Под созвездием северных «Крестов» - Бушков Александр Александрович (читать книги без .TXT) 📗
– Правильно подходишь к ситуации, старлей. Сразу вдаль смотришь, в необъятное завтра, – сказал Кацуба, сам себе наливая водочки в пластиковый стакан. – За это не буду отделываться общими фразами – дескать, поживем-увидим, завтра будет завтра и все в таком духе. Выскажусь вполне определенно. Имеешь право узнать, за что тебе стараться.
Поставив пустую пластиковую тару на газету, Кацуба закурил и продолжил:
– Вот ты кто такой сейчас есть? А никто. Отверженный, как говорил про таких товарищ Гюго. В твоих родных «вэ-вэ» ты числишься пропавшим без вести, погнавшимся за беглыми зэками и сгинувшим в тайге. И этот, извиняюсь, статус-кво тебя должен только радовать безмерно. Потому что если ты вдруг внезапно объявишься, живой и веселый, то у твоих командиров появятся к тебе вопросы, и среди этих вопросов приятных не будет ни единого. Ну и не мне тебе напоминать, что вэвэшные командиры – наименьшее из зол, что могут свалиться на твою ничем не прикрытую голову…
Кацуба вытащил удочку, опустил крючок на ладонь, придирчиво осмотрел наживку, недовольно покачал головой, но ничего не стал делать, только плюнул на червя – на удачу по рыбацкому суеверию – и закинул снасть обратно.
– Короче говоря, ежели все у нас пойдет тип-топ, то оформим мы тебе тихое, мирное увольнение из рядов. Российский паспорт мы тебе уже сварганили, заметь – безвозмездно, потом полюбуешься. Соответственно подчистим и твою биографию. Например, таким образом: ты, наблукавшись по тайге, не в шутку занемог и по этому поводу долго валялся в беспамятстве в одной из районных больничек. Тогда ты у нас выйдешь в отставку форменным героем – как же, потерял здоровье на службе родине. Опять же, если не согласен с подобной перспективой – живи как нравится. Но есть, старлей, такое хорошее, заманчивое слово: «внештатник». В нем слышится и надежда на долгосрочное сотрудничество.
– Уж не про Туркмению ли последний намек? – хмыкнул Карташ. – Насколько я понимаю, интересы вашей конторы расположены главным образом за пределами отечества. А поскольку из тех пределов я смогу пригодиться наилучшим образом как раз в Туркмении…
– А это, дорогой мой, разговор уже для другой рыбалки, – перебил Кацуба. – Сейчас же вернемся к городу-герою Ленинграду, в который тебе выезжать уже послезавтра. И вообще у тебя давно уже клюет, старлей, а ты сидишь ушами хлопаешь…
Вот откуда взялись на борту самолета, выполняющего рейс Шантарск – Санкт-Петербург, двое пассажиров, мужчина и женщина. Оба летели абсолютно легально, по своим документам – не шпиены же, чай, какие-нибудь и не террористы. Их багаж, состоявший из спортивной сумки и чемодана, не смог бы заинтересовать ни правоохранительные службы, ни воров – одно безобидное шмотье, обычное для туристов. В общем, со всех сторон туристы как туристы. Даже в мыслях ничего авантюрного и уж тем паче криминального.
Маша восприняла известие о поездке в Питер с прямо-таки философическим безразличием. Ни обрадовалась, ни опечалилась, словно эта поездка давно значилась в ее ежедневнике. Да и вообще, Маша переменилась после всего, что с ними произошло. Наверное, и не могло быть иначе – когда молодая девушка, совсем девчонка, попадает в такую мясорубку, она вряд ли останется прежней. Рано или поздно облетит, как тополиный пух, романтическая шелуха, в голове что-то обязательно щелкнет и переменится взгляд на мир. И тут обычно происходит одно из двух. Или человек становится законченным циником, или к нему приходит спокойное понимание простых, извечных истин, например, таких: первая – если хочешь выжить, забудь о сантиментах и действуй так, чтобы сдох не ты, а враг; и вторая – за просто так делиться с тобой никто ничем не намерен, зато любой с удовольствием поживится за твой счет, и это нормально, и ты такой же, поэтому надо договариваться с людьми по принципу «я тебе, ты мне»… ну и далее в таком же духе. До простых истин всегда тяжело добраться – уж больно много всякого хлама нагромождено поверх.
Карташ надеялся, что происходящее с Машей – как раз и есть та самая переоценка себя и мира… хотя бы потому, что ему не хотелось, чтобы это было нечто другое. Хотя бы из-за того, чем они занимались в туалетной комнатке ероплана.
И тут резкий крен «ЗИЛа»-«автозака» вышвырнул его из мира воспоминаний.
Глава 2
С пометкой «бэ дробь эс»
Оказывается, левым передним колесом «автозак» вдруг ухнул в коварно припорошенную снежком колдобину меж трамвайных рельсов, – да так смачно, что Карташ едва язык не прикусил. Случилось сие, кажется, где-то в районе Литейного моста, некогда носящего имя Александра Второго (о чем знали, главным образом, почему-то гости Петербурга, но уж никак не большинство коренных его жителей), да, скорее всего, возле Литейного, потому что этот маршрут вроде был кратчайшим, но точно Алексей сказать не мог, – не оборудован, вишь ты, «автозак» панорамными окнами для осмотра архитектурных красот города на Неве, а две зарешеченные щели под самым потолком можно было назвать окнами только по недоразумению. Но, в общем, судя по времени в пути, они уже подъезжали…
Мотор натужно взвыл, фургон качнулся на рессорах, выбираясь из ямы, и снова бодро покатил вперед.
Естественно, происшествие вызвало оживление среди десятка пассажиров, в течение часа вынужденных довольствоваться тоскливым обществом друг друга в запертой коробке «автозака».
– Эй, шеф, не дрова везешь! – по другую сторону тесного прохода очень натурально возмутился брюнетик в коричневой куртке с лейблом «адидас» – явственно с чужого плеча. – Че гонишь-то?
Водила «автозака», конечно, окрика не услышал в своей кабине, но шутка пассажирам понравилась: заржали и захлопали. Кто-то от полноты чувств хлобыстнул шутника по плечу. Но восторги, ежели приглядеться, были далеко не искренними – истеричными какими-то. Как смешки в зале, когда на экране очередной Крюгер вполне натурально потрошит очередную второстепенную героиню…
– Это ты на него гонишь, а он просто торопится! – работая на публику, ответил «адидасу» юнец в рваном на плече пуховике. Из дырки, как из распоротой подушки, торчали перья.
– А я-то тут при чем? – возмутился «адидас». – Я никуда уже не тороплюсь! И остальные, кажется, тоже… Так, братва?
И снова общий одобрительный ржач в ответ.
Ан нет, еще один, если не считать Карташа, не смеется. Нестарый еще блондинчик, сороковник, не больше, с правильными чертами бледной рожи, обрамленной прической «короткое карэ», сидит возле самой решетки и из-под полуприкрытых век нет-нет да и зыркнет в сторону Алексея, вроде бы просто так, без всякого выражения серых зенок. Типа, любопытно ему, кого ж это на отдельное место определили. В дорогом кашемировом пальто цвета «кофе с молоком», представительный и солидный, но в глазах есть что-то такое… глубинно-яростное. Что-то волчье. Что-то от хищника, который лучше сдохнет от голода, мороза или охотничьей пули в тайге, чем станет жить в зоопарке, как бы там хорошо не кормили и каких бы фигуристых волчиц не приводили на случку… И вроде бы рожа сия Алексею смутно знакома, вроде бы видел ее где-то, и в мозгу, по какой-то неведомой ассоциации, вставал образ эдакого благообразного попика в католическом одеянии, но… но напрягать мозг сейчас не хотелось и не моглось. Мало ли урок он встречал на своем трудовом пути… Однако будет забавно, если этот бледнолицый когда-то давным-давно заточил на вертухая Карташа зуб и теперь попытается оный зуб в него вонзить. Хотя не похоже. Не было во взгляде волчары ни затаенной злобы, ни тоски от того, что посадили в клетку.
Конвоир не вмешивался, на происходящее взирал из-под прикрытых век, философски-отрешенно, как на виденное уже стократно.
И Алексей устало закрыл глаза.
Курить, блин, хотелось зверски. Он прекрасно понимал, что это нервное – за последние четверо суток Карташ изничтожил почти блок сигарет (благо были бабки на кармане и менты их, вот чудо, не помылили), но от осознания этого легче не делалось, и желание наполнить легкие сладким, теплым, успокаивающим дымом не уменьшалось ни на йоту. Напротив: усиливалось, становилось почти невыносимым.
