Черное платье на десерт - Данилова Анна (первая книга .txt) 📗
Во время долгих отлучек матери (случалось, что она исчезала из города на месяц-два, а то и на полгода) Валентина жила у Изольды, но при ней, как правило, находилась и «мама Надя» – няня, женщина неопределенного возраста, которая за много лет службы у Нелли стала ей почти матерью и никогда ни в чем не упрекнула ее.
Надя исчезла неожиданно. Пропала и, наверное, умерла, потому что в один ненастный день просто не вышла «на работу». Не было ее и дома, нигде… И хотя прошло уже почти десять лет с тех пор, как ее не стало, но Валентина, тяжелее всех переживавшая утрату, и Нелли, и Изольда все еще верили в ее возвращение и, встретив на улице похожую на нее женщину, вздрагивали, останавливались и подолгу смотрели ей вслед…
Фотографии «мамы Нади» имелись и у Нелли, и у Изольды, никогда не убирались и не были обрамлены черной рамкой – для них и для Валентины она по-прежнему оставалась живой.
Когда Изольда смотрела на фотографию Нади, ей всегда становилось не по себе. Ведь только Наде она доверила свою тайну, свою любовь и боль, которую до сих пор носила в сердце. Даже родная сестра не знала о том, что у Изольды был роман с одним из ее, Неллиных, любовников. Скоротечный, бурный, закончившийся беременностью и преждевременными родами, во время которых Изольда чуть не умерла от потери крови. И акушеркой в ту страшную ночь была именно «мама Надя». Ребенок задохнулся, запутавшись в пуповине, и Надя сама похоронила его, зарыла в посадках, за городом. Изольда после родов была настолько плоха, что даже не смогла поехать вместе с ней. К тому же рожала она на даче Надиной приятельницы, чтобы Нелли, которая была уверена в том, что Изольда вообще в Москве, в командировке, не дай бог, ничего не узнала. Мама Надя ухаживала за роженицей, помогала сцеживать молоко, а потом туго забинтовывала готовые лопнуть груди… Мама Надя вернула ее к прежней жизни, вернула с тем, чтобы самой уйти?.. И она ушла, никому ничего не рассказав. Хотя тот мужчина давно уже ушел из жизни Нелли, равно как из жизни Изольды, эта тайна не должна была раскрыться никогда: ведь тогда бы разрушился семейный миф о непорочности Изольды.
…Изольда повернула голову, склонив ее набок, и представила себе, что это не она сидит в кресле парикмахерской, а Нелли. Скрытое желание походить на сестру она подавляла в себе как могла, но природа брала свое: ей тоже хотелось примерить на себя изящные покровы подлинной женственности и ощутить прикосновения ласковых мужских рук, хотелось любви и настоящего человеческого чувства… Чего ей не хватало для этого, кроме длинных, по-девичьи распущенных завитых волос Нелли, ее свободных и открытых нарядов, позволяющих проникнуть сквозь ткань пронзительным мужским взглядам, так неравнодушным к прозрачным шелковистым чулкам и кружевному белью, которого у Нелли было в избытке?..
Изольда подняла руками волосы, изображая высокую прическу, затем, понимая, что портрет будет неполным и невыразительным без яркой помады, пользуясь тем, что парикмахерша куда-то вышла, достала из сумки купленную утром дорогую французскую помаду сочно-розового оттенка и накрасила ею губы. Вот теперь она действительно походила на Нелли…
Послышались шаркающие шаги: возвращалась парикмахерша. Не говоря ни слова, она сняла колпачок с баллона с лаком и принялась распылять его на волосы Изольды, бережно, профессиональным движением прикрывая ладонью лицо клиентки. Затем поставила баллон на стол, отошла в сторону и, скрестив руки под грудью, придирчиво осмотрела свое творение.
– Знаете, а вам не помешало бы сходить к косметологу и попытаться восстановить естественный цвет кожи, освежить, оздоровить ее… Я вам серьезно рекомендую, ведь вы молодая красивая женщина…
Изольда вышла из парикмахерской, шатаясь от счастья: никогда и никто еще не говорил ей таких слов. Разве что тот мужчина, отец ее не увидевшего свет ребенка, человек, который провел с ней несколько ночей, сделав ее женщиной и научив азбуке физической любви?.. Но это было так давно, что об этом не хотелось и вспоминать. Да и что было помнить? Те несколько встреч, когда он приезжал к ней поздно вечером, чтобы, смыв с себя под душем запах сладких цветочных духов Нелли, вкусить радость плотской любви с ее родной сестрой? Изольда так и не поняла, как долго продолжался его роман с Нелли и на чем он держался, потому что она видела этого Виктора у сестры всего пару раз, не больше… Если бы сестры были более близки и Нелли ей больше доверяла, то, может, и не было бы этого пошловатого и унизительного романа, построенного на лжи и предательстве, на желании, со стороны Изольды, расстаться наконец-то с девственностью и узнать, что значит быть женщиной, а со стороны Нелли – желания пропустить сквозь себя, словно нанизать на нить очередную бусинку, еще одного мужчину.
Изольда не раз спрашивала себя, с чего начался для сестры этот полет в пропасть мужских тел и судеб, и причину искала прежде всего в детстве. Но детство было пропитано любовью и вседозволенностью, радостью открытия каждого дня и улыбками близких людей. Родители рано ушли, один за другим, словно исполнили основную миссию, предоставив своим только что ставшим совершеннолетними дочерям право выбора пути, лишив их родительской опеки, с одной стороны, но зато и давления – с другой.
Изольда после школы поступила в юридический институт, с блеском закончила его, в то время как Нелли кочевала из постели в постель в поисках, как говорила она, мужа. Когда ей было около семнадцати, она стала потихоньку спиваться, и друзья прозвали ее «Нелли Шнапс» или просто «Шнапс», поскольку вместо общеупотребительного слова «водка» она предпочитала произносить это коротенькое словцо «шнапс». Изольда стала бить тревогу, хотела закодировать сестру, даже против ее воли, сделать что угодно, лишь бы не потерять ее, как вдруг Нелли исчезла. Позже выяснилось, что она «почти вышла замуж за очень хорошего человека» (так, во всяком случае, было написано в ее коротеньком письме, которое она прислала из Волгоградской области) и больше не пьет.
Ее не было больше четырех лет, но письма со всех концов страны приходили к Изольде довольно регулярно. Ничего конкретного о муже, о том, чем он занимается и как вообще они живут, Нелли не писала. Это было не в ее духе. Письма являлись лишь свидетельством того, что она жива. Изредка в конверте приходил один-единственный снимок: Нелли на берегу реки или в лесу, счастливая, красивая, хорошо одетая и… почему-то всегда одна.
В 1975 году Нелли неожиданно вернулась. Ничего не объясняя, она снова поселилась в родительской квартире, где жила Изольда, и, заняв одну из комнат, стала приводить туда мужчин. Затем, как-то после ссоры с сестрой, она собралась и ушла на квартиру, которую снял ей один из ее любовников. И уже в конце 1976 года на свет появилась Валентина.
Наверно, после рождения дочери Нелли изменилась, стала серьезнее, практичнее и научилась наконец-то считать деньги. Пользуясь основным своим оружием – красивой внешностью и большим сексуальным опытом, – она постепенно сузила круг знакомых мужчин и теперь молодым и искушенным бездельникам стала предпочитать серьезных и состоятельных мужчин. В ее постели находили временный приют и ласку доктора наук, министры, финансисты, правительственные чиновники и, надо полагать, преступники (на этот счет у Изольды имелось собственное мнение).
Нелли выучила английский язык и все чаще стала выезжать за границу. Оформив брак с одним из соросовских лауреатов, биологом по фамилии Иванов, она решила вдруг, «на старости лет», посвятить себя серьезному делу и стала сопровождать его в биологических экспедициях в Африку. Только после этого Изольда успокоилась и решила, что сестра наконец-то взялась за ум и остепенилась. Теперь у нее было все: и семья, и любимое занятие; и, как ни странно, Нелли научилась сама (причем головой!) зарабатывать деньги!
Зато у Изольды не было ни семьи, ни детей, ни денег – лишь одно любимое занятие…
«Валентина!»
Изольда очнулась уже в своем кабинете. Думая о сестре, она не заметила, как дошла до прокуратуры, поднялась к себе и даже машинально вскипятила воду в электрическом чайнике.
