Если враг не сдается - Нестеров Михаил Петрович (читать хорошую книгу .TXT) 📗
Артемов поймал себя на мысли, что сейчас сам больше походил на особиста далеких сороковых.
Отпустив майора, Артемов отметил время. Скорее всего в этот час личный состав учебного центра завтракает – за исключением тех, кто находится в наряде, на дежурстве и, собственно, двух разведгрупп; отряд сержанта Литвинова к этому часу уже вышел в рейд. Так что работа особиста, который наверняка возьмет себе в помощники коллегу из отдела, упрощалась: убрать на время дневального из роты, чтобы покопаться в двух тумбочках и забрать необходимое, для этого ни особого ума, ни большой хитрости, ни сноровки от майора не потребуется.
Да и времени тоже: майор-особист явился через двадцать минут, шурша полиэтиленовым пакетом.
В первую очередь он выложил на стол заклеенный конверт: получатель – Мельникова Зинаида Михайловна, отправитель, естественно, – Мельников Игорь Николаевич. Уже кое-что. Как раз вовремя дежурный по штабу лейтенант Выготский принес горячий чай; полковник уже успел плотно позавтракать: съел добрую порцию гуляша без гарнира, салат из свежих огурцов, пару вареных яиц и непременный хлеб с маслом. «Конверты нынче уже не те, что раньше», – спрятал усмешку Артемов. Подержав конверт над дымящейся чашкой, полковник ловко распечатал его; видимо, не впервой ему читать чужие письма, угадал Тимашев, сам страдающий недугом профессионального любопытства.
«Дорогая мама!..» – читал полковник, краем глаза наблюдая за манипуляциями майора; тот выложил на стол старомодную записную книжку с дерматиновой, изрядно потрепанной коричневой обложкой. «Если мне не изменяет память, – попытался угадать Артемов, – страницы в ней, как в школьной тетради по арифметике: в клеточку».
Да, записная книжка была старой: рисунок на обложке едва просматривался, углы разлохмачены и скруглены. На ней не хватает – пришла полковнику неожиданная мысль – резинки, которая не давала бы страницам открываться. Сейчас такие вещи ушли в прошлое. Хотя нет, сейчас пачки с деньгами перетягивают резинками. Все новое – хорошо забытое старое. Как и в письме Игоря к матери: «…у меня все по-старому». Вот старшему сержанту Мельникову Артемов бы не сказал: не мельчи – как комбату Свидину. Почерк у Игоря был по-деловому размашистым, на строчке не больше четырех-пяти слов. Писал он не на линованной бумаге, тем не менее строки были ровные, действительно как по линейке.
Полковник мало знал об авторе этого обычного солдатского письма, но кое-что почерпнул в беседе с начштаба учебного центра. Например, то, что Игорь за десять лет сменил четыре школы, а значит – массу друзей. Означает ли это, что он впоследствии мог разбрасываться друзьями или пренебрегать дружбой? Черт его знает.
Артемов ни разу не видел Игоря Мельникова, но каждая строчка в письме матери все же говорила о его воспитании. Доля интеллигентности, заключил полковник, – от матери, которая всю свою скитальческую жизнь жены офицера работала в библиотеках – войсковых, школьных, поселковых, городских. Смелость и дерзость (факт установленный) достались от отца. А вот чего не мог знать Артемов, так это нелюбовь Миротворца к бардовским песням, ему нравились в них просто тексты, они, без музыки, звучали и читались с иным смыслом.
«…Погода пока не балует, – продолжал читать полковник. – Правда, в субботу, 5 апреля, день выдался ясным и солнечным – по-настоящему первый весенний день».
Нет, ничего. Обычное, рядовое письмо… старшего сержанта и сына генерала.
– Это что? – Артемов глазами указал на две стопки вещей.
– Это добро Мельникова, а это – Литвинова, – пояснил особист, разложивший на столе оперативника незамысловатый пасьянс, и коснулся каждой стопки.
– Спасибо, можете идти, – отпустил Артемов майора Тимашева.
В первую очередь он решил пролистать записную книжку, которая бросилась ему в глаза. «Не удивлюсь, если обнаружу цену копеек этак в 15 – 20. И дату изготовления – допустим, 1976 год. Интересно, где Мельников достал такую?»
Полковник потянулся к ней, однако… Однако взял письмо, лежащее сверху стопки, адресованное Игорю Мельникову. Писал друг, точнее – друган: «Привет, Игорек! Пишет тебе друган Юрок…» Друган Юрок подробно описывал вечеринку у какой-то Ленки, в конце которой «все перепились». «… Лехе сбили очки, а меня бросили мордой в «селедку под шубой»… Короче, этот Юрок завалил трех стокилограммовых шкафов, которые нежданно-негаданно приперлись к Ленке. А ведь врет друган, подумал Артемов, складывая листы в конверт. Просто завидует спецназовцу Игорю Мельникову, потому-то и создал свой виртуально-гражданский фронт, где он, конечно же, беспощадно лидировал.
Теперь очередь за записной книжкой.
С первых же строк Артемов понял, что это – дневник, начатый в 1995 году, принадлежит он не Игорю Мельникову по нескольким признакам. Во-первых, почерк не его: убористый, если не сказать «сжатый». Во-вторых, в 1995 году Мельников учился в школе, а автор дневника, судя по записям, находился под Грозным.
«…января 1995 г. 5.00. Начали движение. Дорога тяжелая, – писал неизвестный автор, – наши БТРы охранения еле прут. Но связь в колонне хорошая: я слышу генерала Горбунова, он слышит меня и проводника в голове колонны… 16.00. Вышли в город и сосредоточились в парке им. Ленина. Горбунов по рации уточнил обстановку… 22.00. Убит командир батальона ВДВ, офицер и журналист в районе рынка. Генерал придерживает мою разведгруппу – причин не знаю. Но мои парни готовы к ночному рейду…»
Артемов перевернул три или четыре страницы.
«…в 2.10 попали в засаду. Потеряли 6 человек убитыми, много раненых, еле вырвались. Но сумели отбить у дудаевцев мотострелка – одного из восемнадцати, попавших в плен в результате вчерашней атаки, которая была подготовлена наспех, бездарно, без разведданных; ей, слава богу, предшествовал артобстрел… Фактически мотострелковую роту бросили в бесшабашный прорыв… Не забуду литого чугунного забора вокруг школы: на его пики были насажены отрубленные головы наших солдат… Из здания школы раздавались крики… Чувствовал, как на голове волосы встают дыбом.
Твари! Чеченские выродки и русские генералы. Твари! Выродки! Всех под одну гребенку!.. Я не мог связаться со своим начальством. Рация Горбунова что-то перхала, ничего не разобрать. И меня генерал не слышал. Я прорвался к ставке генерала армии Г. «Товарищ генерал, разрешите! Я проведу, дорогу покажу». – «Нет!» – «Товарищ генерал, там наших режут!» Услышав о пленниках, генерал Г. пустился нервно и не к месту длинно объяснять, что наших солдат не готовили к тому, что их ждет в плену. Мол, понадеялись на русское авось. «Товарищ генерал, ведь там наших!..» – «Нет, я сказал!» – «Наших, мать вашу генеральскую, режут!»
Бесполезно…
Рядом со мной стоял механик-водитель, молодой, лет девятнадцати парнишка. Лицо прокопченное, по щекам, оставляя полосы, текут слезы. «Размазня! – рявкнул генерал. – Кругом! Марш отсюда!» И – ко мне: «Ваша фамилия!» Я послал его в жопу… Собрал ребят. Ну что, попробуем, спрашиваю. Связи по-прежнему нет – можно будет отбрехаться. Через час снова вышли к школе, еще час ушел на разведку. Потом оказалось, что дудаевцы школу оставили. Б…! Лучше б я не заходил туда… Почти не помню, как мы вывозили на БТРах обезглавленные трупы солдат…»
Артемов, тяжело вздохнув, открыл дневник в середине, где спаренные листы выпадали и были истрепаны сильней остальных.
9 января 1996 года. Кизляр. Вооруженное нападение на военный аэродром, блокирование воинских частей внутренних войск, городская больница и роддом. «Я получил приказ и уже к исходу дня был со своими бойцами на южной окраине Кизляра… Отряд Радуева – свыше 300 штыков – попытался захватить аэродром и военный городок…»
Ну, картина эта известная, хотя и безрадостная, нахмурился и чуть сдвинул брови Артемов. Дневник этот, судя по всему, боевого офицера. Может, в конце удастся узнать его имя.
Полковник открыл последнюю страницу. На ней все те же ровные строки, написанные все тем же убористым почерком, – но до чего же знакомые слова…
