Тихий американец - Грин Грэм (лучшие книги читать онлайн .TXT) 📗

— А форму?

— Форму — тем более.

Нелегко снова встретиться с человеком, который, как говорится, спас вашу жизнь. Я не виделся с Пайлом, пока лежал в госпитале, и его вполне понятное отсутствие (он ведь куда болезненнее моего воспринимал наше щекотливое положение) непомерно меня тревожило. И по ночам, пока не действовало снотворное, я представлял себе, как он поднимается по моей лестнице, стучится в мою дверь и спит в моей постели. Я был к нему несправедлив, и к сознанию того, что я у него в долгу, примешивалось еще и чувство вины. К тому же мне было не по себе и за историю с письмом. (Какие отдаленные предки наградили меня этой идиотской совестью? Право же, она не отягощала их, когда они насиловали и убивали в свои палеолитические времена.) Я частенько задавал себе вопрос: пригласить мне моего спасителя на обед или выпить с ним в баре «Континенталь»? Передо мною встала не совсем обычная светская проблема, ее решают в зависимости от того, во что вы цените свою жизнь. Обед с бутылкой вина или двойная порция виски? Вопрос этот тревожил меня уже несколько дней, но его разрешил сам Пайл, придя и окликнув меня через запертую дверь. Я спал в этот жаркий послеполуденный час, измученный болью в ноге от ходьбы, и не услышал стука.

— Томас, Томас! — Зов его стал частью сна. Мне снилось, что я бреду по длинной пустой дороге и не могу дождаться поворота, его все нет и нет. Дорога вьется впереди, как лента телетайпа, и кажется, ей не будет конца, как вдруг в пустоту ворвался голос — сначала плач, доносящийся с вышки, а потом зов, обращенный ко мне: «Томас, Томас!»

— Убирайтесь, Пайл, — прошептал я. — Не подходите. Я не хочу, чтобы меня спасали.

— Томас! — Он колотил в дверь, но я притаился, будто я снова лежал в рисовом поле, а он был моим врагом. Вдруг до моего сознания дошло, что стук прекратился и кто-то тихо разговаривает за дверью. Шепот — вещь опасная. Я не знал, кто там шепчется. Потихоньку я сполз с кровати и с помощью палки добрался до двери. Должно быть, я двигался не очень ловко, и они меня услышали; во всяком случае, снаружи воцарилось молчание. Тишина, как растение, пустила побеги; казалось, она проросла под дверью и распустила листья в комнате. Мне не нравилось это молчание, и я нарушил его, распахнув настежь дверь. В проходе стояла Фуонг, руки Пайла лежали у нее на плечах; у них был такой вид, будто они только что целовались.

— Что ж, входите, — сказал я. — Входите.

— Я не мог вас дозваться, — объяснил Пайл.

— Сначала я спал, а потом не хотел, чтобы меня беспокоили. Но меня все равно побеспокоили, поэтому входите. — Я спросил по-французски Фуонг: — Где ты его нашла?

— Здесь. В коридоре. Я услышала, как он стучит, и побежала наверх, чтобы его впустить.

— Садитесь, — сказал я Пайлу. — Хотите кофе?

— Нет, я не сяду, Томас.

— А мне придется. Нога устает. Вы получили мое письмо?

— Да. Жаль, что вы его написали.

— Почему?

— Потому что это сплошная ложь. А я верил вам, Томас.

— Не верьте никому, когда в деле замешана женщина.

— Вот и вам теперь лучше мне не верить. Я буду пробираться сюда тайком, когда вас не будет дома, писать письма с адресом, напечатанным на машинке. Должно быть, я взрослею, Томас. — Но в его голосе были слезы, и он выглядел еще моложе, чем обычно. — Разве вы не могли победить без вранья?

— Нет. Двуличность — характерная черта европейца, Пайл. Приходится хоть как-то возмещать то, что мы бедны. Хотя лично я, кажется, был неловок. Как вам удалось уличить меня во лжи?

— Не мне, а ее сестре, — сказал Пайл. — Она теперь работает у Джо. Я только что ее видел. Она знает, что вас отзывают на родину.

— Ах, вы об этом, — сказал я с облегчением. — Фуонг тоже знает.

— А о письме от вашей жены? Фуонг знает о нем? Ее сестра видела и это письмо.

— Каким образом?

— Она зашла сюда вчера, когда вас не было дома, и Фуонг показала ей письмо. Мисс Хей читает по-английски.

— Понятно. — Бессмысленно было сердиться на кого бы то ни было: виноват, очевидно, был я один. Фуонг показала письмо, желая похвастаться,

— поступок ее не был вызван недоверием.

— Ты знала об этом еще вчера ночью? — спросил я Фуонг.

— Да.

— Я заметил, что ты как-то притихла. — Я дотронулся до ее руки. — А ведь ты могла бушевать, как фурия. Но ты — Фуонг, ты не фурия.

— Мне надо было подумать, — сказала она, и я вспомнил, что, проснувшись ночью, я по ее дыханию понял, что она не спит. Я протянул к ней руку и спросил: «Le cauchemar?» note 41 Когда она появилась на улице Катина, ее мучили дурные сны, но прошлой ночью в ответ на мой вопрос она лишь покачала головой; Фуонг лежала ко мне спиной, и я придвинул к ней ногу, — первый шаг к сближению. Даже тогда я ничего не заметил.

— Объясните, пожалуйста, Томас, почему…

— По-моему, все ясно. Я хотел ее удержать.

— Чего бы это ей ни стоило?

— Конечно.

— Это не любовь.

— Может, не такая, как ваша, Пайл.

— Я хочу ее уберечь от всякого зла.

— А я нет. Ей не требуется ангел-хранитель. Я хочу, чтобы она была со мной. И днем и ночью.

— Против ее воли?

— Она не останется здесь против воли, Пайл.

— Она не может вас любить после того, что произошло. — Его понятия были очень незамысловаты. Я обернулся, чтобы поглядеть на Фуонг. Она вошла в спальню и одернула покрывало, на котором я лежал; потом сняла с полки одну из своих книжек с картинками и уселась с ней на кровать, словно наш разговор ее совсем не касался. Я издали видел, что это была за книга: рассказ о жизни английской королевы в иллюстрациях. Мне была видна вверх ногами парадная карета по дороге к Вестминстеру.

— Слово «любовь» употребляется только на Западе, — сказал я. — Мы пользуемся им из сентиментальных побуждений или для того, чтобы прикрыть наше мучительное влечение к одной женщине. Здешние люди не знают мучительных влечений. Вы будете страдать, Пайл, если вовремя этого не поймете.

— Я бы вас поколотил, если бы не ваша нога.

— Вы должны быть благодарны мне… и сестре Фуонг. Теперь вы сможете действовать без угрызений совести — а вы ведь очень совестливы кое в чем. Правда, только тогда, когда дело не касается пластмассы.

— Пластмассы?

— Дай бог вам понять, что вы здесь творите, Пайл. О да, я знаю, у вас благородные побуждения, они всегда такие благородные, ваши побуждения! — Он смотрел на меня недоверчиво, с подозрением. — Лучше бы у вас хоть изредка бывали дурные побуждения, тогда бы вы чуточку лучше разбирались в людях. То, что я говорю, относится не только к вам, но и к вашей стране, Пайл.

— Я хочу обеспечить Фуонг достойную жизнь. Тут — воняет.

— Мы заглушаем вонь благовонными палочками. А вы, небось, осчастливите ее мощным холодильником, собственной машиной, телевизором новейшей марки и…

— И детьми, — сказал он.

— Жизнерадостными молодыми американскими гражданами, готовыми дать показания в сенатской комиссии.

— А чем осчастливите ее вы? Вы ведь не собирались брать ее с собой.

— Нет, я не так жесток. Разве что мне будет по средствам купить ей обратный билет.

— Вы так и будете держать ее для своих удобств, покуда не уедете?

— Она ведь человек, Пайл. Она может сама решить свою судьбу.

— Исходя из ложных предпосылок, которые вы для нее состряпаете. К тому же она совсем дитя.

— Она не дитя. Она куда сильнее, чем будете вы когда бы то ни было. Бывает лак, на котором не остается царапин. Такова Фуонг. Она может пережить десяток таких, как мы. К ней придет старость, вот и все. Она будет страдать от родов, от голода и холода, от ревматизма, но никогда не будет мучиться, как мы, от праздных мыслей, от неутоленных желаний, — на ней не будет царапин, она подвержена только тлению, как и все. — Но когда я говорил, следя за тем, как она переворачивает страницу (семейный портрет с принцессой Анной), я уже понимал, что выдумываю ее характер не хуже Пайла. Кто может знать, что творится в чужой душе? А вдруг она так же напугана, как и все мы; у нее просто нет умения выразить свои чувства — вот и все. И я припомнил тот первый мучительный год, когда я так страстно пытался ее понять, молил ее рассказать мне, о чем она думает, и пугал ее моим бессмысленным гневом, когда она молчала. Даже мое желание было оружием; казалось, стоит погрузить шпагу в тело жертвы, и она потеряет самообладание, заговорит…