Тигр в стоге сена - Майнаев Борис Михайлович (читать книги бесплатно полностью .txt) 📗
Он вспомнил, что, пытаясь избавиться от слежки, выскочил из «Детского мира», как раз через дверь, от которой до одного из подъездов КГБ было всего несколько метров, но, почему-то, прошел мимо, потом заметался по узким Петровским линиям и кинулся к МУРу. Что это было – притяжение родного ведомства, привычка, уважение к столичным сыщикам, которое он питал со времени учебы?..
Сзади стукнула дверь, Беспалов оглянулся и увидел незнакомого сержанта. Тот хмуро взглянул на него и, посторонившись, пригласил выйти:
– Побудете пока в одиночке следственного изолятора, – сказал он, провожая бывшего капитана по длинным лестничным маршам, – пообедаете, потом вас пригласят.
Через четыре часа, когда стрелки на часах подошли к шести вечера, Беспалов понял, что сегодня с ним уже никто не будет говорить. Понял и опять заволновался. Что это было – обычная бюрократическая чехарда или?.. Он вдруг вспомнил, что во время последней встречи Чабанов говорил о том, что их люди вышли на Москву. Тогда он решил, что речь идет о промышленности или министерских чиновниках, но ведь это могли быть и сотрудники МВД. Ему вдруг показалось, что все это время он недооценивал Чабанова. Сейчас он подумал, что, собственно, знает лишь часть Организации, которую можно было бы назвать «военной», но ведь были же еще экономические и идеологические структуры. Кто-то же прикрывал их со стороны властей. Тогда он думал, что все это ограничивается их областью или краем. Тут можно было бы познакомиться во время охоты, партийной конференции, устроить совместную пьянку, но ведь Чабанов каждый день посвящал только одному – расширению сферы своего влияния, а что если?..
Всю ночь Беспалов задавал себе один вопрос: «Чего ему не хватало в той жизни, которую он, уговорив Шляфмана и Коробкова, решил сменить на праздный покой в каком-нибудь тихом уголке планеты?» Просто есть и спать, валяясь на песочке пляжа, он бы не смог. Все остальное неприменно привело бы их в тот самый круг интриг, преступлений и обмана, без которого невозможен современный бизнес. Вот и получалось, что уйдя от Чабанова, они должны были прийти к кому-то другому. Смит, Хофманн или Бенвенутто – как бы его не называли, на каком бы языке он не разговаривал, его сутью бы осталось одно – жажда прибыли… Если же отказаться от нее, то все погрузится в болото застоя, как это произошло с экономикой Советского Союза. И только богатое и развитое общество в состоянии создать законодательную систему, способную удержать в определенных рамках взаимоотношения между людьми, на какой бы ступени государства они не стояли. А он, он, как когда-то на товарном дворе, вновь попытался переучивать взрослых людей, предлагая им вместо привычной жестокой жизни книжные идеи…
Это не Чабанов убил Шляфмана и Коробкова, а он – Беспалов. Это он внушил себе и им призрачные мечты о каком-то заморском рае, в котором они смогут жить, как добрые и честные люди. Они, прямо или косвенно, убившие десятки людей. Они, создавшие почти идеальную машину порабощения и переработки всех человеческих пороков в золото. Ведь это он, Беспалов, разработал для Чабанова подпольную Организацию. Он сам создал монстра, который теперь пытается уничтожить его. И сейчас, предавая Чабанова, он, собственно, предает самого себя.
Замкнутый круг. Чтобы вырваться из него, надо быть схимником или отшельником и поселиться там, где совсем не бывает людей. Ведь даже простейшее состязание, обычная шахматная баталия наносит человеку моральную и физическую травму. Он проиграл – значит в чем-то уступает другому… Но и уйти от этого нельзя. Нельзя же создать мир, где все во всем равны, где нет борьбы, где нет соперника – там нет жизни. Эволюция, в конце концов, это способность выживать в экстремальных условиях, оставляя после себя более приспособленные к жизни существа. Но если это так, значит человек только своим видом и способностью к созданию для себя относительно идеальных условий жизни отличается от животного, от зверя. Значит в крови, слезах и насилии, он оттачивает свою способность к дальнейшей жизни. От безвыходности этого умозаключения, граничащего с идиотизмом, порождающим в его душе желание выть и биться головой об стены, он встал с кровати и принялся ходить по камере. В его душе было пусто и темно…
К утру Беспалов пришел к твердой уверенности, что все, что он сделал за последние несколько дней было невиданной ошибкой, за которую, в лучшем случае, он заплатит своей жизнью. Если бы он мог, то вернулся бы в квартиру Чабанова и попросил у него прощения.
Сразу после завтрака его вызвали на допрос. Несколько часов Беспалов рассказывал о том, что знал, рассказывал тут же жалел об этом. Перед самым обедом его отвели в камеру и оставили в покое. Около трех дверь камеры открылась.
– Выходите, – теперь перед ним стоял прапорщик. В его взгляде Беспалов прочел какую-то брезгливость, но молча прошел вперед. Дежурный привел его в комнату, выходившую окнами во двор и вышел. Почти тот час открылась другая дверь и Беспалов увидел двоих солдат:
– Выходи! – Скомандовал один из них и положил руку на кобуру с пистолетом.
Беспалов шагнул за порог и увидел в двух шагах от двери машину «скорой помощи».
– Вас отвезут в больницу, – Беспалов повернулся на голос и увидел незнакомого офицера, державшего в руках тоненькую папку, – на обследование.
Здоровенный детина в белом халате подписал какую-то бумагу и открыл дверцу машины, приглашающе кивнув Беспалову головой. Тот, чувствуя какое-то волнение, шагнул вперед и, только просунув голову в салон узнал мужчину. Беспалов толкнулся обеими ногами, пытаясь выпасть из машины, но сильный удар солдатского сапога швырнул его вперед.Он успел сгруппироваться, чтобы не врезаться головой в металлическую стойку. Острая боль в плече окатила его жаром злости и отчаяния. Краем глаза Беспалов увидел медленно поднимающуюся ногу и, не оглядываясь, резко дернул нападавшего за щиколотку. Тот взмахнул руками, пытаясь удержаться на ногах. Рывок тронувшейся с места машины придал мужчине дополнительное движение и он сильно ударился об захлопнувшуюмся дверцу. Беспалов катнулся по полу в сторону второго мужчины, который только успел приподняться с откидного сидения. Бывший капитан схватил противника за обе ноги, но тот, стремительно взмахнул руками и сильная боль пронзила уши Беспалова. Губы его непроизвольно разжались – крик боли и ярости вырвался из мчавшейся по Москве «скорой помощи». Почти ничего не видя, пленник, ударил обеими ногами в нависающее над ним тело. Ему показалось, что он услышал хруст костей, но страшный, рубящий удар, обрушившийся на его шею, погасил сознание Беспалова.
… Играла незнакомая, нежная музыка. Беспалову показалось, что это сон. Он открыл глаза и вместе с болью во всем тело почувствовал аромат французских духов. Все плыло и качалось. В первое мгновение он подумал, что плывет на корабле, но тут же догадался, что это обычное головокружение. Мужчина закрыл глаза и попытался сосредоточиться. Первое, что он понял, что это не больница. Там бы не было музыки и пахло бы лекарствами. Потом он услышал голоса. Один был мелодичным женским, другой принадлежал… человеку, которого он знал. Беспалов снова открыл глаза и узнал голос Чабанова. Теперь пленник увидел хрустальную люстру под высоким потолком. Через окно, занавешенное шторой, лился голубоватый свет.
– Похоже, он пришел в себя, – молодой женский голос был полон сочувствия, – разве можно так избивать человека?
– Это еще счастье, что он вообще жив, – ответил Чабанов, – за несколько секунд драки в салоне машины он сломал ребра одному из моих людей и пробил голову другому.
– Один?
– Один? – Рассмеялся Чабанов. – Этот «один», когда-то был знаменитым сыщиком и столько взял на своем веку бандитов, что иному и во сне такое не привидится, но я не думал, что и сейчас он так силен и опасен в рукопашном бою.
Беспалов окончательно пришел в себя. Он расслабился, давая затекшим мускулам отойти и проанализировал свое положение. Под ним был толстый ковер с жестким ворсом. Его руки были скованы за спиной наручниками, ноги свободны. У него сильно болели ребра и бедра, но первая же попытка пошевелить головой чуть не заставила его вскрикнуть. Похоже ему чуть не перерубили ладонью шею.
