Сармат. Кофе на крови - Звягинцев Александр Григорьевич (читаем полную версию книг бесплатно .txt) 📗
— У меня четыре миссионера. Направляются в индейские поселения. Документы в порядке... Прием.
— Команданте Ортега лоялен к церкви, — слышится из рации. — Мы знаем о них... Они миссионеры, и только... Пропустите!..
— Под твою ответственность, Родригес!.. Прием.
— Согласен, амигос!.. «Патриа о муэрте!»
Скрывая раздражение, Сарматов возвращается к миссионерам.
— Примите мои извинения, святые отцы! — говорит он. — Продолжайте свой путь, но советую вам соблюдать осторожность.
— Да хранит вас Бог! — склоняется в поклоне патер. — Мы будем молиться за вас.
...Полыхает красное зарево от горящих построек. Автоматные и пулеметные очереди, вспарывают тишину тропической ночи. Воют снаряды, летящие из-за реки. Их разрывы ломают и вырывают с корнем горящие кофейные деревья, разносят в щепы хлипкие постройки. Отсветы от пожара пляшут в щелях укрытия. С треском обрушивается крыша навеса — языки пламени и снопы искр с гудением рвутся к ночному небу. Огонь набрасывается на подготовленные к отправке мешки с кофе. Взвод капитана Морозова бросается к ним, но у него на пути словно из-под земли вырастает Сарматов.
— Назад! — кричит он. — На фоне огня вы мишени!..
— Добро же горит! — чуть не плачет Морозов. — Труд-то какой!
— Назад, капитан! Все облито бензином! — орет ему в ответ Сарматов.
Из черноты сельвы — россыпь трассирующих очередей. Двое бойцов оседают на усыпанную зернами кофе землю. Бурлак вскидывает РПГ и бьет по сельве, откуда вылетают огненные стрелы. Взрыв выхватывает из темноты деревья и переламывающиеся человеческие фигуры.
Красное зарево вскидывается в противоположной стороне плоскогорья. Сарматов кричит на ухо Морозову:
— Прикрой студентов со стороны реки. Уложи их в укрытие и проследи, чтобы они не высовывались!.. А мы к Алану на подмогу!..
— Есть, командир! — отвечает Морозов и кричит, обращаясь к бойцам: — Взвод, за мной!
Сарматов с несколькими бойцами бросаются к БМП, и тот, круто развернувшись, мчит в сторону занимающегося зарева и полосующих небо трассирующих очередей.
— Хаутов, Хаутов?.. Прием! — орет Сарматов в рацию.
— Я, командир!.. Прикрой от реки!.. Лезут, как саранча, и каждый окоп пристрелян. Кто-то просвечивает нас, Сармат!.. Просвечивает!.. Прием.
— Да, похоже на то!.. Разберемся!.. Прикрываю правый фланг!.. Работай левый!.. Прием.
— Работаю левый!.. Работаю левый!.. Конец связи!..
— Суки! — кричит Сарматов припавшему к ДШК Бурлаку. — У них одна группа отвлекает, а две другие бьют наверняка!..
— Это ведь уже вторую неделю продолжается, Сармат! — откликается тот. — Прав Алан — сидит какая-то сука где-то в районе индейских поселений и нас просвечивает!
— Так сандинисты там шмонали, ничего не нашли!
— Или не хотели найти! — кричит Бурлак и снова припадает к ДШК.
Огненные стрелы впиваются в силуэты появившихся сбоку людей. Силин со всего размаху посылает в их сторону гранату.
— Заглуши мотор, — просит водителя Сармат.
В наступившей тишине слышатся стоны и ругань на испанском языке. Сарматов спрыгивает с БМП и ползет в ту сторону, откуда доносятся звуки. Силин и Бурлак следуют за ним. Стоны где-то совсем рядом. Сарматов шарит по земле лучом карманного фонаря.
Луч выхватывает скорчившиеся среди деревьев трупы, а чуть поодаль от них стоящую на коленях фигуру в монашеской сутане.
— Факинг! Рашен факинг! — с ненавистью кричит монах, пытаясь перебитыми руками поднять автомат.
Силин ногой отбрасывает оружие в сторону. Направив луч фонарика в лицо монаха. Сарматов восклицает:
— Брат Бартоломео!.. Вот ведь, мать твою, слуга божий, с крестом и пулеметом!..
— Рашен сивиньи! Рашен факинг! Факинг! — захлебываясь кровью, хрипит тот.
— И брат Сильвио здесь! — говорит Сарматов, направив луч на лежащего навзничь человека. — Давай посмотрим, может, и патер где-то рядом свои богослужения проводит!..
— Осторожнее, командир! — предупреждает Силин. — Они здесь успели мин понатыкать!.. Я их утром распатроню...
— Святые отцы еще и минеры, по совместительству, — скрежещет зубами Бурлак и грязно матерится. Затем добавляет: — А патер, видать, смылся! Ну, попадется он мне! Припомню я ему этот крестный ход!
Втроем они поднимают потерявшего сознание монаха и несут его в МП.
Сарматов, уложив раненого на броне, берется за рацию.
— Орхидея?.. Орхидея?.. Я — Снег! Ответь Снегу! Прием! — кричит он.
— Орхидея слушает, Снег! Прием! — доносится из рации.
— Родригес!.. Родригес!.. Немедленно пошлите в индейские поселения людей и возьмите патера! С ним там еще один — брат Игнасио!.. Прием!..
— Снег, на связи Хорхе!.. Родригес предал революцию и бежал к гусанос. Падре нет у индейцев, мы проверяли. Революция победит! Прием!
— В задницу вашу революцию!.. Можете так и передать вашему команданте Ортеге! Конец связи!.. — орет Сарматов и ругается так витиевато, что на него даже начинают коситься чего только на своем веку не понаслышавшиеся Бурлак и Силин.
Сарматов отталкивает рацию и что есть силы бьет кулаком по броне. Никто к нему с расспросами не пристает — и так видно, что дело — дрянь.
Утро. Поднимая тучи красной пыли, похожей на молотый кофе, камуфлированный Ми-8 садится на площадку перед дощаным сараем.
— Рота, подъем! — кричит дневальный спящим в гамаках бойцам.
Из пристройки, одеваясь на бегу, навстречу вышедшему из вертолета костистому генералу торопится Сарматов.
— Товарищ генерал-майор, докладывает капитан... — начинает рапортовать он.
— Не ори. Сармат! — останавливает его генерал и задает вопрос: — Сколько раз за ночь из вас юшку пускали?
— Четыре, товарищ генерал.
— Потери?
— Шесть — «груз двести» и двое — легкораненые.
— А за все время?
— Двадцать один и девять раненых.
— На других точках еще круче! — произносит генерал и спохватывается: — Обойдусь без бесед с личным составом... Скажи, чтобы архаровцы спали, а сам ступай в вертушку — там человек по твою душу!
У трапа вертолета стоит одетый в гражданское Савелов. Он протягивает Сарматову руку, но тот подносит руку к берету и, не остановившись, поднимается в салон. Костистый генерал жестом показывает ему место напротив грузного человека в штатском с седыми кустистыми бровями и представляет его собеседнику:
