Стукач - Вихлянцев Олег Эрнестович (бесплатные версии книг .TXT) 📗
– А на што табе Савелий? – прищурилась Тимофеевна. – Брагу лакать? – Она покосилась на бидон.
– Да ты понимашь-тить, – поежился Соленый, будто и впрямь чувствовал себя неловко. – Провинился я перад ним. Надо ба подружкаться.
– Воный жа пьянай ужо, как кобель! – всплеснула руками бабенка. – Куда жа ишшо дружкаться?!
– Да ну?! – изобразил удивление Соленый. – Кода жа сподобился?
– А я ведам? Пришел ужо готов. И побитай весь. Спрашаю, де? Молчить, животина глупая!
– Ну погодь. – Соленому надоело стоять в дверях, и он протиснулся в сени между Тимофеевной и дверным косяком. Она не стала противиться, пошла в хату за ним следом.
Савелий сидел за пустым столом, уперев руки в подбородок, и о чем-то думал, покачивая кудлатой головой. Перед ним тускло светила керосиновая лампа, роняя на бревенчатые стены неровные блики.
– Слухай, Савелий Кондратыч! – обратился к нему Соленый, присаживаясь за стол. – Ушел ты с лесопилки сягодняй, а у меня кошки шкрябуть. Виновный я перад табою. Можа, мировую сбрызнем-кось? – Он выставил на столешницу, бидон с самогоном.
Тимофеевна, не говоря ни слова, кинулась к закромам – вынимать снедь на закуску. Случай уж больно непростой: сам Платон Игнатьевич – бригадир артели – в гости пожаловал, да еще и с извинениями! Надо бы уважить. За что про что извиняется – дело десятое. Мужики, они сами меж собой разберутся. Главное – лицом в грязь не ударить да гостя приветить как следует.
При всей зловредности и обиде на судьбину свою бездетную Тимофеевна место свое знала и позориться на весь Ургал не хотела. Ан как пойдет по селу слух, что не уважила она Платона Куваева, так потом ввек не отбрешешься от бабьих злых языков…
– …Ты меня слухашь али нет, Савелий? – вновь подал голос Соленый.
Мужик тряхнул головой и взглянул на него.
– Ты чавой, Игнатьич?! – пролепетал он. – Я жа ничавой не видал, не слыхал! Ты чавой пришел-тить? – В голосе его был едва приметный испуг. И от внимания Соленого он не укрылся. Да только гость сделал вид, что не заметил ничего странного в поведении хозяина.
– Я чаво говорю, Савелий. – Бригадир принялся разливать самогон по кружкам, принесенным женщиной. – Повздорили мы с тобой сягоняй малёк – с кем не быват? Давай подружкаемся, штоба обиды не держать!
– А я ничаво! – испуганно вытаращил глаза Савелий. – Я завсегда-тить радый!
– Так и жонку свою зови за стол! – весело
уже сказал бригадир.
Помявшись немного, Савелий повернулся к занавеске, за которой спряталась жена, чтобы не мешать мужикам разговаривать:
– Паланя! Ходи сюды!
– Да не можно мне! – отозвалась баба. Не то чтобы она отказывалась. Тянула время, прихорашиваясь за своеобразной ширмой перед осколком зеркала, укрепленным на стене.
– Кому говорю, сидай за стол … твою мать, коли бригадир казал! – грозно, по-мужнински прикрикнул Савелий.
– Уж иду! – раскрасневшись и оглаживая складки сарафана на пышной груди, она выплыла из-за занавески и присоединилась к компании, не забыв поставить кружку и для себя.
– Тебе как, Паланья Тимофеевна, полну чарку али так, для виду? – лукаво подмигнул ей Соленый.
– А хучь ба и полну! – смело ответила она, одарив Соленого искрометным взглядом. И куда только зловредность ее подевалась? Что поделать, многие бабы в Ургале – и те, что замужние – на бригадира артели заглядываются. Местные-то мужики спиты давно. Какой с них толк? А этот, сразу видно, хоть куда! Жаль, на баб он не глядит. Все на свою лесопилку не налюбуется.
– С полной-то не окосеешь? – ревниво спросил Савелий.
Но разбитная Паланька, тряхнув телесами, уже успела опрокинуть в себя кружку брусничного самогона и с удовольствием ела ложкой вареную кетовую икру, причмокивая и улыбаясь набитым ртом.
– А ну, как ишшо по одной? – предложил Соленый.
Возражений не последовало. После того как выпили, Соленый внимательно взглянул на хозяев избы. Грузная бабонька уснула у него на глазах в считанные секунды, уронив голову на стол.
– Во! Гляди-кось, Савелий! – расхохотался бригадир. – Говорил жа ты ей: окосеешь! Нет, не послухала!
– А-а! – махнул тот рукой. – Бабье дурное! Ты вот меня послухай, Платон Игнатьич, – завел Савелий пьяный разговор, еле шевеля языком. – Я ведь догадался, хтой ты будешь на самом деле-то… – Его здорово тянуло в сон, но выговориться хотелось. – Ты жа беглый!
– Ну и что?! – жестко спросил Соленый, непроизвольно сжимая кулаки.
– Но ты не сумлевайся, – вытянул Савелий перед собой открытую ладонь. – Я о том ни-ни, никому… – Не в силах больше бороться со сном, он рухнул с лавки на пол и громко захрапел.
– Я и не сомневаюсь, – мрачно изрек Соленый, поднимаясь из-за стола. – Любопытный ты больно, Савелий. И болтливый. А так бы – жил, – сказал он уже крепко спящему мужику.
Травка, которую Соленый нащипал на болоте, подействовала так, как и должна была: вырубила часов на десять и Савелия, и его жену. Соленому же – ни в одном глазу. Потому что в лесочке нашел он для себя другую былинку, нейтрализующую действие первой. Своеобразное противоядие. Потому и оставался сейчас как огурчик.
А мужик со своей жонкой к утру оклемались бы. Если бы Соленый позволил им оклематься.
Расплескав по столу и на пол самогон из бидона, бригадир поднес к жидкости зажженную керосиновую лампу, и сизо-голубое пламя прихватило избу изнутри. У Соленого было лишь несколько минут, чтобы покинуть хату и добраться в потемках до сельсовета. Там он расстелил себе постель, разделся и улегся, словно спал давно и крепко.
«Разбудил» его один из артельных мужиков, прибежавший сюда в панике.
– Платон Игнатьич! Вставай! У Савелия изба горить! Пожар!
– А? Что? – протирал глаза Соленый. – Гдепожар?!
В одном исподнем, натянув сапоги на босые ноги, он вылетел на улицу и увидал зарево. Хата задиристого мужика была полностью объята пламенем.
– Бегом! – крикнул он «разбудившему» его мужику, и они кинулись помогать односельчанам тушить пожар.
Возле избы уже носились люди с ведрами, баграми и топорами. Слышались крики подаваемых команд – совершенно бестолковых и не нужных в таких случаях, потому что в панике никто ничего не соображает и не слышит.
