Стукач - Вихлянцев Олег Эрнестович (бесплатные версии книг .TXT) 📗
Десятистрочная информационная заметка без фотоснимка, набранная «десятым рубленым» шрифтом, все же вышла в одном из номеров газеты под заголовком «Герои среди нас!». Соленому ее принес почтальон, за что заработал стакан самогону. Заметку бригадир аккуратно вырезал из газетной полосы и спрятал. На память.
А лесопилка тем временем продолжала исправно работать, увеличивая объемы производства. И даже тогда, когда Соленого сменил на должности бригадира другой человек – из коренных ургальских мужиков, – все помнили, что на ноги этот участок поставил не кто иной, как теперешний секретарь партийной организации поселка.
Как только Соленый принял партийное хозяйство у Федора Устимыча, Чегдомынское шахтоуправление по указанию райкома выделило в его распоряжение новенький автомобиль ГАЗ-69А. «Герой должен быть обеспечен средством передвижения!» И заколесил Соленый по району, старательно изображая кипучую деятельность и беспредельную верность идеям Ленинской Коммунистической партии. У самого Устимыча, председателя сельсовета, машины не, было. А у парторга была! Правильно: партия – наш рулевой. Ура, товарищи!
– …Ну хорошо, – смирился Устимыч. – Коль вы оба так считаете, пусть будет по-вашему.
– Наконец-то! – довольно всплеснул руками секретарь райкома. – А то уж я думал, ты совсем непробиваемый, Федор Устимыч!
– Денег-то на развитие дадите? – обратился к нему Захаров, пытаясь хоть здесь выкроить для заброшенного Ургала выгоду.
– Отчего ж не дать? – бодро ответил тот. – Вот буквально в четверг, через два дня, ждем курьеров-инкассаторов из Хабаровска. Зарплату привезут и премиальные на шахтоуправление. И фонд развития не забыли. Партия, она, понимаешь ли, обо всем помнит, о каждом заботится…
Что-то всколыхнуло внутренности Соленого. Будто поддало изнутри в самое сердце. Курьеры-инкассаторы, говорите? А шахтоуправление большое. Видать, немало деньжат повезут. Эх, разжиться бы, да деру отсюда!
«Разжиться можно, – думалось Соленому, пока секретарь райкома что-то говорил Устимычу. – А вот деру давать рано».
Паспорт убитого им десять лет назад охотника был просрочен. Пока об этом никто не вспоминал. Но стоит с этим документом рвануть в центр России, как первый же постовой милиционер заподозрит неладное и отведет в отделение. Это ургаль-ский участковый – лопух. А в той же Москве или Ленинграде – Соленому это было известно – паспортный режим на высочайшем контроле…
– Рад был видеть! – поднялся секретарь райкома из-за стола, давая понять, что разговор окончен. – Значит, договорились, Федор Устимыч. Ты на леспромхозы рот не разевай и рыком не рычи. У них своих председателей хоть отбавляй. А тебя мы не забудем, в обиду не дадим!
А Соленому вообще было не до их проблем…
Ленинград
– Ты кто? – На лестничной площадке стоял помятый, коротко стриженный и небритый мужчина явно забулдыжного вида и – естественно – промокший до нитки. Он удивленно пялился на девушку, словно она была перед ним голая или на голове ее росли ослиные уши. Еще в его взгляде было что-то дикое и затравленное, будто он бежал-бежал от неведомых преследователей и лишь здесь, в этой квартире, надеялся найти спасение и укрытие.
– В… вы-ы к Кл-лавдии Николаевне? – спросила она, немного придя в себя.
– Я – к себе домой! – надтреснутым голосом ответил ей нежданный гость. – А ты чего здесь делаешь?
– Я… – Девушка чуть помедлила с ответом. – Я здесь живу.
– Я – тоже, – решительно произнес он и, отодвинув ее плечом, прошел в прихожую, оставляя на натертом до блеска паркете мокрые следы своих грязных и стоптанных ботинок.
– МИ-И-ЛИ-И-ЦИ-И-Я-А!!! – оглушительно и визгливо закричала девушка, выбегая на лестницу. – ГРА-А-АБ-Я-АТ!!! ПА-А-АМАГИ-И-ТЕ!!!
– …МОЛЧИ! – крикнул Кешка и выскочил вслед за ней из квартиры. Сгреб ее в охапку и заволок обратно в прихожую, захлопнув тяжелую, обитую черным дерматином дверь. – Молчи, дура, – повторил он совсем не грозно, а как-то нелепо улыбаясь. – Только милиции мне сейчас не хватает.
Девушка извернулась и хватанула его зубами за палец. Не долго думая, он залепил ей подзатыльник.
– Идиотина! Больно же!
– Пусти меня! Пусти, скотина!
– Дуреха, на хрен ты мне сдалась – грабить тебя? – Он словно уговаривал ее.
– Пусти, говорю!
– Будешь кусаться?
– Буду! – торжественно пообещала девушка.
– Да и черт с тобой! – Ему надоела эта схватка, и он разжал руки, не забыв легонько отшвырнуть девушку в глубь квартиры. – Кусайся!
Девушка шлепнулась на пол.
– Дурак!
– Сама ты дура, – сказал он уже совершенно спокойно.
– Ну говори быстро, чего тебе надо, и – убирайся! – достаточно сурово, как ей самой показалось, произнесла девушка, поднявшись на нога и вооружившись попавшимся под руку веником.
– Уж больно ты грозен, как я погляжу! – усмехнулся мужчина. – А ну давай тапки, – попросил-приказал он. – Чисто у вас слишком.
– Чистослишком не бывает, – буркнула в ответ девушка и вытащила из ящика для обуви домашние туфли бабы Клавы – светло-розовые, с помпончиками, отороченные белым искусственным мехом.
– Здесь чего, музей теперь? – ошалело глядел по сторонам гость.
– Угадал. «Эпохи развивающегося социализма».
– Нормально. Я – Иннокентий, – представился он.
– Катя, – назвалась девушка и продолжала стоять, испытующе глядя на него. Ей почему-то стало жаль этого парня (она рассмотрела, что он не так уж стар и не настолько страшен, как показалось с первого взгляда). Что-то было в нем – разбитое и растерзанное, – заглушающее все опасения и брезгливость, но вызывающее сострадание.
– Тут же коммунальная квартира была! Я с матерью вот в этой комнате жил, – указал он на дверь слева.
– Может быть, – согласилась Катя. – Но теперь здесь живет Клавдия Николаевна Вологжанина. Табличку читал?
– Читал. А мать моя где? Монахова?
– А-а, – протянула Катя. – Помню, помню, мне бабушка рассказывала. Она въехала сюда в шестьдесят седьмом году, когда еще работала в райкоме партии. Раньше здесь коммуналка была. Но ее расселили, чтобы улучшить жилищные условия партийного работника. Бабушка говорила, что при расселении был какой-то скандал.
