Гражданин тьмы - Афанасьев Анатолий Владимирович (книга регистрации .TXT) 📗
— Мне приятно с вами, Рустам, но кажется, мы засиделись?
— Вы спешите?
— Я — нет. Но как же бедняжка Эдита? Тут столько соблазнов для молоденькой девушки…
Ох как ему не хотелось отрываться от мысленного поедания моих прелестей!
— Да, конечно… Пора… Надин, дорогая Я могу рассчитывать на продолжение знакомства?
— Все зависит от вас, — сказала я с таким красноречивым намеком, что сама почувствовала жар внизу живота.
— Знаешь, Надин… Ничего, что я на "ты"?
— Конечно, Рустам. Какие могут быть церемонии? Мы же на отдыхе.
— Тебе не кажется, что между нами вспыхнула какая-то искра?
— Еще какая! — подтвердила я, потупясь. — Но ведь ты, увы, не один.
— Тамара? О, это замечательная женщина, но немного диковатая, со множеством предрассудков. Обкомовская дочка. Когда я на ней женился…
Он не успел досказать. В бар, озираясь, как в лесу, вошла его диковатая половина и через минуту подтвердила, что он не заблуждается насчет нее. Подскочила к нам и с воплем "Ах ты, развратная гадина!" влепила моему кавалеру звонкую оплеуху. Рустам чудом удержался на стуле, но недопитый коктейль вырвался у него из руки, как камень из пращи, и долетел аж до стойки. Привыкшая к таким сценам, я равнодушно отвернулась. Зато немногочисленные посетители разом вылупились на наш столик. Бесплатное шоу.
— Ты не права, Тома, — прошамкал Рустам, вытирая губы. — Веди себя, пожалуйста, прилично.
— И это говоришь мне ты, негодяй?
— Кто же тебе должен говорить? Из-за чего психуешь? Нельзя рюмку выпить?
— Ах рюмку! Можно, конечно, можно! — с неожиданной ловкостью и силой она сдернула его со стула и потащи, да к выходу примерно так же, как менты выводят из зала раздухарившихся пьянчуг.
Во время этой бурной семейной сцены мы с ней всего один раз встретились взглядами, но по женскому телеграфу обменялись короткими репликами. Дама предупредила: "Не лезь, милочка! Этот сундук под замком". На что я ответила:
"Успокойся, девушка. Твой валенок мне на хрен не нужен".
Рустамчика я не презирала и не жалела, он был мне неинтересен.
2. НА БЕРЕГАХ АНТАЛИИ
(продолжение)
Утром, когда я еще валялась в постели, в номере возникла Ляка. Мы пили кофе, и я рассказала ей о вчерашнем приключении. Ляка обрадовалась.
— Значит, оживаешь, подружка… Рустамчика не отпуcкай. Ни в коем случае.
— Почему?
— Да ты что! Крутяк в натуре. Из него зелень течет, как вода из крана. Только руки подставляй.
— Ты же его не видела.
— Как не видела? Прекрасно видела. Такой пирожок запеченный. И мочалку его помню, дылду стоеросовую. И молоденькая шлюшка с ним. Дочка его, да?
— С чего ты взяла, что он крутяк?
— Малышка, поживешь с мое… Не сомневайся, это родник.
Важно прихлебывала кофе с истомной гримасой сытой персидской кошки. Я не очень удивилась. Ляка действительно просекала мужиков с первого взгляда. Куда мне до нее.
— Короче, собирайся, поедем со мной.
— Куда, Лякочка?
— Отоспалась, отогрелась, пора начинать активный отдых. Хватит киснуть. Я для тебя кое-кого приглядела. Не думай, что забыла о подруге.
— Не понимаешь, Лякочка.
— Что такое?
— Еще с российским бобиком могу попробовать, а с турками!.. Да меня вырвет.
— Вот! — Ватина наставительно подняла палец. — Слишком мы гордые, слишком аристократичные. От народа оторвались. А в народе как говорят: от чего заболели, тем и лечимся.
— Это пьяницы так говорят.
— Пьянство — такая же болезнь, как наша с тобой. Они на глотку слабые, мы на передок… Но если серьезно… Ты чего, собственно, добиваешься?
— В каком смысле?
— В смысле светлого будущего… Может, у тебя профессия есть? Может, еще что-то умеешь? Денежки чем заработаешь?
Возразить нечего. Я ничего другого не умела. А те, кто умел, перебивались с хлеба на квас. Не было сейчас такой профессии, которая могла обеспечить хотя бы сносное существование. Любую нормальную девочку спроси. Пока молодая, пока тельце съедобное — лови миг удачи. Кому повезет, богатенького мужика подцепит. Но это редко кому. Большинство гуляет до первой морщинки. Потом спокойно ложись и подыхай. Рынок. Свобода, блин. Офисные девочки, топ-модели, спортсменки — ну все те, кто вроде бы бабки заколачивает не лежа на спине, — это все то же самое. Разновидности б. ства. Торгуй, пока молодой. Вагина права. И поездку надо отработать. То, что она обещала за свой счет свозить, конечно, пустые слова. Я с самого начала не придала им значения. Мои душевные терзания — это только мои проблемы, никого не касаются. Подумаешь, в борделе затрахали. Цаца какая!
— Я не против, — повинилась я, — Только боюсь тебя подвести. Чего-то внутри сломалось.
Ляка выпила ликера, самодовольно ухмыляясь. Так бы врезала между глаз.
— Поверь, Наденька, девочка, я тебе добра желаю. Сама через это проходила. Сломалась, говоришь? Это не страшно. Наша бабья доля такая — ломаться и снова вставать. Страшно другое, когда хандре поддашься и поплывешь по течению Тогда одно спасение — игла и могила. Но тебе еще рано, умненькая, цепкая. Да, сейчас тебе трудно, а кому легко, не знает, тот думает, мы как сыр в масле катаемся Только и забот, как бы утробу насытить. А ты попробуй… простая деревенская девка, в Москву пехом пришла, как Лoмоносов, чтобы в техникум поступить. Пять мужей поменяла думаешь, мне легко? С моим Ванечкой, думаешь, легко? Да может, от него говном воняет на весь дом, и я этим дышу с утра до ночи. Это как? Говоришь, вырвет? Вырвет, значит — пора на свалку. Но не думаю, что вырвет. Нет, не думаю.
Слов нет, как разошлась. Никогда ее такой не видела. Но слушать было забавно. В каждом слове вранье, это тоже надо уметь. Я спросила:
— Кто он такой?
— Про кого ты?
— Ну тот, кому меня ладишь? Тряхнула кудрявой башкой, словно выходя из транса. Еще ликерцу приняла. Задымила косячком. Двужильная какая…
— Не бойся, не черт с рогами. В обиде не будешь.
— По-русски хоть говорит?
— По-русски они все говорят, когда надо. У него целая сеть магазинов на побережье. Весь обсыпан бриллиантами. Зовут Дилавер. От беленьких дамочек балдеет, как от героина. Но это ничего не значит. Раскошеливаются они туго. Вроде наших кавказцев. С виду шик и блеск, а за копейку удавятся. Чего тебе говорить, сама все знаешь.
Я знала. Но так не хотелось приниматься за старое… Случайная охота хороша на заре туманной юности, когда за каждым поворотом мерещится клад. Пройденный этап. Риски большие, откат сомнительный. Даже если порой сорвешь куш, все равно в итоге себе дороже. Ходишь потом неделю — как обоссанная. Тушку легко отмыть, а на душе лишняя ранка. Сколько их там накопилось?.. Намного благороднее и безопаснее не спеша приглядеть солидную жертву и приближаться шажок за шажком. Чтобы никто никого не неволил. С прицелом на долгие отношения. С поэтическими прибамбасами. Это почти как любовь, почти как семья. Кавалер тебя оценит, и сама поймешь, кто такой. И лишь потом, после сексуальной разминки, — решительный рывок. Но и тут, разумеется, гарантий нет. Жизнь есть жизнь. Вон как рванула сo Скомороховым, аж до Эмиратов. И прежде бывало оскальзывалась. Но сейчас чего гадать? Отработка. С Лякой в неравном положении. Для нее это все игра, влагалищный каприз. В бабках она не нуждается.
— Об одном прошу, — взмолилась я. — Если что случится передай поклон родной матушке.
— Передам, — улыбнулась Ляка. — Одевайся.
Турок Дилавер оказался не такой ужасный, каким я его вообразила. Нормальный, хорошо раскормленный, пузатый самец с лоснящейся улыбкой. Возраста у турок не бывает, но не старый, лет, наверное, около пятидесяти. С ним двое приятелей, Лякины кавалеры, — Эрай и Хаги. Эти вообще душки. Если не знать, где мы, вполне сошли бы за двух бычков из солнцевской братвы. Причем не центровых, а тех, кто на подхвате, на мокроте, на зачистке, короче, мясники. Приземистые, кривоногие, тугие, волосатые, целеустремленные — самое то, что Ляке требуется для полноценной жаренки. У нее ведь вкус неприхотливый, побольше да погуще. С Ляки оба не сводили выпученных, влюбленных глаз, на меня взглянули мельком, хотя и с одобрительным цоканьем. Не ихнее приплыло мясцо, хозяину предназначенное, Дилаверу, надобно уважать. Все трое действительно говорили по-русски, но примерно так, как торгаши на московских рынках: слова перековерканные, но накал такой, что все сразу понятно.
