Кровь за кровь - Пендлтон Дон (читать бесплатно полные книги txt) 📗

Ему снился нескончаемый водный поток и вечная война. Из бездонной вечности, зовущейся сном, Мака вырвал луч солнца, ласково коснувшийся его лица.

Он лежал на сене. Абсолютно обнаженный. Солнечные лучи проникали через слуховое окошко прямо над его головой. Все тело горело, в голове был туман, но боли он не ощущал.

Высокий мужчина в джинсах и полосатой рубашке сидел рядом на скамье и внимательно вглядывался в лицо. Второй человек стоял с другой стороны, но Болан был слишком слаб, чтобы повернуть голову и рассмотреть его.

Вдруг Мак услышал радостный возглас:

— Бруно! Он проснулся!

Голос принадлежал женщине. А этого типа в полосатой рубашке, должно быть, звали Бруно. Ну и что с того?

У Бруно было приятное лицо, высокий лоб с небольшими залысинами, а в глазах его читалась тревога.

Болан хотел спросить «какой Бруно?», но язык отказывался ему повиноваться, он чувствовал, что не может пошевелить ни рукой, ни ногой, словно его парализовало. Впрочем, это была не женщина, а скорее, девушка. Совсем юная девушка, одетая, как и Бруно, в джинсы и полосатую рубаху.

Дочь Бруно?

В ее огромных темных глазах светились озабоченность и беспокойство, черные как смоль волосы струились по ее плечам темным переливающимся и искрящимся каскадом.

Совсем еще ребенок. Болану стало стыдно, что он лежит перед ней обнаженный. Сделав нечеловеческое усилие, он протянул руку к бедрам и нащупал полотенце, которое лежало поперек его живота.

Уф! Слава Богу, все в порядке. Почему же тогда она так встревожена?

Девушка снова заговорила. Ее голос звучал, как настоящая симфония:

— Как вы себя чувствуете?

Во второй раз Мак попытался что-то сказать, затем прекратил эти попытки и улыбнулся девушке, одновременно спрашивая себя, не была ли его улыбка похожа на клоунскую гримасу.

— Бруно нашел вас в ручье. Мы перебинтовали ваши раны и дали успокоительное. Вы можете сказать мне, как вы себя чувствуете?

Реальность вернулась к Болану, подобно подступающей к горлу тошноте. Он оперся на локоть и попытался встать.

Девушка мягко, но вполне решительно пресекла его попытки.

— Лежите спокойно, — сказала она.

Ему удалось наконец пошевелить языком, и собственный голос показался ему странным и чужим.

— Нет, я не могу. Опасно... Опасно для вас.

Она попыталась успокоить его. Мужчина наклонился над Боланом и положил свою широкую ладонь ему на лоб.

Болан хотел предупредить обоих, что их жизнь будет в опасности до тех пор, пока он здесь, на сеновале, но ему казалось, что его голос доносится из глубины бездонного колодца, который закрывался над ним. В этот день это был последний проблеск, и Мак снова погрузился в беспамятство.

Когда он вновь пришел в себя, то увидел, что лежит на кровати, укрытый чистыми простынями. Ему казалось, что его выбросили из самолета и теперь он парит в облаках.

Девушка сидела у окна. Лучи солнца падали на ее волосы, и она что-то писала в большой тетради, лежащей у нее на коленях.

Она была просто восхитительна.

Болан долго смотрел на нее. Почувствовав на себе его взгляд, она вздрогнула, и вновь Болана потрясла глубина ее черных глаз.

Не совсем представляя себе, как начать разговор, он спросил:

— Сколько времени я здесь нахожусь?

— Два дня, — мягко проговорила девушка.

— Где мы?

— Что?

— Где я?

— В... в моей комнате. Это наша ферма, моя и моего брата. Мы разводим цыплят. Это недалеко от Маналапана.

— Маналапан?

— Маленький городок на 33-м шоссе, в центре штата.

— Далеко от Перринвилла?

— Вовсе нет. Около 15 километров. Мы живем приблизительно на полпути между Филадельфией и Нью-Йорком.

Болан негромко застонал и сел в кровати.

— Должно быть, к вам благоволит ваш ангел-хранитель, — улыбнулся он девушке. — Ведь это совсем близко.

Он спустил ноги на пол и тут же упал на подушки.

Он не успел даже заметить, как девушка поднялась со стула, а она уже стояла рядом, поддерживая его за плечи и поправляя подушки у него под головой.

— Не пытайтесь повторить ваши фокусы, — заявила она сухим голосом. — Для этого у вас пока еще недостаточно сил, мистер Болан.

Он живо взглянул на нее. Несколько мгновений она сверлила его суровым взглядом, а затем безапелляционным тоном заявила:

— Да, мы в курсе. Вот уже два дня, как радио и телевидение говорит только о вас. Бруно извлек пулю, застрявшую у вас в боку, и сейчас мы лечим ваши раны. Все остальное зависит от вас самих. Если вы встанете, раны откроются вновь и начнут кровоточить. Вы голодны? Вы можете есть?

— Я проглотил бы быка, если бы это помогло поскорее уйти отсюда, — пробормотал Болан.

— Вот она, благодарность, — заметила девушка.

— Послушайте-ка, крошка, если меня обнаружат здесь — вас «отблагодарят» пулей в лоб. Вы даже не знаете...

— Если вы имеете в виду этих бандитов, то они уже приезжали. Дважды. По этой причине вчера вечером мы уложили вас в курятнике.

— Они вернутся, — сказал Болан. — Эти типы всегда доводят начатое дело до конца. Принесите мне одежду. Я пока попытаюсь как следует обдумать свои дальнейшие действия.

Девушка вышла. Секунду спустя Мак услышал, как она звала своего брата.

Болан еще раз попытался сесть. Спустив ноги на пол, он пару минут неподвижно посидел, затем осмотрел свои раны.

Парень хорошо поработал над его раной на боку. Она почти не болела, заражения удалось избежать. Бруно ловко наложил швы нейлоновыми нитками. Болан слабо улыбнулся и, поморщившись, поднял колено, чтобы, в свою очередь, взглянуть на него.

Нога вокруг пулевого отверстия воспалилась, распухла и очень болела. Пятнадцать километров ходьбы по ручью и через вспаханные поля не могли привести ни к чему хорошему. Рана была перевязана потемневшей, дурно пахнущей повязкой. Болан размотал бинт и принялся внимательно рассматривать рану, надеясь, что Бруно хорошо очистил ее и продезинфицировал, прежде чем наложить швы. Болан все еще продолжал свой осмотр, когда в комнату вошел Бруно. Он вовсе не был таким старым, как казалось с первого взгляда. Выглядел он лет на 50.

Хотя, если он был братом девушки, ему должно было быть меньше 40. Во всяком случае, не больше. Он остановился в дверях, этакий гигант, загораживающий проход, и окинул Болана взглядом, в котором отражалось беспокойство.