается. Ее плечи вздрагивают, она плачет и причитает:
— Как рожу, продам мальчика бездетным. За миллион. И верну тебе деньги.
Из всех слов я слышу одно, и абстрактная картинка материализуется в конкретное:
— Мальчика?
— Недавно сделала УЗИ.
— И там видно?
— Показать?
Я смущаюсь. Злата вытирает слезу и показывает в телефоне. Я плохо понимаю, где что. То ли из-за качества снимка, или из-за влаги в глазах.
— Когда срок?
— В Новый год. Пока работаю сколько смогу.
— Новый год, — шепчут мои губы.
Отчего-то вспоминается, что в Новый год принято загадывать желание. Что я загадывал на этот год? Не помню. Уж точно не про войну, не про геройство и не про потерю друзей. И вряд ли про ребенка. Возможно, я мечтал о Злате. Даже это не сбылось. Нельзя же считать мечтой насилие на грязном полу.
Зато я точно знаю, что загадаю в наступающий Новый год. И не только я, таких желаний будут миллионы. Сбудутся ли?
